Сталин. Наваждение России - Леонид Млечин

Одни уверяют, что он заболел. Эта версия ничем не подтверждается. Другие считают, что Сталин впал в депрессию. На него словно столбняк нашел. Судя по словам очевидцев, он никак не мог собраться, чтобы исполнять свои обязанности руководителя страны.

27 июня Сталин приехал в Кремль к четырем часам дня. Около трех ночи уехал на дачу. 28 июня появился только в восьмом часу вечера. Принял довольно много посетителей. Последние — Берия и Микоян — ушли от него около часа ночи.

А на следующий день, 29 июня, вождь вообще не приехал в Кремль. Не появился он и 30 июня. Страницы «Журнала записи лиц, принятых И. В. Сталиным» пусты. А сталинские секретари отличались редкой пунктуальностью.

«Сталин переживал тогда, — рассказывал на старости лет Молотов поэту Феликсу Чуеву. — Дня два-три он не показывался, на даче находился. Он переживал, безусловно, был немножко подавлен».

Сам Сталин однажды признался, что ночь на 30 июня была самой тяжелой в жизни. Похоже, после падения Минска и разгрома Западного фронта Сталина охватил ужас. Вероятно, впервые за многие годы он ощутил полное бессилие. Его приказы не исполнялись. Наркомат обороны и генеральный штаб потеряли управление фронтами. Войска отступали, часто беспорядочно, остановить их не удавалось.

Нам не дано узнать, о чем, оставшись на даче один, размышлял в те последние июньские дни Сталин. Наверное, будущее рисовалось ему в самых мрачных тонах. Что он мог предположить? Если Красная армия не выдержит, немцы возьмут его в плен. Или его собственные генералы арестуют генсека и выдадут Гитлеру в обмен на сепаратный мир… Вождь боялся своих генералов, не верил им, считал, что среди них полно скрытых врагов, способных предать его в любую минуту.

Во всяком случае, вождь выпустил из рук нити управления страной. Он никого не принимал и никому не звонил. Два дня его словно не существовало. А в стране и тем более в вооруженных силах ничего не решалось без его приказа. Он сам создал такую систему, где все и вся подчинялись ему одному. Без него ни нарком обороны Тимошенко, ни начальник генштаба ничего не смели предпринять.

Члены политбюро растерялись: как действовать в условиях войны? А наступающий вермахт перемалывал советские дивизии. Линия фронта быстро придвигалась к Москве. В последний день июня в кремлевском кабинете Молотова собрались встревоженные Берия, Маленков, Ворошилов, Микоян, Вознесенский. Они вернулись с ближней дачи совершенно расстроенные и не знали, что предпринять. Как управлять государством, когда немцы наступают, армия не может их остановить, а Сталин в подавленном состоянии?

Вот тогда, вечером 30 июня, Лаврентий Павлович Берия с его быстрым умом и необузданным темпераментом предложил создать чрезвычайный орган управления — Государственный Комитет Обороны — и передать ему все права ЦК партии, правительства и Верховного Совета. Единый центр власти будет управлять и армией, и промышленностью, и всей жизнью страны.

Члены политбюро согласились. Сразу возник следующий вопрос — кто станет во главе ГКО? Ответ напрашивался — разумеется, Сталин. Возникла идея тут же вновь поехать к нему на Ближнюю дачу в Волынское.

В отсутствие Сталина старшим в Кремле оставался Молотов, старейший член политбюро, работавший еще с Лениным и воспринимавшийся в качестве очевидного наследника вождя. Вячеслав Михайлович откровенно заговорил о том, что Сталин в последние два дня находится в прострации. Он ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, словом, находится в плохом состоянии. Как быть?

Вот тогда и прозвучала фраза первого заместителя главы правительства Николая Алексеевича Вознесенского:

— Вячеслав, иди вперед, мы пойдем за тобой.

Все поняли это в том смысле, что если Сталин не способен руководить страной в критический момент, то его должен сменить Молотов. В глазах всего народа он второй человек в стране.

Через два с лишним десятилетия, в июне 1964 года, заместитель министра иностранных дел Владимир Семенович Семенов записал в дневнике разговор с Ворошиловым на приеме в Кремле.

— Видите, — говорил маршал, — Сталин был очень оригинальный человек. Он привыкал к людям и верил им, если раз поверил. И Сталин поверил немцам. На него так подействовало вероломство немцев: нарушить договор спустя несколько месяцев после подписания!.. Это подло. Сталин так расстроился, что слег в постель… Только постепенно Сталин овладел собой и поднялся с кровати. И вот в это время Вячеслав Михайлович стал говорить, что надо прогнать Сталина, что он не может руководить партией и страной. Мы ему стали объяснять, что Сталин доверчив и у него такой характер. Но Молотов слышать не хотел, он не понимал особенности Сталина…

Вождь однажды пожурил начальника военной разведки Ивана Проскурова:

— У вас душа не разведчика, а душа очень наивного человека в хорошем смысле этого слова. Разведчик должен быть весь пропитан ядом, желчью, никому не должен верить…

А сам, выходит, Гитлеру поверил…

Все вместе поехали на дачу к Сталину. Он сидел в кресле в малой столовой. Увидев членов политбюро, явившихся без приглашения, он как бы вжался в кресло и недовольно спросил:

— Зачем приехали?

«Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос, — вспоминал Микоян. — Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать».

Во всяком случае, будь среди членов политбюро человек сталинского характера, он бы, наверное, так и поступил, назвал бы генсека виновным в неудачах первой недели войны и взял власть в свои руки.

Но Молотову недостало решительности. Или, напротив, ему хватило осторожности не претендовать на место первого человека. Берия, которому характера и даже авантюризма было не занимать, состоял на вторых ролях. Он еще даже не вошел в политбюро. В стране его мало знали.

Молотов успокаивающе объяснил Сталину, что они приехали с новой идеей:

— В ситуации войны необходимо сконцентрировать власть в одних руках и создать для этого Государственный Комитет Обороны.

— Кто во главе? — выдавил из себя вождь.

— Сталин, — хором сказали все члены политбюро.

— Хорошо, — только и ответил Сталин.

Этот эпизод навсегда врезался в память всех, кто ездил в тот день к вождю на ближнюю дачу. Арестованный в июне 1953 года Берия написал из бункера, где его держали, записку товарищам по президиуму ЦК. Обращаясь к Молотову, он напомнил:

«Вы прекрасно помните, когда в начале войны было очень плохо, и после нашего разговора с т-щем Сталиным у него на ближней даче Вы поставили вопрос ребром у Вас в кабинете в Совмине, что надо спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей страны, я Вас тогда целиком поддержал и предложил Вам немедля вызвать на совещание т-ща Маленкова, а спустя небольшой промежуток времени подошли и другие члены Политбюро, находившиеся в Москве. После этого совещания мы все поехали к т-щу Сталину и убедили его о немедленной организации Комитета Обороны Страны со всеми правами».