Я - истребитель - Владимир Поселягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прочитал?
— Да. Судя по всему, асы не успели. Хотя я видел, как в стороне крутились какие-то самолеты, но кто это был, не знал. Теперь все понятно, — кивнул я, возвращая тщательно изученные тексты.
Никифоров убрал их в папку и, задумчиво посмотрев на меня, спросил:
— Помнишь, ты спрашивал про бойцов, что вытащил из плена?
— Вышли? — спросил я с надеждой.
— Вышли. Вчера еще, на рассвете, через немецкие опорные пункты прорвались с остатками одной из дивизий. Мало того, они еще и технику вывели целой.
— Все вышли?
— Фельдмана не было. Твои сомнения в нем были не лишены основания.
— Все-таки на немцев работал?
Никифоров поморщился:
— Да нет. Просто обычный проворовавшийся алкаш. Его еще двадцать восьмого взяли, сидел на гауптвахте в Минской комендатуре. За три дня до полного окружения в здание гауптвахты попала бомба, кто выжил, успел разбежаться. Среди погибших Фельдмана не обнаружено. Так-то.
— Он был в форме медика, — вздохнул я.
— Это верно, служил он в окружном госпитале, выполняя административные функции.
— Понятно. Как ребята?
— Насколько я знаю, вышли все, только один был ранен при прорыве. Красноармеец…
— …Камов?
— Точно, Камов, — ответил особист, удивленно глянув на меня.
— Почему-то это меня не удивляет, — вздохнул я.
— Через полчаса у тебя встреча с двумя корреспондентами, расскажешь про свой вылет. Командование решило осветить этот вылет, все-таки не часто сбивают такие фигуры, которые потом еще попадают в плен.
— Про дерево тоже? — спросил я с кривой улыбкой.
— А вот про это не надо, не будем портить репутацию знаменитого аса, которого простые бабы на дерево загнали.
— А что мне было делать? Не отстреливаться же? Если бы я не убежал, меня бы там на куски порвали… Те еще бой-бабы.
— Да нет, ты все правильно сделал, но репутацию все-таки надо соблюдать и защищать.
— Понятно. Товарищ политрук, я вот о чем подумал: а почему немцы так точно отбомбились?
— Сообразил все-таки. Попадание в землянку группы — случайность. Трагическая, но случайность. Они всю опушку бомбили, а вот то, что они знали, где находятся жилые землянки… Заметь, что ни на стоянке самолетов, ни на хозчасти ни одной бомбы не упало, сыпали только в жилые места.
— Навели? Авианаводчик?
— Более чем уверен. Сейчас пополнение в обоих полках проверяем, к нам за последние дни более сорока человек прибыло. Будь осторожен, возможно физическое нападение. Все-таки ты не только взбесил Люфтваффе, но и щелкнул по носу немецких диверсантов.
— Хорошо, я понял… Товарищ политрук, а можно сказать Никитину, что я в порядке и можно меня не загружать работой? Я трезвомыслящий человек, и вчерашнее было вызвано спиртным на голодный желудок. Парни погибли, но нужно жить дальше. Я всегда буду помнить их, но это не значит, что в ущерб службе.
— Хорошо, я поговорю. Можешь идти.
Видимо, Никифоров действительно поговорил с комполка, и меня больше не нагружали бумажками, жизнь стала прежней, только без полетов — мой ястребок еще не был готов. Вернулись к урокам, концертам. На следующий день после гибели парней репертуар заметно изменился. Теперь я пел и военные песни. Несмотря на то что некоторые были о потерях, имели они огромный успех. Такие как «Дороги», «Тишина», «Бомбардировщики», «Комбат», «Я — ЛаГГ-истребитель», «Песня летчика», «Черные бушлаты», «Мы вращаем Землю» по просьбе слушателей приходилось петь дважды, некоторые трижды. Мне часто приходилось исполнять их еще в своем времени у костра с поисковиками. Ночь, луна, костер — и льется песня под гитарный перебор… Это было круто, так что я много знал песен тех времен, очень много, всегда старался удивить товарищей старой или давно забытой мелодией.
На следующий день, первого августа, когда я вместе с Семенычем возился с мотором ЛаГГа, ко мне подбежал помдеж и велел идти в штаб.
— Товарищ подполковник, лейтенант Суворов по вашему приказу явился.
Меня почему-то не возвращали обратно в полк к Запашному, так что я по-прежнему оставался в подчинении у Никитина.
— Лейтенант, тебя вызывают в штаб дивизии. Через полчаса на моей «эмке» едете вместе с Никифоровым. Успеешь пообедать?
— Успею, товарищ подполковник.
— Вещи можешь не брать, вернешься к вечеру. Свободен.
Я сперва забежал к Марине и рассказал о выезде, предупредив, что этой ночью могу не появиться. Потом рванул к себе, быстро переоделся в чистую форму и побежал в столовую. Для обеда было еще рано, но девушки накидали мне на поднос, что у них было.
— Разрешите? — спросил я у Никифорова, сидевшего в гордом одиночестве.
— Садись, — кивнул он.
Мы молча стали есть. Когда я, допив чай, поставил стакан на стол, то, не удержавшись, спросил:
— Товарищ политрук, вы не знаете, почему меня вызывают в штаб?
— Угум, — коротко кивнул он, откусывая от булки с маслом, посыпанной сверху сахарным песком, большой кусок и отпив чаю. Судя по его виду, отвечать он мне пока не собирался. Ну и ладно, потом спрошу.
Пообедав, мы вышли из столовой и направились к штабу. Я остался снаружи, а Никифоров спустился в полуземлянку штаба.
Удобные штуки эти полуземлянки, возвышаются над землей едва ли на полтора метра, что позволяло вырубить в стенах оконные проемы и дышать свежим воздухом. Занавесить их брезентом, и светомаскировка ночью, удобно. Плохо только то, что все сказанное внутри отлично слышно снаружи.
— …когда закончите, немедленно возвращайтесь. Не знаю только, зачем генералу понадобился Суворов. Миронов сказал, что генерал просто поговорить с лейтенантом хочет. Вопросы у него какие-то. Я не знаю, зачем ты едешь, но присмотри там за ним, а то он элементарных вещей не знает, вчера у начфина, когда сбитые приходил оформлять, вычислительную машину увидел, полчаса вокруг ходил, пытаясь понять, что это.
— «Феликс»?
— Вроде да, она была.
— Ну не знает деревенский мальчишка таких вещей, бывает. — Я просто почувствовал, как Никифоров пожимает плечами. Он явно пытался сделать вид, что ничего удивительного здесь нет.
— Деревенский? Да он вчера, когда составлял план полета, так такими формулами сыпал, что даже начфин их не знает, я специально ему носил!
— Но он правильно все подсчитал?
— Да, что и удивительно. Специально все перепроверил.
— Я спрошу у Вячеслава об этом. Я могу идти?
— Да, идите.
Прижимая к боку пару больших запечатанных конвертов из серо-коричневой бумаги, особист вышел из штаба и, найдя меня глазами, кивком головы указал в сторону стоянки автомашин.
Пристроившись сзади него, я спокойно шагал, раздумывая над услышанным.
— Слышал? — не оборачиваясь, спросил Никифоров.
— Да.
— Что скажешь?
— Влип?
— Можно и так сказать. Вопросов к тебе у сослуживцев и так накопилось… Ты, если чего не знаешь, приди, спроси у меня. Не надо расспрашивать соседей по землянке, что это он делает непонятной штукой или зачем он бритву о ремень точит. Это все элементарные вещи.
— Я понял. Хорошо, если что непонятно, спрошу.
Мы подошли к машине, около которой крутился водитель комполка сержант Марьин, производя обычный предпоездный осмотр.
Увидев нас, он захлопнул капот и сел на свое место.
— Миха, привет! — поздоровался я, а особист только кивнул на его приветствие. Марьина я хорошо знал, один из самых ярых моих концертных фанатиков.
Мягко покачиваясь на невысоких кочках, «эмка» выползла из леса и поехала по полевой дороге.
Все окна были открыты, и мы постоянно осматривали небо — как бы кто не налетел. Частенько бывало — только машина с начфином, начштаба или еще с кем отъедет в сторону штаба дивизии, как через полчаса возвращается назад на прицепе или, что реже, своим ходом, нередко с убитыми и пулевыми отверстиями в бортах и кабине. Начштаба хоть бы хны, а начфин у нас уже третий. Не держатся они.
Один раз нам действительно приходилось выскакивать из машины и прятаться в придорожном кустарнике, удачно попавшемся во время налета, но пара охотников, не обратив на нас внимания, ушла вперед, кого-то атаковав в паре километре дальше.
Когда мы подъехали к месту налета, то увидели пять грузовиков и десяток убитых, лежащих рядом с машинами.
Пятеро живых осматривали раненых.
— Помощь нужна? — открыв дверцу, крикнул Никифоров.
— Нет, товарищ политрук. У нас «ЗиС» на ходу, тут медсанбат рядом, увезем, — ответил вытянувшийся старшина.
— Хорошо.
Закрыв дверцу, особист приказал двигаться дальше.
Через пять километров мы свернули с грейдера и направились по полевой дороге к далекому лесу.
— Патруль вроде, — сказал Марьин.
И действительно, впереди, не доезжая до опушки с полкилометра, стояла полуторка, рядом расположились пяток бойцов. Обернувшись, увидел догонявшую нас еще одну такую же полуторку, набитую бойцами.