"Ведро незабудок" и другие рассказы - Богатырев Александр Владимирович

— Я говорю: «Господи, а как меня теперь звать? Аврааму ты одну букву «а» добавил, а мне-то что добавишь?»

— А ты, — говорит Иисус, — теперь пророк всея Руси Победитель Каменный. Ну я и оставил все. Вот 12 лет хожу. К покаянию призываю. Оставить грехи. Жить по заповедям. Как положено по Евангелию.

— А кем вы работали?

— Взрывником на угольном карьере.

— Здорово. Раньше уголек взрывали, а теперь на бесов переключились.

— Точно так.

— По специальности. Взрываете нечистую силу.

-Нуда.

Мы остановились у фонтанов возле гостиницы «Каскад». Победитель Каменный достал из кармана пустую бутылку, наполнил ее водой и быстро выпил. Затем наполнил снова и положил бутылку в карман.

— Хорошая водица. Я со вчерашнего дня не пил.

— А останавливаетесь где?

— Три ночи на пляже ночевал. Погода теплая. Иногда и в гостинице. В кабинах дальнобойщиков. А больше — у ментов.

— Сажают за бродяжничество?

— Нет. Ни разу. Никто меня не сажает. Они меня в свои будки пускают. ГАИшники. Еще и денег дают. Я им про покаяние говорю. Вот их стыд и берет. Они ведь с шоферами, сам знаешь... А вообще, как их только в полицейские переименовали, стали лучше. Никогда не обидят.

— А вы деньги у них просите или сами предлагают?

— Я никогда не прошу. Иначе наказывать придется. Если откажут. А я этого не люблю. Зачем людей обижать. Я, как только на кого осержусь, тому плохо бывает...

В это время дождь припустил не на шутку. Я предложил ему проехать несколько остановок на автобусе, но он замотал головой.

— Ты что? А кто за меня будет дома и людей крестить!

— Так можно из окна.

— Нет. Надо с толком. С молитвой. Ты уж езжай. А мне трудиться надо.

Я сунул ему в карман сотню, но он вытащил ее и строго посмотрел на меня. Я подумал, что мало дал и обидел его. А обидчики его, как выяснилось, без наказания не остаются. Но у него была другая режиссура. Он развернул мою ладонь, вложил в нее купюру и, глядя мне в глаза, громко произнес: «Сгинь, нечистая сила. Оставь раба Божия и больше не мучай его». Потом он положил мою денежку в свой карман и молча перекрестил меня своим крестом.

Я прыгнул в подошедшую маршрутку и через заднее стекло смотрел, как он волоча ноги медленно идет в пелене дождя, осеняя крестом дома, проезжающие машины и людей, торопливо идущих под зонтами. На него оглядываются и не знают, что о нем думать: монах-подвижник, взявший на себя подвиг молитвы за весь род людской, или бездельник-бродяга, переодевшийся в монашеское одеяние. Надоело уголек взрывать и теперь шляется по белу свету, смущая людей. Он, пожалуй, и Евангелия толком не знает. И с головой у него явно не все в порядке. Победитель Каменный. Надо же!

Да, не может русский человек жить просто, как европеец. Ходи на работу — взрывай себе то, что по службе положено. Так нет — за бесов взялся. Втемяшилась ему идея великого служения — собирания грехов людских и избавления России от нечистой силы. Бредет «пророк всея Руси» под проливным дождем и шагу не ускоряет. А потому как нельзя. Он на службе. Никто не должен видеть его слабости. Вон, все бегут под дождем, а он даже ход замедлил. Не страшны ему ни дождь, ни ветер. Через несколько дней окажется под снегом — и будет так же идти медленно и с молитвой осенять крестом всех движущихся мимо него в теплых автомобилях грешных соплеменников.

В России всегда любили юродивых и странников. Но меня в этой истории поразило то, что этого болящего бродяжку слушают полицейские и даже делятся своим уловом. Ни предыдущего министра, ни журналистов, разоблачавших их подвиги, не боялись, а вот Виктора Петровича — Победителя Каменного устыдились. Значит, есть люди, которым полезен и такой способ напоминания о воздаянии за грехи. А что, если его на расхитителей казны и взяточников напустить. Может, Победитель Каменный и непобедимую коррупцию победит. Не зря же «победителем» зовется.

Учу вас, учу

Об отце Василии Ермакове мне писать сложно. Так много пережито такого, о чем не расскажешь посторонним. Да и за каждое слово придется отвечать. Я смотрю на его ласковое лицо, глядящее на меня с фотографии над моим письменным столом, и читаю укор в его взгляде. Эх, несоделанное мое... А ведь так много можно было сделать под его окормлением. Я узнал об отце Василии от своих коллег — режиссера научно-популярной киностудии Дмитрия Дслова и оператора Сергея Левашова. Они к тому времени уже несколько лет ходили в Серафимовский храм. Я же, когда возникала нужда в духовном совете, ездил в Псково-Печерский монастырь к отцам Адриану и Иоанну (Крестьянкину). Но в большинстве случаев поступал по своей воле.

«Зачем ты ездишь в Печоры, когда сам отец Иоанн благословил всех питерцев ходить к отцу Василию на Серафимовское!» — упрекали меня друзья-семинаристы и «академики». (Я тогда в основном ходил в лавру и семинарский храм).

Через некоторое время Инна Сергеева, работавшая на кухне при Серафимовском храме, сказала, что отец Василий ждет меня. Я принял это за шутку. Прошло года два, и Инна снова напомнила мне об этом.

— Да как он может ждать меня, когда я его никогда не видел. Нешто я Нафанаил под смоковницей?

— Вот иди — и узнаешь.

После некоторого колебания я все же отправился на Серафимовское. Было любопытно узнать, отчего меня ждет батюшка, но была еще одна причина. Я подружился с ныне покойным отцом Михаилом Женочиным, и он звал меня к себе в Гдов, где он строил храм. Звал он и молодых людей, объявивших себя казаками: там и граница, где они могли быть полезными, и земли вдоволь — можно отстроиться и создать казачью станицу, которая могла бы стать центром возрождения казачества с летним лагерем и духовно-просветительским центром. Местные люди к вере были равнодушны, и отец Михаил хотел создать из земляков ядро, вокруг которого можно бы было организовать приход и интересную приходскую жизнь. Но желающих уехать из Петербурга в провинцию не нашлось. Я же очень хотел поддержать отца Михаила и даже избу купил по соседству с ним.

Места там замечательные и мне знакомые. Рядом церковь — единственное, что осталось от имения Кярова, принадлежавшего графу Коновницыну — герою войны 1812 года. В ней несколько лет служил отец Роман Матюшин. Я навещал его и слушал только что написанные им песни. За рекой — развалины имения князей Дондуковых-Корсаковых. В пяти верстах Чудское озеро. Грибной и ягодный лес начинался сразу за деревней. Я действительно собрался перебраться туда. Моя жена сказала, что нужно на такое серьезное дело взять благословение у опытного священника, и мы отправились к отцу Василию. Встретил он нас так, будто действительно ждал несколько лет. О Гдове велел забыть: «Чего тебе там? Ходи ко мне. И тут дел навалом».

Так мы стали «серафимовскими». Жили мы в Куп- чино. Дорога до Серафимовского храма была дальняя. Езда с двумя пересадками. Дети маленькие. Приходилось брать с собой еду, запасную одежду и все, что может понадобиться малышам. Я роптал: «Зачем детей мучить? В храме давка — не протолкнешься. Появятся вопросы — съезжу за советом». Но жена была непреклонна. Уверяла меня, что к отцу Василию нужно ездить на службу. И мы ездили. Наши новые знакомые в один голос говорили, что у тех, кто ходит к отцу Василию, жизнь непременно налаживается. По его молитвам люди исцеляются и избавляются от всяких бед. К нашей подруге вернулся муж, бросивший ее с двумя детьми. Она несколько лет практически не покидала храм. Батюшка говорил ей: «Ходи-молись. Вернется твой разбойник».

У батюшки был особый дар проявлять любовь так, что человек не только чувствовал эту любовь, но еще и был уверен в том, что его-то батюшка любит больше, чем прочих. Мне тоже так казалось. Когда я появлялся в храме, батюшка подмигивал мне и на всю исповедальню объявлял: «Богатырев явился. Вот он — богатырь земли русской». Я всякий раз конфузился. Господь силушкой меня не наградил, и фамилии своей я не соответствую. Тем более что в детстве и юношестве нередко находились любители испробовать на деле, каков я богатырь. Драться я не любил. Никогда не мог ударить человека в лицо. И богатырство мое нередко бывало посрамлено. А после такого батюшкиного приветствия я чувствовал себя самозванцем и испытывал неловкость. Люди, пришедшие к батюшке намного раньше меня, не скрывали своего раздражения, видя во мне выскочку, ничем не заслужившего сугубого батюшкиного внимания.