Скиппи умирает - Пол Мюррей

Он поднимает голову. Он страшно зол — и на секунду ему мерещится, что она и есть Дэниел, и руки уже дают команду схватить соперника и разорвать в клочки. Но потом наваждение проходит, руки у него оказываются пустыми, а сам Карл — сломленным.

Джанин протягивает руку, гладит его по волосам, а потом говорит: да, Карл, ты действительно проморгал дискотеку. Но это не единственная проблема. Родители Лори выяснили, что она им лгала. Каждый раз, когда она была с тобой, она говорила им, что сидит у меня. А потом моя мама встретила ее маму в ресторане и рассказала, что Лори не появляется у нас уже много недель. Да, она здорово вляпалась! Теперь ее папаша желает всегда точно знать, где находится его маленькая принцесса и с кем. Наверно, он тебе не обрадуется, Карл, — тебя ведь папаши не любят, да? Он смотрит, как она покачивает головой, будто грустная собака. В общем, теперь она, считай, на привязи. Так что, даже захоти она с тобой увидеться, это будет нелегко устроить. Она снова гладит его волосы своими нежными пальцами. Не грусти. Если хочешь, я с ней поговорю. Я хотя бы могу ей сказать, как ты мучаешься. Хочешь, я сделаю это для тебя, Карл?

Карл кивает. Она обвивает его руками, обнимает, как бы утешая. Ах, Карл, вздыхает она, как учитель, который разговаривает с непоседливым и проказливым любимцем. Карл никогда не был таким ребенком — он всегда был таким ребенком, которого учителя боятся. Джанин откидывается назад, чтобы поглядеть на него, а потом целует его в щеку, как бы для того, чтобы приободрить. Я поговорю с ней, обещает она. Все будет хорошо. Потом она щекочет его подбородок. А ты принес мои кукольные микстуры?

Он вынимает из кармана пакетик и передает ей. Она раскрывает кошелек, а потом говорит, ну совсем как разговаривают о погоде двое людей, только что вышедших из церкви и остановившихся на ступеньках: Лори говорила, у вас с ней было соглашение.

Карл переминается с ноги на ногу и ничего не отвечает.

Ах, Карл, снова говорит она и прижимается к нему. Не волнуйся, я позабочусь о тебе. И, наклонившись вперед, она еще раз целует его в щеку — легонько, по-дружески, по-матерински, а потом еще раз в нос, потом в подбородок, в глаза, в шею и наконец, случайно, — в губы, которые оказываются раскрыты, а потом она случайно делает это снова, вот они уже случайно влажно соединились, его губы плотно слиплись с ее губами, там, на ступеньках, в темноте, совсем так же, как в его воображении губы Лори слиплись с губами того Дэниела, у которого нет лица. Но скоро Карл отыщет его лицо, и тот еще горько обо всем пожалеет.

Школу, увешанную афишами рождественского концерта, будто поразила Лихорадка Прослушиваний. В обеденный перерыв и после уроков коридоры и холлы оглашаются бренчаньем, пиликаньем и ударами разной степени музыкальности, в рекреациях собираются кучки мальчишек, разрабатывающих программы в самых разных жанрах — от оперы до гангстерского рэпа, вплоть до той новой формы вагнерианских тропикалий, изобретенной второклассником Каэтано Диасом, которую сам он окрестил “апокалипсо”. Конечно, если поглядеть издалека, Сибрукский рождественский концерт — это сущие пустяки, однако, как знает любой нынешний ученик, стремящийся к славе, нет площадки настолько низкой, чтобы ты не казался с нее хоть чуть-чуть выше соседа. Условия отбора чрезвычайно жесткие, но и наименьший общий знаменатель не остается без внимания. Среди репетирующих на удивление много таких, кто исполняет наиболее приторные варианты и без того уже тошнотворно слащавых баллад — “Я лечу без крыльев”, “Я верю, что могу летать”, “Ветер под моими крыльями” и прочих, на тему полетов, и не только. Правдоподобность для этих мальчишек значит гораздо меньше, чем для предыдущих поколений. За последнее десятилетие было разрешено множество споров, множество старых идей оказалось отметено; зато все теперь признают, что известность — единственная цель, к которой по-настоящему следует стремиться. Обложки журналов, маркетинговые ходы, сверкающие искусственной белизной улыбки, помахиванье из-за заграждений беснующимся безымянным массам — вот зенит современного мира, не обремененного духовностью, и любые средства, к каким ты прибегаешь, чтобы оказаться там, считаются законными.

Музыкальный руководитель будущего концерта — отец Констанс (“Конни”) Лафтон, добродушный, почти бесполый, седовласый, розовощекий; ввиду горячего желания привить юным подопечным любовь к классической музыке, которое сочетается у него с очень мягким подходом к дисциплине, он стойко удерживает одно из первых мест в Деннисовом списке “Победителей в соревнованиях по нервным срывам”. Не препятствуя склонностям большинства ребят к попсе, сам он придерживается строго канонических вкусов, в частности, является большим поклонником валторны, и уже отводил Рупрехта в сторонку, чтобы потолковать с ним: как, мол, насчет участия в концерте? В настоящее время в школе нет собственного оркестра (после какого-то давнего события, о котором отец Лафтон никогда не упоминает), но, может быть, у Рупрехта есть какие-то приятели, спрашивает священник, которые согласились бы аккомпанировать ему? Деннис долго заливисто смеется, услышав об этом замысле. “Да-а, жалко тех лохов, которые попадутся на эту удочку, — говорит он. — Это все равно что написать крупными буквами на табличке: ‘Пни меня в зад’ и повесить ее себе на спину”.

В этом году гвоздем программы рождественского концерта становится рок-группа “Шэдоуфакс”, которая — в лице Уоллеса Уиллиса и Луиса О’Брайана — может похвастаться не одним, а сразу двумя гитаристами-мастерами, прошедшими классическую выучку: настоящие девушки платят настоящие деньги, чтобы послушать безупречное исполнение этой группой композиций “Иглз” и других гигантов “взрослого” рока. В числе поклонников — даже сам Автоматор: он стал им после того, как группа исполнила “Дождь в Африке” Тото на благотворительном концерте в пользу жертв засухи в Эфиопии, организованном прошлым летом отцом Грином. Однако не все кандидаты в исполнители готовят исключительно музыкальные номера. В укромном уголке помещения в цокольном этаже в эту самую минуту целая толпа собралась вокруг Тревора Хикки: он стоит с поднятым кверху задом и зажженной спичкой в руке, которую с торжественностью фокусника, вступающего в клетку с мечами, медленно отводит назад…

Дьяблос — такое название получило поджигание кишечных газов и сами эти подожженные газы. Тревор Хикки — непревзойденный мастер этого таинственного и опасного искусства. Риски высоки как нигде. Достаточно лишь немножко ошибиться с расчетом времени — и последствия окажутся куда более серьезными, чем просто подпаленные штаны; в уме у каждого зрителя всплывает словосочетание обратная тяга, но никто не произносит его вслух. И вот полная тишина: с почти незаметным дрожанием (целиком искусственным — “это просто часть шоу”, как выражается Тревор) его рука просовывает спичку между ног, и — фум! — раздается такой звук, как будто ткань вселенной разорвалась надвое, а ему вторит противоположный: это все ахают, видя, как из задницы Тревора вырывается великолепный столб пламени, взлетая на почти метровую высоту, как они потом говорят друг другу, — холодное и прекрасное багряно-синее волшебство, на миг озаряющее гардеробное помещение неземным светом.

Никто точно не знает ничего ни про диету Тревора Хикки, ни про режим его тренировок; если спросить его самого, то он просто скажет, что у него талант, а увидев его представление, вы вряд ли станете спорить; впрочем, гораздо труднее сказать, зачем Господь наградил его именно таким даром. С другой стороны, школьное братство четырнадцатилетних изобилует странными талантами. Помимо Тревора Хикки, “Герцога де Дьяблос”, здесь есть такие люди, как Рори “Булавки” Моран, который однажды воткнул пятьдесят восемь булавок в эпидермис своей левой руки; Гран-При О’Салливен, способный воспроизводить разные звуки — открывающихся жестяных банок, мобильных телефонов, пневматических дверей и т. д., по крайней мере, не хуже того парня из “Полицейской академии”; Генри Лафайет, отличающийся невероятной гибкостью — однажды он вылез из коробки для бандажей, где его запер Лайонел. Выдающиеся способности этих ребят вызывают не меньшее восхищение сверстников, чем более привычные атлетические и спортивные достижения; то же самое относится и к всевозможным физическим отклонениям вроде подвижных ушей (Митчелл Гоган), повышенной секреции слизи (Гектор “Гектоплазма” О’Луни), исключительно некрасивой внешности (Дэмьен Лолор) и необъяснимо склизких волос с прозеленью (Винс Бейли). Слава среди второклассников — это на удивление разноплановое понятие; из двухсот с лишним мальчишек едва ли найдется хоть один, у кого не было бы хоть какой-нибудь способности, особенности или телесной странности, которой он прославился.