Бубновый валет - Фридрих Незнанский

И, как будто ее мысли обладали реальной властью над событиями, едва Настя вышла из очередного бутика, рядом с ней притормозила машина. В моделях Настя не разбиралась, но в стиле этой машины чувствовалось что-то военное. Слишком коротко стриженный, но в общем симпатичный парень с простым, немного деревенским лицом распахнул перед ней переднюю дверцу.

— Из агентства «Глория», от Дениса. Вы Настя?

— Я Настя. — Настин голос затрепетал.

— Он мне поручил вас к нему подвезти. У вас ведь найдется свободное времечко?

Ошарашенная совпадением действительности с ее желаниями, Настя села на переднее сиденье. Ей и в голову не пришло задавать какие-либо вопросы.

Если агентство «Глория» следило за преступниками, из этого не следует, что преступники не следили за «Глорией». Павел Сальский, натренировавшийся в умении причинять боль, справедливо полагал, что к знанию противника должно прилагаться знание его близких. Через своих близких даже самый сильный и мужественный человек уязвим сильнее, чем сам по себе. Что касается самого Паши, он освободился от этих слабостей: женщины для него ничего не значили, родителей своих он презирал. А то, что противник наделен слабостями, это хорошо, очень хорошо…

Паша Сальский не был глупцом и видел, к чему идет дело. Шестаков тоже видел, но он был недостаточно решительным, чтобы предпринять что-то радикальное. Он ни за что не дал бы согласия на похищение девчонки, в которую был влюблен директор «Глории». «Влюблен!» — Паша с издевкой мысленно повторил это слово. Тем доходчивее будет для него ультиматум: «Держись подальше от расследования этого дела, тогда мы вернем тебе твою Настю. Ее ведь Настей звать? Хорошее имя для хорошей девушки. Пускай Денис узнает, что с его Настенькой можно сотворить уйму такого, после чего она перестанет быть хорошей девушкой. Она, возможно, и женщиной никогда больше не сможет быть — смотря как за дело взяться. Если даже ты ее не так уж любишь, сможешь ли жить с таким пятном на совести? Учти, незапятнанной совестью сотрудник правосудия обязан дорожить. Так вот: пожалей девчонку!»

Шестаков — чистоплюй. Такой недоделанный начальник Сальскому надоел. Вот если им с Жорой удастся провернуть всю операцию в обход Кирилла, впору рассчитывать на особое внимание заокеанского хозяина, который как раз на днях прибывает в Москву. Если хозяин останется доволен, бывшим «морским котикам» гарантирована прямая дорога в Америку. А там недалеко и до того, чтобы стать наконец-то киллерами международного масштаба.

Обратиться за поддержкой прямо к Файну Сальский пока не имел возможности. К Шестакову — не мог. Поэтому он перетряс старые связи эпохи начального пребывания в Москве, эпохи борьбы кавказских группировок и расправ с конкурентами. Связи эти зиждились на двустороннем компромате. Старые друзья-враги не отказали и предоставили в качестве плацдарма одну дачку, на которую никто никогда не сунется, которую милиция не вычислит ни за что.

Ответственным за операцию с Настей Сальский назначил Рубежова, отговорившись тем, что у него полно дел в бункере. В действительности Сальский не без оснований подозревал, что Жоре удастся произвести лучшее впечатление на девушку, чем это получилось бы у самого Паши. С некоторых пор Паша заметил, что особы женского пола его избегают, несмотря на то что он был нормально одет и отменно сложен. Вдруг они замечают, что в его стекленеющих от мечтаний глазах отражаются беспомощными, истязуемыми, обескровленными? «Такого не может быть», — уверял себя Паша, но тем не менее женщины его избегали. Кто бы объяснил, почему?

…Сотрудник «Глории», любезно предложивший подвезти Настю к Денису, в дороге оказался неразговорчивым и интеллектом не блистал, но для водителя это было совершенно не обязательно. Настя начала его расспрашивать, завершили ли они то самое сложное дело с картинами русских авангардистов начала ХХ века, а он буркнул, что его дело — баранку крутить, его в такие сложности не посвящают, и Настя отстала. Ей доставляло удовольствие в такой солнечный день разглядывать Москву через ветровое стекло машины, и даже пробки, в которых то и дело приходилось увязать, ее не огорчали: наоборот, оставалось больше времени, чтобы рассмотреть какие-то любопытные детали окружающей обстановки. Ехали они через центр и, судя по тому, что говорил Денис о расположении «Глории», скоро должны быть на месте.

Что-то начинало тревожить Настю. Она сравнивала, размышляла, задавала себе вопросы. Например, такие: каким образом Денис узнал, что именно в это время она выйдет из этого магазина? Значит, он поручил сотрудникам «Глории» следить за ней? Такой поступок совсем не в духе Дениса… Правда, чем ближе узнаешь человека, тем больше открываешь в нем незнакомых черт. Но была еще какая-то деталь, допущенный водителем просчет, который маячил на задворках сознания, не поддаваясь Настиным попыткам вытащить его на белый свет.

Остались позади архитектурные причуды, сверкающие витрины и новомодные памятники центра столицы. Пошли унылые километры осыпающихся хрущевских пятиэтажек, а за ними — белые пространства стереотипных новостроек.

— Разве «Глория» переехала? — спросила Настя.

— «Глория» не переехала, директор в филиале, — добродушно ответил водитель с таким располагающим лицом, что поднявшееся было беспокойство улеглось.

Вот оно — «Денис Александрович»! Настя не ослышалась: именно так назвал тот, кто представился сотрудником «Глории», своего начальника. В то время как она прекрасно знала, что отчество Дениса — Андреевич. Оговорка, пустяк? Молодого начальника, должно быть, нечасто величают по имени-отчеству. И тем не менее это настораживало.

Промелькнула бетонная эстакада, что серьезно напугало бы Настю, если б ей сказали, что это — Кольцевая автодорога. Но и без точных ориентиров чувство, что они выезжают за пределы Москвы, усилило Настину тревогу.

— Дайте я позвоню Денису, — потребовала она.

— Откуда?

— У вас обязательно должна быть рация для связи. Дайте мне с ним поговорить.

— Это ни к чему.

— А если нет, высадите меня. Высадите немедленно!

Машину качнуло. Настя впилась ноготками в плечо водителя и отлетела назад. Если бы не ремень безопасности, она бы как следует впечаталась виском в боковое стекло. Потирая стремительно краснеющую скулу, Настя расширившимися от изумления и страха глазами следила за водителем.

— Сиди смирно, поняла? Никуда ты отсюда не выберешься. А будешь выкобениваться, живой я тебя до места не довезу. В канаву сброшу, пускай кто хочет возится с твоим трупом.

Какую-нибудь другую девочку из тех очаровашек, что в школе отличались примерным поведением, а когда подросли, продолжали слушаться родителей, мужей, начальство, это жестокое заявление заставило бы оцепенеть. Но Настя не горела желанием проявлять чудеса дисциплины. Опыт еще в детстве помог ей понять, что если все время слушаться, как велят взрослые, никогда ничего не добьешься. И сейчас, вместо того чтобы сидеть смирно, непослушная Настя пригвоздила острым каблучком к полу ступню водителя и изо всех сил рванулась к рулю. Похититель взвыл. Машину мотнуло. На скорости восемьдесят километров в час, притом что вторая обутая в кроссовку ступня не успела придавить тормоз, они едва не впечатались в столб. Настя не сказала бы, что именно этого она и добивалась, но происшествие было ей на руку. Поблизости оказался пост ГАИ.

— Помогите! — успела заорать во все горло Настя. Боковое стекло с ее стороны было поднято, но, судя по силе крика, какие-то звуки просочились вовне, так как она успела заметить некоторое шевеление в среде гаишников возле желтой башенки. Это было последнее, что она успела заметить, потому что похититель, матерясь, уткнул ее голову в кожаную подушку подголовника, заглушая крики, и, крутя руль одной рукой, рванул вперед так быстро, как только мог автомобиль.

По крайней мере, Насте стало ясно: в канаву ее за непредусмотренную выходку не сбросили, следовательно, похитителям она зачем-то нужна. Зачем — это тоже понятно: если сказали, что от Дениса, значит, собрались его шантажировать. Ею, Настей. Ну, это им даром не пройдет!

Кирилл Шестаков чувствовал себя приманкой. Сейчас он не боялся Абрама Файна. Наоборот, с каким удовольствием, ворвавшись в бункер, он взглянет прямо в его загнанные глаза и напомнит ему сцену в Архангельском: наша взяла! Чуть большую проблему представляли художники: ему на какую-то секунду стало жаль этих бедолаг, гнувших спины в подземелье ради денег, вместо которых получат в награду тюремные сроки. Трудновато будет встретиться с ними лицом к лицу… Чувство жалости было мимолетным: Шестаков не привык думать о ком-то, кроме самого себя. Собственные страдания казались ему более значительными. Художники не пропадут: на зоне малевать будут! А вот как ему, Кириллу, выкрутиться из ситуации с Рубежовым и Сальским? По его спине пробежала струйка ледяного пота. Паша и Жора подчинялись Шестакову лишь постольку, поскольку видели в нем источник благ и мостик на вожделенный Запад. Стоит им заподозрить в нем предателя, и… остается надеяться, что усвоенные в спецназе приемы помогали им лишать жизни безболезненно. Впрочем, Кирилл ни на что подобное надеяться не хотел. Он хотел надеяться на то, что уцелеет.