Дополнительное расследование (т.2) - Леонид Юрьевич Шувалов

знает. Настраивая себя таким образом, я со дня на день ждал встречи с Зимагором, сочиняя обвинительные речи.

Я все ждал, когда этот самый шаман зайдет в мое каменное жилище, и я насмешливо и смело посмотрю в его хитрое и коварное лицо.

Шаман, однако, не спешил приходить ко мне, и тогда я начал ждать Кыйдик, чтобы попытаться разузнать какие-либо подробности об их шамане, или, как они его там называют, Великом Курне. Собственно, Кыйдик я ожидал не потому, что у нее что-либо можно было узнать об их Великом Зимагоре, а скорее потому, что мне было приятно видеть чуткую и доверчивую девушку, смотреть в ее влажные глаза, слышать чистый и звонкий, как таежный родничок, голос.

Кыйдик пришла встревоженная и запыхавшаяся. Видимо, она торопилась — лицо се разрумянилось, дышала она часто и трудно.

— Я шибко спешила к тебе, Севгун, — сказала она. — Спешила предупредить тебя, что сегодня с тобой будет говорить Великий Зимагор. Понимаешь? Он сам будет говорить с тобой. Слышишь, Севгун?

— Слышу, милая Кыйдик, слышу. Пусть он быстрее идет сюда, этот ваш «великий». Он еще узнает, с кем имеет дело.

Кыйдик в ужасе отшатнулась.

— Что ты говоришь, Севгун? Что ты говоришь? Великий Курн может услышать твои глупые слова, и тогда горе тебе, Севгун! Не смей так говорить, не смей так думать! Могучий Зимагор добрый, когда видит покорность, но он шибко сердится, если люди говорят глупые слова. Бойся глупых слов, Севгун! Не смей сердить Великого Курна!

Она чуть не расплакалась, эта наивная Кыйдик. И, наверно, поэтому опрометью бросилась вон из моей каменной кельи. Я же стал ждать шамана. Нужно быть во всеоружии, товарищ Щербаков. Нужно встретить достойно эту старую коварную рухлядь. Сейчас наступит начало наиважнейшего исторического момента в жизни этих людей. И я буду тем человеком, который... который... В общем, который развенчает шамана.

...Увы! Как далек я был в эти минуты от той реальной и жестокой действительности, которая меня окружала. Каким неразумным и зеленым юнцом выглядел я в эти минуты! Я не высказал ему своих разоблачительных речей. Нет, не высказал. Все произошло совсем по-другому, совсем не так, как представлялось моему неискушенному, пылкому рассудку.

10

— Одиваса надо, — сказал Умрун, подав мне точно такой же, как у него, халат из рыбьей кожи и серебристые нерпичьи ичиги.

Обувь пришлась в самый раз, правда, была настолько легкой, что почти не чувствовалась на ногах, халат же еле-еле застегивался на круглые, словно короткие карандашики, деревянные пуговицы. Однако моя рубаха и брюки до того изорвались, что пришлось облачаться в предложенную одежду.

Ничего не спрашивая, я последовал за стариком. Мы вышли из каменной кельи и очутились в узком и длинном коридоре, больше похожем на тоннель, так как стены коридора были вытесаны в монолите.

Здесь также горели газовые светильники, и в их голубоватом сиянии коридор казался загадочным и мрачным.

Коридор кончался каменным тупиком. Умрун что-то нащупал на поверхности стены, и она плавно, без шума отошла в сторону. Мы пошли дальше.

В лицо пахнуло свежестью. Я поднял голову, пытаясь увидеть звезды, но над нами висел густой мрак, и лишь в стороне, метрах в тридцати, колебалось робкое пламя крохотных костров, вокруг которых копошились какие-то люди.

В полумраке мы добрели до какой-то скалы. И вновь я был изумлен тем, как бесшумно отошла в сторону огромная глыба, открыв перед нами коридор, в точности похожий на тот, по которому мы выходили из моего жилища, только гораздо короче.

Газовые горелки меня уже не удивляли. Удивило другое: в конце коридора была большая желтая дверь. Судя по всему, дверь была отполирована или покрыта лаком.

«Какая-то мешанина: цивилизация с дикостью», — тоскливо и недоуменно думал я.

Умрун нажал кнопку, и тотчас над дверью вспыхнула электрическая лампа, защищенная фигурным матовым плафоном, выполненным в виде маленького солнца с короткими лучами.

Я не успел изумиться электрической лампочке, как дверь распахнулась, и старик, толкнув меня через порог, тотчас свалился на колени и потянул меня за халат, давая, видимо, понять, чтобы и я последовал его примеру. Рука его была довольно цепкой, и я с усилием разжал ее и оторвал от своей нелепой одежды.

В этот момент я усомнился, что нахожусь на своей родной земле. Как знать, сколько времени провел я в беспамятстве. Возможно, меня увезли за тридевять земель, и теперь я нахожусь на чужбине. Именно так, ибо того, что я увидел за полированной дверью, никак нельзя было ожидать на нашей северной земле, хотя наши края и называют «последним куском северной экзотики».

Я находился в просторном зале, паркетный пол которого был устлан роскошными коврами с длинным и плотным ворсом. Под высокими сводами алмазными искрами переливались грани прозрачных цепей огромной люстры, зеркально-черные дверцы каких-то шкафов занимали почти всю правую стену зала, и точно такие же кресла черного дерева окружали массивный эллипсообразный стол. Слева, в широком простенке, громоздилось огромное зеркало, в котором отражался весь зал.

Я увидел себя в этом зеркале и не узнал. Там, рядом с припавшим на колени стариком, стоял какой-то бледный человек с взъерошенными волосами, обросший черной бородой. И этот человек скорее походил на неопрятного восточного торговца, чем на студента техникума.

Вся эта роскошь огромного зала, грандиозная мебель и даже огромные, овальной формы окна не так поразили меня, как тот человек, который сидел у стола, откинувшись на спинку огромного кресла. Я сразу узнал его, как только увидел круглые зеленоватые глаза, чем-то напоминающие глаза большой болотной выпи. Голова его была огромна, над высоким лбом вились крупными кольцами густые, отливающие красной медью волосы, рыжая борода рассекалась надвое полосой черных волос, настолько черных, что они казались подкрашенными.

Одет он был в обыкновенный европейский костюм из какой-то странной материи, которая мгновенно меняла цвет в зависимости от того, на каком расстоянии и при каком освещении на нее смотреть.

Все это я разглядел потом. В первое же мгновение я как загипнотизированный смотрел на этого рыжего гиганта, не в силах оторвать взгляд от его пронзительных глаз.

— Оставь его, Умрун! — пророкотал гигант, заметив, что старик все еще пытается поставить меня на колени. — А ты, юноша, изволь подойти поближе. Смелее! Смелее! Я, между прочим, не кусаюсь. Не так ли, господин Минор?

Только тут я заметил, что в зале находится еще один человек. Он сидел в глубоком кресле у стены, какой-то крошечный, круглоголовый, с желтым, будто отлитым из