Ходоки во времени. Освоение времени. Книга 1 - Виктор Васильевич Ананишнов

Иван задумался над ответом.

Со второй частью вопроса Первого всё было ясно: нет у него потомков. А в первой части читалось обыкновенное любопытство человека, которому интересно знать кое-что о незнакомце. И будь на месте Ивана кто-то другой из прибойников, то понятен был бы и ответ. Человеку надо жить, пока не подойдёт время нового Прибоя. И жить почти двадцать лет. И он, чтобы выжить, должен есть, одеваться, то есть чем-то заниматься. Работать, создавать…

Но что Иван мог сказать Первому? Опять объясняться – он, де, не просто человек Прибоя, а ходок во времени, и пересказать историю своего попадания сюда, в Преддурные века, а также поведать, куда он собирается отсюда идти полем ходьбы. Поймут ли его эти люди? Оторванные от цивилизации, от понимания времени, самого процесса создания Пояса? Первый, возможно, и поймёт.

И он решил вызвать Первого из Эламов на откровенный разговор, прежде чем подробно рассказывать о себе.

– Я тебе скажу, чем буду заниматься. Но вначале скажи ты, Первопредок, вот о чём. Ты родился когда? До образования Пояса Закрытых Веков? Так?

Первый встрепенулся, остро посмотрел на Ивана. Ходок заметил в его глазах настороженность первых мгновений встречи, но и жгучую заинтересованность.

– Думаю, – сказал Первый ровным неживым голосом, – моим потомкам это будет неинтересно слушать… Идите, дорогие, займитесь делами. Скажите женщинам и Двадцать Третьему, чтобы не боялись и тоже занимались бы по дому.

Эламы-потомки без видимого неудовольствия, либо какого участия к словам Первого, легко поднялись из-за стола и кучно покинули комнату, где полновластным хозяином, как подумалось Ивану, был Первый Элам.

– Я из двадцать третьего века, – сказал он отрывисто, когда дверь за последним потомком закрылась. – А ты?

– Из двадцатого. Самый его конец… Правильнее, начало двадцать первого.

– О, счастливчик! – Элам искренне позавидовал Ивану. – Двадцатый – стабильный век… Однако странно. Как же ты сюда попал? В эти времена?.. Если это не тайна, конечно.

Иван криво усмехнулся: придётся всё-таки о себе рассказывать поподробнее.

– Не тайна. Впрочем, как на это посмотреть. Попав в ваше время, я только и знаю, что говорю о себе и о том, как меня силой заставили появиться среди вас.

Он неторопливо ввёл Первого в перипетии своих врождённых возможностей и в историю последних дней или времён.

Ивану трудно было словесно объяснять даже самому себе соизмеримость своего бытия и тех отрезков времени, которые он проскакивал, находясь в поле ходьбы. Если считать, сколько он прожил, то набежит, вероятно, всего ничего, а если учесть все подвижки во времени, то… Сколько? У человечества отсутствовал массовый опыт таких перемещений, значит, и массив словарного запаса, объясняющий это явление, ему был тоже незнаком. А сами ходоки такими вещами не интересовались и даже не любили по такому поводу вести какие-то разговоры.

Но Первый его, в основном, понял, хотя, подобно Напель, удивился, как он выразился, «парадоксу обратного движения во времени». Он так и сказал – «парадоксу», немало удивив, в свою очередь, Ивана. Кроме того, Первого поразила не активная власть над временем, а его пассивное использование непосредственным образом.

– Как можно протолкнуться сквозь время? – непонимающе покрутил он головой, но быстро отошёл от этой темы. – А вот мы, Первопредки, попали сюда добровольно. Все… Ты когда-нибудь слышал о таком понятии или явлении – перль?

– Да, я слышал о параллельности миров в будущем. Но…

– Ну да. Тогда тебе трудно понять ужас людей-перлей, когда они узнают о необычности и виртуальности своего бытия…

В своё время, когда Симон говорил и разъяснял понятие перлей, а потом аппаратчики видели в нём того же перля, Иван, конечно, поражался такой возможности. Но в душе он никак не мог понять опасений Симона и Сарыя перед перлями. Да и вообще, для него упоминание об альтернативе будущего, по сути своей, страдало некоторой отвлечённостью. И даже ненужностью: есть – так есть, а нет – так нет.

Первопредок же Эламов рассказывал как очевидец трагедии, как её участник и жертва.

Она разыгралась в одном из таких миров, обречённых исчезнуть мгновением ока, погаснуть, отключиться…

Можно придумать множество слов, и каждое говорило бы об одном: время, творя будущее физического мира, добивается своего методом проб и ошибок, создавая параллельно текущее время. А потом по своей прихоти или по иным каким-то неведомым нам законам, оно вымарывает неудачные создания. Стирает их навсегда. Без каких-либо следов, напоминающих об их существовании.

Это потом будут работать археологи и будут находить фрагменты прошлых цивилизаций, это потом останется память человечества, это потом народятся новые поколения людей, животных и растений, но всё это многообразие артефактов составит следствие или наследие лишь только одного варианта мира, оставленного быть и развиваться. Все остальные, ушедшие в небытие, ничем не заявят о себе.

Они были, эти альтернативные миры, но их не было!

Бесконечный акт творения и полного(!) уничтожения, более сокровенное, чем прерывание беременности или съедение зерна, потому что даже в таком случае что-то остаётся – чувство сытости или память содеянного – вне зависимости оттого, что получилось бы из развитого плода или проросшего зерна… Но в случае перлей – никаких последствий, никаких следов, никаких намёков на их существование…

Элам Первый родился в таком мире, и его современники каким-то образом узнали о своей обречённости.

Холодом веяло от слов рассказчика. По-видимому, он уже неоднократно пересказывал то, о чём говорил сейчас Ивану. Потому речь его была плавной и насыщенной словами, которые в обыденном разговоре употребляются редко. Да и слышать их здесь, в лесной глуши, в этом примитивном доме, в затерянном времени, было необычно.

– … полное беззаконие воцарилось в нашем мире. До сих пор всё это будто в страшном сне вижу… Убивали, насиловали… Банды, орды… Орда на орду, толпа на толпу, человек на человека… Жили одним настоящим. Будущего-то нет!.. Р-раз-з! И всё – небытие… Находились, конечно, те, кто призывал к благоразумию, требовали оставаться людьми, если ничего иного противопоставить безумной природе времени не могли. Но их было мало, слишком мало. И их ненавидели… Как их ненавидели!.. Иных буквально разорвали на части живьём… Побеждал хаос и вседозволенность. Остальное, присущее людям и обретённое ими: история, этика, культура, нравы – отлетело подобно шелухе. Правил инстинкт…

Первый надолго умолк, погружённый в воспоминания. В комнате темнело. Муха билась о стекло небольшого окна, затянутого прозрачной плёнкой, как потом узнал Иван, обычным бычьим пузырём.

– Пекта! – неожиданно нарушил молчание и тишину Первый.

– Кто?

– Пекта… Тогда появился Пекта. Великий Пекта! Новый пророк и Спаситель! Только в далёком прошлом, говорил он, и ему внимали, в очень далёком прошлом есть для нас условия, чтобы выжить. Надо отгородиться от будущего и создать оазис, закрытые века, стабильный, не подвластный течению времени. Создать во времени