Светлячок надежды - Кристин Ханна

Улыбаясь неестественно широко, я нажимаю кнопку, и стекло беззвучно опускается.

– Здравствуйте, офицер, – говорю я и жду, что меня узнают. «О, мисс Харт. Моя жена (сестра, дочь, мать) в восторге от вашего шоу».

– Водительские права и документы на машину, пожалуйста, – говорит он.

Да. Конечно. Те времена уже в прошлом. Я по-прежнему улыбаюсь.

– Вы уверены, что вам нужны мои документы, офицер? Я Талли Харт.

– Водительские права и документы на машину, пожалуйста.

Я наклоняюсь к сумке, выуживаю водительские права, потом достаю из-за козырька документы на машину. Протягиваю их полицейскому и замечаю, как дрожит моя рука.

Он светит фонариком на права, затем направляет луч на меня. Я представляю, как выгляжу при ярком свете, и начинаю волноваться. Полицейский смотрит мне в глаза.

– Вы пили, мисс Харт?

– Нет. Ни капли. – Мне кажется, это правда. Разве нет? Разве я пила сегодня?

– Выйдите из машины, пожалуйста.

Он отходит на несколько шагов и останавливается у багажника моей машины.

Теперь руки у меня действительно дрожат. Сердце снова отплясывает безумную самбу, во рту становится сухо. Успокойся! – говорю я себе.

Я выхожу из машины и становлюсь на обочину, сцепив руки.

– Пройдите, пожалуйста, сорок футов по этой линии, мисс Харт. Приставляя пятку к носку.

Мне хочется сделать так, как он просит, легко и быстро, но я не могу удержать равновесие. Делаю слишком большой шаг и нервно смеюсь.

– У меня всегда было неважно с координаци… ей. – Кажется, это правильное слово? Я так нервничаю, что перестаю соображать, и начинаю жалеть о двух последних таблетках. Движения и мысли у меня заторможены.

– Хорошо. Достаточно. Станьте здесь. Передо мной. Запрокиньте голову, разведите руки и пальцем коснитесь кончика носа.

Я раскидываю руки, тут же теряю равновесие и делаю шаг в сторону. Полицейский подхватывает меня, не давая упасть. Я делаю еще одну попытку, собрав всю волю в кулак.

И тыкаю себя в глаз.

Полицейский сует мне алкотестер и говорит:

– Подуйте сюда.

Я абсолютно уверена, что не пила, но откровенно говоря, не доверяю себе. Мысли у меня путаются, но я знаю, что, если ты пила, дуть в эту штуку нельзя.

– Нет, – тихо говорю я и смотрю на него. – Я не пьяная. У меня приступы паники. У меня есть рецепт…

Он соединяет мне руки и надевает наручники.

Наручники!

– Подождите, – вскрикиваю я, пытаясь придумать какое-то объяснение. Но полицейский не слушает и ведет меня к патрульной машине. – У меня рецепт, – тихим, испуганным голосом повторяю я. – Из-за приступов паники.

Он зачитывает мне мои права, сообщает, что я арестована, а потом достает мои водительские права, пробивает в них дырку и запихивает меня на заднее сиденье патрульной машины.

– Послушайте, – хнычу я, когда полицейский садится за руль. – Не делайте этого. Пожалуйста. Сегодня же сочельник.

Он не произносит ни слова, и мы уезжаем.

У полицейского участка он помогает мне выйти из машины и, поддерживая под локоть, ведет к зданию.

В эту снежную праздничную ночь людей тут немного, и я этому рада. Стыд все больше охватывает меня. Неужели я такая дура? Женщина с фигурой, напоминающей кирпич, заводит меня в комнату и обыскивает с головы до ног, словно какого-то террориста.

С меня снимают драгоценности, отбирают личные вещи, потом записывают в книгу и берут отпечатки пальцев. Потом фотографируют.

Я чувствую, что у меня текут слезы и еще до того, как капли падают на пол, понимаю, что мои слезы уже ничего не изменят.

Сочельник в тюремной камере. До такого я еще никогда не доходила.

Я сижу на крашеной бетонной скамье в камере предварительного заключения, одна, сгорбившись под ярким светильником. Все же лучше, чем смотреть на решетку. В комнате напротив моей камеры несколько усталых мужчин и женщин в полицейской форме сидят за столами, уставленными одноразовыми стаканчиками из-под кофе, семейными фотографиями и рождественскими украшениями; они оформляют какие-то документы и переговариваются.

Время приближается к одиннадцати – это самые долгие часы в моей жизни. Массивная женщина-полицейский подходит к двери камеры и отпирает ее.

– Мы поставили вашу машину на штрафную стоянку. Вы можете идти, если кто-нибудь за вами заедет.

– Я могу вызвать такси?

– Извините, нет. Мы еще не получили результаты токсикологического анализа и не имеем права просто вас отпустить. Вызовите кого-нибудь из близких.

Внезапно пол, на котором я стою, уходит у меня из-под ног, и я понимаю, что ситуация стала еще хуже.

Лучше я проведу в тюрьме ночь, чем в сочельник позвоню Марджи и попрошу забрать меня из тюрьмы.

Я смотрю на доброе, изрезанное морщинами лицо женщины. И понимаю, что этот праздничный вечер ей тоже хотелось бы провести совсем в другом месте.

– У вас есть семья? – спрашиваю я.

Похоже, она удивлена моим вопросом.

– Да, – говорит она, смущенно откашлявшись.

– Наверное, вам не очень-то приятно быть на работе в такой день.

– Я должна радоваться, что у меня вообще есть работа.

– Понимаю, – вздыхаю я.

Мне в голову приходит только одно имя. Сама не знаю почему.

– Десмонд Грант, – говорю я. – Врач отделения неотложной помощи в больнице Святого Сердца. Он может приехать. Номер его телефона у меня в сумочке.

Женщина кивает:

– Тогда звоните.

Я медленно встаю, чувствуя себя стертой и тупой, как кусок исписанного мела. Мы идем по коридору, выкрашенному больничной зеленой краской, в комнату, заставленную пустыми столами.

Женщина протягивает мне мою сумку. Я роюсь в ней, не обращая внимания на трясущиеся руки (теперь мне бы не помешал ксанакс), и выуживаю и телефон, и карточку с номером.

Под бдительным взглядом женщины я набираю номер и жду, затаив дыхание.

– Алло?

– Десмонд? – Мне с трудом удается говорить громко. Я уже жалею, что позвонила. Он не поможет. С какой стати?

– Талли?

Я молчу.

– Талли? – повторяет он. Голос у него встревоженный. – С вами все в порядке?

В глазах начинает щипать, на них выступают слезы.

– Я в тюрьме округа Кинг, – шепчу я. – Управление автомобилем в состоянии алкогольного опьянения. Но я ничего не пила. Это недоразумение. Они меня не отпускают, пока кто-то за меня не поручится. Я понимаю, что беспокоить вас в сочельник…

– Еду, – говорит он, и я чувствую, как по щекам текут горячие слезы.