«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века - Владлен Измозик

Несколько пунктов официальной перлюстрации в условиях развития почтовой связи, конечно, могли контролировать лишь небольшую часть переписки подданных империи. Между тем чтением писем российских обывателей на протяжении ряда столетий занимались многие почтово-телеграфные служащие. Подобную перлюстрацию мы называем неофициальной или «инициативной». Она‐то действительно была абсолютно незаконной.

Происходила «инициативная» перлюстрация по разным причинам. Во-первых, из простого любопытства. Все, наверно, помнят почтмейстера И.К. Шпекина из комедии Н.В. Гоголя «Ревизор». Ему принадлежит следующая реплика: «…это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение»719. Кстати, сам этот образ появился у Гоголя, возможно, и на основе личного опыта. Писатель 22 ноября 1833 года, благодаря мать за посылку старинной тетради с текстами песен, сообщал ей: «Жаль очень, что почтмейстер [полтавский почтмейстер, коллежский советник И.А. Ротмистров] был так нагл, что распечатал письма <…> Мою посылку он имеет право вскрыть, но вашу только здесь, в Петербурге должны распечатывать. И потому стороною предостерегите его; если он еще это сделает, то я буду жаловаться директору Почтового департамента [К.Я.] Булгакову, с которым я знаком»720.

Во-вторых, местные власти во все времена стремились не допустить утечки нежелательной информации, первыми узнать о возможных жалобах обывателей вышестоящему начальству. В той же сцене городничий просит почтмейстера: «…нельзя ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, <…> этак немножко распечатать и прочитать: не содержится ли в нем какого‐нибудь донесения или просто переписки. Если же нет, то можно опять запечатать; впрочем, можно даже и так отдать письмо, распечатанное. <…> Так сделайте милость, Иван Кузьмич: если на случай попадется жалоба или донесение, то без всяких рассуждений задерживайте»721. Как все мы помним, именно благодаря таким действиям почтмейстера стало известно, что Хлестаков не ревизор, за которого его от страха приняли, а обычный проезжий чиновник, к тому же промотавшийся в дороге.

В-третьих, задачи развивающегося политического розыска, требования начальства выявлять «крамолу», стремление отличиться в борьбе с политической оппозицией обуславливали использование перлюстрации жандармскими офицерами на местах.

Следы «инициативной» перлюстрации можно обнаружить с XVII века. Некий Федор Качанов писал в конце XVII века из Красноярска своему корреспонденту С.Г. Лисовскому: «Только в грамотке московской не пиши, что не угодно судье читать, а [то] Антон Васильевич через почту кажет письма Андрею Андреевичу». Автор другого письма Ф. Зиновьев 7 сентября 1697 года сообщал Ф.Т. Вындомскому, что посылать ему весточку с церковной почтой опасается, ибо «Михайло Денисов здесь насматривает и наслушивает». Поэтому лучше всего было передавать письма с оказией. В том же письме Зиновьев просил: «Отпиши ко мне обо всем через почту, а будет князь Дмитрий Мещерский на Москве, отпиши все с ним или с кем надежным, чтобы поскорее с ним дошло»722.

По воспоминаниям Л.Н. Энгельгардта, почтмейстер города Шклова в 1792 году счел подозрительной личностью находившегося в городе французского эмигранта графа де Монтегю. Граф остановился в Шклове по пути к месту службы – он был нанят на Черноморский флот. В Шклове граф стал получать иностранную почту из Риги. Почтмейстер распечатал его корреспонденцию и, «осматривая с прилежанием, заметил, что на одном листке шероховато, а когда поднес к огню, оказалось написанное и открылось, что Монтегю был якобинец, и ему было поручено сжечь наш Черноморский флот. Сего Монтегю отправили за караулом в С.‐Петербург, впоследствии на эшафоте изломали над ним шпагу и сослан он был в Сибирь, в работу»723. Хотя Энгельгардт передает эту историю не совсем точно, о чем будет сказано ниже, но в главном его рассказ верен – именно «инициативная» перлюстрация привела в данном случае к раскрытию группы иностранных разведчиков.

В ходе заграничного похода русской армии в 1813–1814 годах познанский областной начальник Миклашевич рапортовал 25 августа 1813 года генерал-губернатору Герцогства Варшавского В.С. Ланскому, что получил на свое имя уже кем‐то вскрытый пакет с предписанием от генерал-губернатора. При этом вместо сломанной генерал-губернаторской печати стояла печать Варшавского почтамта, а в пакете не оказалось указанного в предписании приложения724.

В такой местной самодеятельности были заинтересованы многие. Губернаторы, руководители жандармских управлений, охранных отделений, розыскных пунктов привлекали к сотрудничеству начальников местных почтово-телеграфных контор для просмотра корреспонденции своих возможных конкурентов, «неблагонадежных» и подозрительных лиц. Начальник почтово-телеграфной конторы в Кронштадте 1 ноября 1888 года докладывал начальнику Санкт-Петербургского почтово-телеграфного округа, что накануне в контору зашел жандармский обер-офицер с просьбой, «нельзя ли будет когда‐либо предъявить ему список писем, хранящихся <…> до востребования». Начальник конторы попросил «выждать более удобного случая» и решил запросить начальство725.

Ранее я уже упоминал, что в мае 1903 года вышло распоряжение министра внутренних дел В.К. Плеве о выдаче так называемых открытых листов за подписью руководителя Главного управления почт и телеграфов начальникам ГЖУ и охранных отделений. Текст такого листа гласил: «Предъявителю сего <…> [указывались должность, звание, фамилия] производить осмотр и в случае необходимости выемку подлинных телеграмм, отправленных из почтово-телеграфных и телеграфных учреждений. Причем… если произведена выемка, то должен быть составлен акт за подписью начальника учреждения <…> [указывались должность, звание, фамилия]». С появлением в 1907 году районных охранных отделений (РОО) эта практика была распространена и на них. Например, в апреле 1909 года начальник Поволжского РОО полковник А.П. Критский писал директору ДП Н.П. Зуеву: «…встречая надобность иногда в осмотре почтово-телеграфной корреспонденции наблюдаемых лиц в городе Самара, прошу ходатайства Вашего Превосходительства о высылке мне <…> открытого листа». В эмигрантской печати, правда, отмечалось, что обычно никаких протоколов о выемке корреспонденции не составляется. Но все‐таки даже само появление открытых листов можно расценить как попытку поставить перлюстрацию на местах под какой‐то контроль со стороны высшего начальства, ввести ее в определенные рамки726.

На практике использование открытых листов повлекло расширительное их толкование и пренебрежение правилами конспирации. В феврале 1909 года начальник Главного управления почт и телеграфов М.П. Севастьянов обратил внимание директора ДП М.И. Трусевича на то, что «некоторые начальники Охранных отделений требуют предъявления им всей телеграфной корреспонденции, как материала, в котором может быть усмотрено что‐либо преступное», хотя по правилам право осмотра и выемки касается лишь «корреспонденции отдельных лиц, дела о которых производятся в Охранных отделениях». Это ведет к невозможности сохранить в тайне использование перлюстрации, что вызывает «нарекание на несоблюдение почтово-телеграфным ведомством Высочайшего повеления о тайне частной корреспонденции». В ряде случаев начальники охранных отделений перепоручали просмотр корреспонденции своим подчиненным, не имевшим именного открытого листа. Возникали и конфликтные ситуации, когда представители охранных отделений находили неудобным и нежелательным присутствие при осмотре телеграмм чинов почтово-телеграфного ведомства, мотивируя это тем, что «Телеграмма, остановившая на себе чем‐либо внимание… может быть замечена находящимся в той же комнате чиновником»727.

В итоге директор ДП Трусевич 20 марта 1909 года, за несколько дней до своей отставки, направил начальникам охранных отделений циркуляр со следующими требованиями:

…чтобы в интересах конспирации соблюдалась особая осторожность при пользовании правом осмотра корреспонденции в местном почтово-телеграфном установлении; чтобы с требованиями об осмотре являлись в названные установления те именно чины Отделения, на имя которых выданы открытые листы; чтобы осматривавшие облекали свои требования в более определенную форму относительно необходимых для Отделения телеграмм и чтобы самый же осмотр и выемка корреспонденции производилась, во всяком случае, в присутствии начальника установления или чина, его заменяющего728.