Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности - Василий Звягинцев

— Вряд ли. За пределы самого себя он выходить не обучен. Ну, как нарисованный человечек с плоскости листа — в третье измерение. Я так считаю… — Воронцову показалось, что в голосе Антона мелькнула нотка некоторого сомнения. — Меня больше интересует, что бы такое придумать, чтобы его снова под контроль вернуть…

— Да-а. Но это точно не ко мне. Олег вернется, профессор поможет, да и у Сашки с Арчибальдом особые отношения. А сейчас, правда, иди к… спокойным людям. Две красивые женщины, двое мужиков из придуманного кем-то века. Посидите, обсудите… Может, что и придумаете. А меня вы и так отвлекли. К утру подойдут на дистанцию зрительной связи английские крейсера, лучшие, что есть в этом мире, и придется с ними что-то делать.

— Зачем, Дмитрий? Зачем снова воевать? Не проще ли оставить все как есть…

— Как? А ты — оставлял? Отчего не предотвратил войну семьдесят седьмого года (тысяча восемьсот)? В твоих силах было, раз при дворе Александра Второго состоял. Тысяч двести жизней бы сохранил. А что турки за следующие полвека на Балканах и в Малой Азии, может, миллион человек вырезали, может, два — кому какое дело?

Возразить Антону было нечего, кроме того, что он в те годы знал гораздо меньше, чем Воронцов сейчас, ста годами позже.

— А вот я — знаю! Если здесь и сейчас англичан на место поставить, много миллионов человек спасти можно.

— Да тебе-то что? Ненастоящий же здесь мир. И в любом случае — не твой!

Воронцов усмехнулся. Саркастически.

— Ненастоящий? Ну, прыгни за борт, а я посмотрю, всерьез тонуть станешь или понарошку. А что не мой, так кто бы говорил. Я хоть в виду имею, что если никуда отсюда сбежать больше не удастся, так постараюсь это время поудобнее для жизни сделать. Тебе, конечно, какая разница — будет японская война и революция, не будет, а мне — совсем не все равно…

Впрочем, давай прекратим. Ни к чему наш разговор. Однако… — Воронцов как-то вдруг просветлел лицом. Глаза изменили оттенок, как показалось Антону, складки у рта смягчились. — Кое в чем ты меня не переубедил, но заставил изменить точку зрения. Не помню, кто из христианских мудрецов писал: «Зло неизбежно, но горе тому, через кого оно приходит в мир». Это еще обдумать нужно, но импульс ты мне дал. Спасибо. Пойдем.

Скуратов, оказавшись в упомянутом Кипарисовом салоне, очень легко заставил себя забыть о только что случившемся. Не навсегда, а до подходящего момента. Сейчас не стоило об этом задумываться. Он с радостью приобнял за плечи Аллу, ткнулся ей в щеку бородой и усами, изобразив дружеский поцелуй в щечку.

— Давно не виделись. Как ты здесь? — спросил он, одновременно осматривая помещение.

— Хорошо, Витя, только домой иногда тянет. Но у вас там немного времени прошло, мать, наверное, и соскучиться не успела. Мы и на дольше расставались… Вот тебя увидеть совсем не ожидала. Здесь, наверное, такой особый центр притяжения. И не захочешь, а вдруг окажешься… Ладно, потом поговорим, познакомься, это Наташа, жена Дмитрия.

Наталье Скуратов деликатно приложился к ручке. Женщина ему сразу понравилась. Очень мила, а главное, ощущалось в ней абсолютное спокойствие. Вот уж воистину человек, ничем не озабоченный.

— Начнем с коктейлей, пока ребята подойдут? — предложила хозяйка.

— Охотно.

Все, что успел увидеть на пароходе Виктор, пока Ростокин вел его по палубам и коридорам «Валгаллы», и сам этот салон вызывали у него двойственное впечатление. Старомодно, но изысканно, во всем чувствуется особого рода рациональность и тонкий вкус одновременно. Ничего нарочитого, никакой стилизации «под старину». Старина самая натуральная и при этом — достаточно современная, чтобы не чувствовать себя в музее.

Впрочем, причина понятна, люди нескольких разных поколений, люди неординарные и хорошо друг друга понимающие, сумели согласовать свои эстетические понятия к взаимному удовольствию. Если бы ему довелось поучаствовать в оформлении интерьеров, он, наверное, попробовал бы привнести и кое-что свое, не выбиваясь из общего стиля. Игорь и Алла наверняка имели в свое время такую возможность, кое-какие детали подсказывали…

Об этом и поговорили, не касаясь пока серьезных тем. Алла с Игорем в самых общих чертах обрисовали, что с ними случилось после того, как Новиков выручил их в Сан-Франциско. Другие подробности здешней жизни Скуратов достаточно представлял после просмотра ознакомительного фильма. Ростокину пришлось только дать некоторые пояснения с точки зрения людей общей с ним культуры, вполне вписавшихся в новую.

О длительной «эмиграции» в этот мир Виктор не задумывался, но всерьез прикидывал, что несколько месяцев согласился бы здесь провести. Особенно при условии, что вернется домой в день отправления.

Слишком здесь много было любопытных моментов, в которых хотелось разобраться.

Ростокин с ним согласился. Свой человек рядом — это же так хорошо! А что скучно Виктору не будет, он ручался.

— Каюту себе сам оформишь. — И тут же объяснил, как это будет выглядеть на практике.

— У нас в самом начале было гораздо проще, — включилась Наталья, — тогда, при постройке парохода, все наши желания и идеи оформлял Замок, нужно было только отчетливо вообразить, что тебе нужно, ну, мы и развлекались, не столько по реальным потребностям, как из любопытства и своеобразного чувства всемогущества. Честно сказать, в большинстве случаев мы даже и не знаем, кто чего себе напридумывал. Это как на «Солярисе» — мало кто хочет, чтобы порождения подкорки стали известны всем. Мы и без того слишком долго и слишком тесно общаемся. Должно оставаться что-нибудь лично твое, сокровенное.

— Что такое «Солярис»? — спросил Скуратов.

Наталья объяснила. Такой книги в его мире не было, да, наверное, и не могло быть. Не тот жизненный опыт и набор фобий, индивидуальных и общечеловеческих.

— Сейчас так не получится, — продолжала она, несколько лет прожившая в основном на пароходе, словно отшельник в скиту. Здесь тоже крылась очередная тайна или — психологическая загадка, наверняка связанная с какими-то подробностями ее прежней биографии. А у кого их не было, собственных загадок? — Создать собственный мирок единственно силой воображения уже не выйдет, но пространства сколько угодно. Любую из пяти сотен свободных кают за сутки можно переоборудовать по собственному вкусу, и мастера, и материалы найдутся. Я — архитектор, помогу, если пожелаете.

Виктор поблагодарил.

— Обязательно обращусь, только сначала осмотреться надо. А пока любая устроит, на ваше усмотрение. Мне бы только компьютер с открытым доступом к вашему информарию.

— То есть к библиотеке, — уточнил Ростокин. — Миллион томов достаточно? А информария как такового здесь не имеется.

Пока они приятно общались, причем и Игорь, и особенно женщины ненавязчиво пытались внушить Виктору, что он здесь может чувствовать себя как дома, в большей степени, чем где-нибудь еще, кроме собственной квартиры, появились Воронцов с Антоном.

Скуратов мельком взглянул на свои часы. День выдался до чрезвычайности длинный, и хронометрически, а уж тем более — по насыщенности событиями, невероятность которых явно зашкаливала.

Мир второй половины XXI века, при всей его дисгармоничности и расколотости на крайне далекие по политическому устройству и экономическому положению регионы, для коренных обитателей «цивилизованных» стран оставался спокойным, благоустроенным и самодостаточным. Не слишком озабоченный глобальными проблемами и «проклятыми вопросами» обыватель мог прожить всю жизнь, никак не задумываясь о том, что творится в Африке или Юго-Восточной Азии. Если у него там не имелось личных интересов.

Здесь, кажется, все обстоит противоположным образом. Требуются специальные, иногда — почти запредельные усилия, чтобы оградить себя от внешнего давления «окружающей среды».

— На то она у вас и «химера», — ответил бы Скуратову Новиков или Шульгин, да и Воронцов, пожалуй, если бы он обратился к ним со своим открытием.

Только эту тему никто сейчас не собирался поднимать. Виктор — в первую очередь. Гораздо интереснее ему показалось разобраться, для чего они сейчас находятся не где-нибудь, а в океане, в девяносто девятом году, как это связано с остальными приключениями и ролью Замка, естественно.

— Как ты думаешь, Антон, что это все-таки было? — спросил Скуратов, когда они отошли к открытой на просторную прогулочную палубу двери салона. Виктору снова хотелось курить, и это был хороший повод. Как бы неудобно отравлять сигарным дымом сидящих рядом женщин.

Далеко внизу, за кормовым срезом верхней палубы бурлила взбиваемая мощными винтами кильватерная струя, с востока шли длинные пологие волны, над невидимыми берегами Африки едва отсвечивало закатным багрянцем облачное небо. Пароход покачивало, не сильно, но ощутимо.