Бубновый валет - Фридрих Незнанский

Наш далекий от совершенства мир полон обладателей редких способностей, не знающих, как их применить.

Абраша знал.

Через полгода после знакомства Файна с де Вером выяснилось, что потомок аристократов неожиданно стал обладателем семейного наследства, состоящего из картин выдающихся мастеров: Пикассо, Вламинка, Дюфи, великого американца Эндрю Уайетта… Благодаря посредничеству мистера Файна коллекцией заинтересовался посол Сингапура. Он хотел бы от имени сингапурского правительства украсить коллекцией де Вера один из главных музеев столицы, однако только в том случае, если мистер де Вер предъявит сертификаты на все картины. Бульдожьи щеки еще сильнее обвисли и приобрели слегка растерянное выражение, однако друг мистера де Вера мистер Файн, превосходно овладевший если не лексикой, то тактикой разговора, спросил, устроит ли господина посла мнение такого специалиста, как мистер Дуайт Моррис, чьи статьи регулярно появляются в серьезных журналах. Посол наклонил узкоглазую, с обтекаемым лбом, голову: мнение Дуайта Морриса, чья репутация всем известна, послужит лучшим сертификатом.

Абраша точно рассчитал, кого пригласить. Критик и эссеист, престарелый сноб Дуайт Моррис в присутствии посла и высоких лиц американского государства только кивал, улыбался и громко сожалел о том, что такие сокровища живописи покидают Америку. После этого все сомнения оказались сняты с повестки дня. Коллекция улетела в Сингапур, а мистер Файн на полученные от мистера Де Вера за посредничество деньги открыл галерею New Art. Файн в целях приобретения репутации покупал и перепродавал подлинные полотна. Но, конечно, основной доход приносили не они, а те Дали, Дюфи, Пикассо и Вламинки, которые продолжал штамповать плодовитый южанин.

Конечно, дело было рискованное. Файну частенько мерещилось, что он стоит на краю пропасти. А однажды показалось, что сзади его подтолкнули и он уже летит вниз… В будний день, навещая как хозяин свою галерею, Абрам обратил внимание на пожилую полноватую женщину, застывшую перед поддельным Сальвадором Дали. Что-то знакомое проступало в очертаниях лба, в глазах, в повороте головы… Файн похолодел: это же вдова Дали, красавица русского происхождения Гала, которую гениальный и эксцентричный испанец неоднократно использовал в качестве модели! Деваться было некуда: идя ва-банк, он приблизился к ней и вкрадчиво заговорил:

— Счастлив приветствовать у себя музу великого художника. Какие чувства рождает в вас это одно из последних его произведений?

Гала резко расхохоталась и с покровительственной развязностью похлопала Файна по руке. Зал галереи в это время дня был пуст, но для осторожности Гала отвела Абрашу в закуток возле статуи, изображавшей, как значилось на табличке, «ядерную купальщицу», но скорее смахивавшую на небоскреб «утюг» в окружении противотанковых ежей, после чего зашептала по-русски:

— Молодой человек, я не слепая и вижу, что ваша «Игра в шахматы на берегу бархатного сезона» — подделка. Но не волнуйтесь, это очень качественная подделка. Я не сообщу в полицию… Хотите, открою тайну? В последние годы жизни, когда Сальвадор тяжело болел, мы воспользовались услугами никому не известного художника, навострившегося писать картины под Дали. Это не совсем подделки, потому что мой муж руководил им. Часть картин мы распродали при жизни мужа, часть он велел мне приберечь на черный день, чтобы я ни в чем не испытывала нужды после его смерти. Сальвадор оказался прав: как только он умер, его картины резко взлетели в цене… Я просто обязана была поделиться этим с кем-нибудь. Считайте, что мы квиты. Не выдавайте меня, и я вас не выдам, хорошо?

И она, тяжеловесная, однако по-прежнему женственная, устремилась к выходу, оставив Файна в радостном недоумении. С одной стороны, Абрама шокировало то, что его разоблачили, с другой стороны, он как бы получил санкцию на нелегальную деятельность. Те художники, от лица которых создавал произведения искусства южанин, не способный создать ничего от себя, попросту написали слишком мало. Публика хочет видеть другие их полотна, еще и еще. Мы доставляем публике эту радость. Что же здесь преступного?

Ничто не длится вечно. Дочь Вламинка увидела в частной коллекции поддельное полотно, которое выдавали за картину ее отца. В отличие от Галы, она повела себя не столь терпимо и закатила скандал. Файну едва удалось заткнуть рот ей и владельцу лже-Вламинка грандиозным подношением. Де Вер держался хуже некуда и чуть не провалил всю авантюру. Он уже видел себя в тюрьме, лишенным всяческих удобств, окруженным грубыми и страшными уголовниками, ворами и убийцами, не понимающими его артистическую натуру, и Файну стоило больших трудов убедить его не раскисать.

Да, мастер подделок оказался слишком чувствительным к риску. И слишком любил жирную пищу. В совокупности это привело к тому, что на шестьдесят четвертом году сердце мистера де Вера не выдержало. В реанимации он, лишенный возможности говорить из-за торчащей в горле трубки, делал такие движения, словно просил бумагу и ручку, но больному были воспрещены любые нагрузки, даже письмо. Узнав об этом, Файн порадовался. Не задумал ли Де Вер напоследок облегчить душу признанием? Если так, ему это не удалось. Существует поверье, что человек, не завершивший на земле какое-то дело, способен явиться в виде призрака, но в призраки Файн не верил. И не слишком скорбел о компаньоне, человеке скучном и никчемном во всем, кроме работы.

Скандал с Вламинком показал, что писать в стиле великих мастеров картины, которых никогда не существовало, опасно. Притом сертификат соответствия превратился в опасный риф именно в последние годы, когда компьютерная база данных может с легкостью сказать, засвидетельствовал интересующую вас картину интересующий вас эксперт или же в глаза ее не видел. Следовало искать другие направления деятельности, и они нашлись. Проще торговать картинами, которые уже существуют. При определенных обстоятельствах они могут раздваиваться.

В 1992 году Файн приобрел на публичном аукционе картину Бруно Шермана «Вишневый сад» за 312 тысяч долларов и велел тогда еще живому де Веру скопировать ее и подделать сертификат соответствия, а затем благополучно продал подделку одному из галеристов в Токио за 514 тысяч. Годы спустя Файн продал оригинал картины Шермана на открытом аукционе.

Поддельные полотна Шагала и Шермана Файн успешно сбывал в Японии, на Тайване и в Польше. Так, один тайваньский коллекционер за каких-нибудь 200 тысяч долларов стал обладателем великолепной подделки полотна Шагала «Царь Давид в зеленом пейзаже». По сей день на нее любуется, наверное, в то время как оригинал проворный Абраша за ту же сумму давно сплавил в одну из парижских галерей. Поддельные картины Бруно Шермана и Клода Моне расхватывали в Нью-Йорке и Париже, как горячие пирожки. Всего на этом Абрам Файн заработал 17 миллионов долларов, о чем налоговой полиции и ФБР совсем не обязательно было знать.

Филиалом своего предприятия в России, Раменками-2, Файн остался очень доволен. В России проживают самые талантливые люди и самые пока что неизбалованные благами цивилизации. Возможно, он чуть-чуть… — как это?.. — рабовладелец. Но стыдиться этого не собирается. Если приструнить зарвавшегося Шестакова, все будет в порядке. Словом, Абрам Файн процветал.

Что же вызвало на его лице восковую бледность? Что заставило его взволноваться до такой степени, что он даже отложил поездку в Раменки-2?

Сотрудник русского консульства по фамилии Порываев прогуливался по аллеям Централ-парка. Обычно он назначал встречи здесь, в одном из немногих оазисов Нью-Йорка. Порываев не любил Америку, особенно Нью-Йорк, предпочитая европейские страны, через которые пролегал привычный для него путь дипломатической почты. Перед глазами все еще стояли миражи недавнего прошлого. Еще двое суток назад мимо окна не спеша проплывали аккуратные домики с черепичными крышами, далекие шпили готических церквей: приближаясь к границе, поезд замедлял ход. Вкрадчивый женский голос объявлял: «Мы прибываем в Республику Чехия»… Это радовало. Порываев любил Чехию еще в те времена, когда эта страна была вдвое больше и называлась Чехословакией. В эпоху СЭВ братья по соцлагерю ценили ее за пиво, иностранные шмотки и пусть не капиталистическое, но все же получше отечественного качество жизни и сервиса. Теперь, когда все это и многое другое можно было получить дома, остались туристические радости: облик городов, в котором германское начало удачно сочеталось со славянским, злата Прага с шедеврами ее архитектуры. Порываев в Праге останавливался проездом, его путь вел во Франкфурт, а далее в Нью-Йорк, тем не менее он выкроил часок и навестил свой любимый переулок Алхимиков, темный и каменистый, отдающий сыростью столетий. Разве Америка в состоянии похвастаться подобными культурными ценностями? Прежде чем добраться до Нью-Йорка, Порываев не единожды перенес нашествие таможенников, но это было пустяками: дипломатическая почта таможенному досмотру не подлежит. Все остальное — пусть смотрят сколько угодно, такая у них работа. Порываев охотно распахнул недра своего желтого дорожного чемодана, демонстрируя зубную щетку и шариковую ручку. Единственное, к чему попытались придраться в Германии, — это сигареты, но и их он вез разрешенное количество.