Преступники - Анатолий Безуглов

И все же было трудно представить, как здесь живут люди…

Гаджиева следователь застала в мастерской, занимающей просторную комнату в его доме — сакле по-местному. На полках стояли очень изящные кубки, кувшины, блюда, чаши, украшенные чеканным орнаментом. На верстаке перед мастером лежали всевозможные инструменты. В углу пылал небольшой горн.

Меджид Гаджиевич оказался невысоким, сухопарым, с выразительными чертами лица: нос с горбинкой, смоляные брови, усы, мужественно очерченный рот. Лет шестидесяти, а глаза молодые.

Видимо, мастер привык к посещению гостей. Наверняка у него перебывало множество знатоков и любителей произведений кавказских ремесленников.

Чтобы избежать церемоний и недоразумений, Ольга Арчиловна сразу представилась, показала документ и попросила Гаджиева рассказать, как он попал на лечение в баулинскую клинику.

И все же без церемоний не обошлось. Меджид Гаджиевич велел пожилой женщине принести чай, налил Дагуровой и себе и только потом начал говорить:

— Вызвали меня в Махачкалу, в Союз художников, показывают бумагу из Москвы: надо делать блюдо для выставки в Париже. Материал — серебро, перламутр, слоновая кость… Очень престижный заказ, — ввернул мастер модное словечко. — Я давно мечтал о такой работе. Много эскизов сделал. Походил по музеям, наших старых мастеров смотрел… Наконец в голове все образовалось, выстроилось. Сел за блюдо… Работаю месяц, второй… Вдруг стал замечать, что глаза слабеют. С утра час посидишь — и все расплывается… Ничего не понимаю. У меня отец в восемьдесят девять лет читал без очков, на охоту ходил. А я в свои-то годы… Да еще плохо слышать стал. Жена зовет кушать — я не иду… Понимаете, не слышу!.. Поехал в район. Врач говорит: лечиться надо. Настроение — хуже некуда! Мне доверили представлять на выставке в Париже весь наш маленький народ, а я не могу закончить блюдо! — Он стал загибать пальцы. — В Махачкале в больнице лежал, в Москве в больнице лежал, а зрение и слух все хуже… Вернулся в Дагестан… Дочь у меня живет в Махачкале, оставила у себя. Говорит: чего будешь по горам ползать слепой? Живи в городе, ты свое отработал, теперь отдыхай заслуженно. Я ей: дело мастера умирает вместе с ним. В горах знаю каждую тропинку, так что и глаз не нужно. А тут у вас в городе точно заблужусь… Внук говорит: есть такие собаки, которые слепых водят, мы купим…

Мастер заразительно рассмеялся.

— Тогда, я думаю, вам было не до смеха, — заметила Ольга Арчиловна.

— Верно говоришь, дорогая, верно, — посерьезнел Гаджиев. — Поверишь, жить не хотелось… Некоторые с горя выпивают… Я стихи начал писать… Друзьям и другим людям нравилось. Договор со мной заключили в издательстве. Переводчик из Москвы заинтересовался, который самого Расула Гамзатова переводит. Познакомились мы с ним. Он и сказал, что знает одного человека, который может быстро вылечить меня. Экстрасенс называется… Повезла меня дочка в Москву, повела к экстрасенсу… Никакого результата! Абсолютно! — Гаджиев возмущенно вздернул плечи и некоторое время пристально смотрел на собеседницу. — Снова приехали в Махачкалу… Уже почти совсем не вижу… Однажды приходит ко мне кунак. Послушай, говорит, Меджид, в газете пишут, что в России, в Березках, есть такая больница, где лечат самые безнадежные болезни. И без всяких операций… Мы, конечно, написали с дочкой в эти Березки, нам ответили, что клиника маленькая, а очередь большая… Пришел мой племянник, говорит: не беспокойся, дядя, мы для тебя все сделаем… Он в Махачкале великий начальник, между прочим… Сам лично поехал туда, в Березки. А через два дня прислал телеграмму, чтобы я вылетал… Приехал я, и меня тут же положили…

«Интересно, что это за волшебник такой, его племянник?» — подумала следователь и спросила:

— Как же вашему племяннику удалось?

— Он помог, и ему помогли…

— Кому именно и чем помог ваш племянник?

— Там есть такой человек, Банипартов… Он попросил ускорить вопрос об отправке вагона с виноградом.

— Для Березок? — уточнила Дагуров.

— Зачем? Для Мурманска…

Короче говоря, Банипартов хотел поскорее получить импортное оборудование для лесокомбината, чтобы все шло в дело, даже кора от деревьев…

«Да, этот Вась-Вась не промах», — вспомнила Ольга Арчиловна заслуженного толкача республики, как он себя называл.

— Когда вас положили в клинику? — спросила она.

— В апреле прошлого года. А в июле, понимаешь, уже сидел вот здесь, заканчивал парижский заказ… Пожалуйста, — с гордостью показал мастер на пышно оформленный диплом в рамке на стене. — «Гран-при»! Французский министр, понимаешь, вручал мне в Париже!

— А само блюдо?

— В Москве в музее.

— Выходит, в березкинской клинике вам полностью восстановили зрение и слух? — с неподдельным восхищением спросила Дагурова.

— Не могу сказать, что на сто процентов, но, как видишь, работаю. Правда, профессор Баулин просил не перегружаться, побольше отдыхать, гулять, дышать свежим воздухом.

— Чем же вас лечили?

Гаджиев удивленно посмотрел на следователя.

— Я сам думаю, чем? Вроде бы никаких операций не делали, уколов тоже. Я там как в санатории жил… Соки давали…

— Какие именно?

— Разные. Помню, больше всего морковный. Каждый день. И ванны принимал. Вода на травах настояна. Очень приятно! Лежишь минут двадцать — одно наслаждение… Еще мед давали, пчелиное молочко. На лошади заставляли ездить. И очень много гулять. Особенно когда цвели деревья. Баулин объяснял, что дышать пыльцой очень полезно — болезнь уходит… И голодал…

— Долго?

— Один раз много дней ничего не ел. Потом постепенно кушать начал. Соки, протертые овощи, фрукты…

— Значит, никаких лекарств?

Мастер улыбнулся.

— Одно лекарство давали вкусное. «Баурос-один» называется. Как лимонад… Хороший отдых получился. Правда, немного работать приходилось. В саду деревья окапывал. Но разве это работа?

— Да, ваш труд посложнее, — улыбнулась Ольга Арчиловна, показав на изделия мастера. — Скажите, Меджид Гаджиевич, вы поддерживаете связь с клиникой?

— Связь? — удивился мастер. — Чувствую себя хорошо, зачем людей беспокоить?

— Значит, вы туда не писали?

— Понимаешь, в прошлом году послал два письма, — ответил Гаджиев. — Когда выписывали, попросили, чтобы я сообщал про свое самочувствие… Первое письмо я послал через два месяца, второе — к Новому году. И все.

— А вам ответили оттуда? Сам Баулин или кто-нибудь из лечащих врачей?

— Никаких писем из Березок я не получал, — решительно заявил мастер.

— Может быть, совсем недавно? — допытывалась Дагурова.

— Нет! Память у меня отличная, понимаешь, лечить не надо, — усмехнулся Гаджиев.

Говорил он скорее всего правду. Да и на почте, где вчера побывала следователь, сообщили, что из Березок в этом году писем на имя Гаджиева не поступало. Значит, Баулин так и не отправил ему свое послание?

— У меня к вам один вопрос, — осторожно начала Ольга Арчиловна. — Деликатный… Скажите, у вас никто не требовал каких-нибудь подношений, денег в клинике? Из врачей, медперсонала?

Гаджиев стал очень серьезным.

— Я понимаю, на что вы намекаете… Лично у меня никто ничего не требовал.

Он, как показалось Ольге Арчиловне, подчеркнул слова «лично у меня». И это ее насторожило.

— А у других? — спросила следователь.

Мастер пожал плечами, отвел глаза. Дагурова поняла, что ему не хочется отвечать на этот вопрос.

— Меджид Гаджиевич, вспомните, каких трудов стоило вам попасть в березкинскую клинику… Насколько я поняла, если бы не ваш племянник…

— У него денег не просили, — поспешно сказал Гаджиев.

— Верно, — кивнула следователь. — Однако у нас есть сведения, что кое-кто попадает в клинику за деньги, причем немалые… Прошу вас помочь следствию. Да что следствию — справедливости. Ведь это ужасно, когда пользуются человеческим горем… Вы меня понимаете?

— Я догадываюсь, кого вы имеете в виду, — неохотно сказал Гаджиев. — У нас не принято распускать язык… Но ради справедливости… Да, я передавал конверт одному человеку.

— Какой конверт, кому?

— Конверт с запиской. Главной медсестре Азе Даниловне.

«Опять Орлова, — отметила про себя следователь. — Это, кажется, уже теплее, как в детской игре…»

— Можете рассказать подробнее?

— Конечно! Понимаешь, в соседней палате лежал Егор. Хороший человек! Мы с ним в нарды играли. Ему не разрешали вставать… Мы дали друг другу слово: когда вылечимся, то друг к другу съездим в гости… Один раз прихожу к нему с нардами, а Егор, понимаешь, страшно ругается…

— Фамилию Егора помните?

— А как же! Шатохин его фамилия, — ответил Гаджиев и продолжил: — Вижу, сильно волнуется, а ему нельзя, понимаешь… Успокойся, говорю, друг, скажи, что случилось? Он весь трясется, сам белый… Просит отнести конверт Орловой. Записка, говорит, в нем…