На скалах и долинах Дагестана. Перед грозою - Фёдор Фёдорович Тютчев

— Вставай, собачья душа, — довольно милостиво изрек князь, тронутый такой покорностью, — что сделано, то сделано. Однако счастлив твой Бог, что я ошибся дорогой и не по тому следу погоню погнал. Попадись ты мне тогда, вот тебе крест, приказал бы с живого кожу содрать. Такое мое решение было.

Вернувшись от тестя, князь Нико на радостях задал пир горой, приглашены были все офицеры полка, и попойка продолжалась три дня. В числе гостей был, разумеется, и Темирязев. Вот князю Нико и пришло на ум похвалиться перед другом: смотри, дескать, какую штуку удрал, почище всех прежних. Из-под кинжала жену себе раздобыл.

Выслушал Темирязев хвастливую речь князя, нахмурился и говорит:

— Молодец ты, брат Нико, про то и говорить нечего, но уж не слишком ли ты хвастаешь своим молодечеством? На мой взгляд, тут никакого особенного удальства не было. Подумай сам, невесту свою ты украл на своей земле, кроме князя-отца кругом никаких иных врагов у тебя не было, напротив, скорей на помощь мог рассчитывать, чем на нападение, наконец, — при этом он загадочно улыбнулся, — хоть старый князь и божится теперь, что если бы ты ему попался, он содрал бы с тебя кожу, но я этому плохо верю. Не забудь, Нико, он имел дело с русским офицером, а за убийство русского офицера несдобровать, хотя бы и князю. Поверь, друг. И попался бы ты князю, особенной беды тебе не было бы, самое большое, исполосовал бы он тебя плетью и затем отпустил бы на все стороны. Другое дело, ежели бы ты удумал в горы поехать и у немирных чеченцев девушку выкрал, вот тогда я бы первый перед тобой шапку снял и первеющим джигитом признал. А теперь, повторяю, не за что.

Побледнел князь Нико, вскочил, дрожит от ярости, глазами сверкает, зубами щелкает. Словом, осатанел человек.

— Это ты от зависти говоришь! — закричал он не своим голосом. — Тебе и такого подвига не сделать.

— Будто бы? — усмехнулся Темирязев. — А хочешь, я и взаправду тебе чеченку привезу, да не откуда-нибудь, а из самых Гимров, где сейчас, по слухам, Кази-мулла живет?

— Хвастаешь! — заревел князь. — На что хочешь пари держу; привези чеченку, я тебе все, что мне дорогого есть, отдам, шашку свою отдам, коня отдам, да что говорить, жену молодую — и ту отдам. Слышишь? Ну, а если не привезешь, что мне с тебя взять?

— Твое дело, придумай.

— Да и думать нечего, у тебя нет ничего. Вот разве нос тебе отрежу.

— Ладно, и на то согласен, — засмеялся Темирязев. — Итак, по рукам: если я тебе чеченку привезу, — ты мне жену свою отдашь, а с пустыми руками приеду — нос отрежь. Только смотри, помни уговор. Слово, сам знаешь, жизни дороже.

— И ты помни, я не отступлюсь, но и тебя не помилую, хоть и друзья мы с тобой.

— Были, пока ты не женился, — холодно отвечал Темирязев, — теперь мы с тобой по разным дорогам пошли. Уговаривал я тебя, князь, не женись, — не послушался. Ну а теперь ау, вольный сокол петуху не товарищ, обзавелся наседкой — расти цыплят да жир нагуливай. Прощай.

Повернулся и ушел.

Как я уже вам докладывал, Темирязев хоть и от русских отца-матери, но родился в Кабарде, подле Владикавказа, и скорей на кабардинца смахивал, чем на русского. Язык кабардинский знал в совершенстве, обычаи, свычаи всякие тоже и мог при желании легко сойти за кабардинского узденя.

Вот на этом своем сходстве с кабардинцем и знании языка Темирязев и построил весь свой дерзкий план. В нашем отряде, как во всяком другом, были милиционеры из горцев, и среди них ингуши, кабардинцы и всякий сброд. У Темирязева с этим народом всегда большая дружба была, вместе набеги делали и всякие молодечества. Особенно дорог он был кабардинцам, признававшим его за своего и потому готовых за ним в огонь и в воду. Решив ехать в горы, Темирязев выбрал трех самых отчаянных головорезов и, объяснив им, в чем дело, просил помочь. Те, разумеется, рады стараться. Живо собравшись, Темирязев, не откладывая дело в долгий ящик, на другой же день к вечеру в сопровождении своих кабардинцев покинул лагерь и отправился прямехонько в горы, в аул Гимры, где жил тогда первый имам, блаженной памяти Кази-мулла. Дело было в конце 1829 года, и никогда не был имам таким могущественным, как в тот памятный для нас год. Ему повиновались Кайсубу, Гумбет, Андия и многие мелкие общины по Аварскому и Андийскому Койсу, большая часть шамхальства, кумыки и чуть ли не вся Авария, кроме Хунзаха, где еще царствовала ханша, погибшая впоследствии столь печально со всеми своими детьми от рук злого Гамзат-бека и Шамиля. Чувствуя свою силу, ханша враждебно относилась к учению мюридизма и открыто держала сторону русских. Чтобы сломить ее упорство, имам задумал напасть на Хунзах, и для этого собирал большое войско. Его многочисленные эмиссары рыскали по всем землям, в Андалялах, Чечне и Джарах, призывая людей на газават, а попутно и на Хунзах.

На этот призыв со всех концов, как воронье на падаль, шли и ехали все, кому только хотелось славы и добычи. Огромное полчище росло, как лавина. Кази-мулла лично встречал каждого мало-мальски знатного или прославленного в прежних войнах джигита и осыпал любезностями. В один прекрасный день к нему, в числе прочих, явился молодой кабардинский князь с тремя узденями и заявил желание примкнуть к походу. Сильно обрадовался Кази-мулла такому гостю: давно хотелось ему переманить на свою сторону уже покорившуюся нам Кабарду, но до сих пор все его попытки были неудачны. Хорошо зная силу русских, кабардинцы не внимали сладким словам имама и не шли к нему в войско, кроме отдельных личностей, большей частью бедняков и незнатного происхождения. В силу таких обстоятельств, приезд кабардинского князя из славного рода Узбиевых, за которым, по его словам, следовало более полсотни отборных всадников, был для Кази-муллы настоящим подарком. Он особенно ласково обошелся с молодым кабардинцем, пригласил его даже в свой совет, куда допускались только избраннейшие, и всячески ублажал его. Поселился молодой князь у родственника Кази-муллы и целые дни проводил в обществе самого имама Гамзат-бека и Шамиля, этих хитрейших и умнейших голов во всем Дагестане. Принимая участие в важных советах и в торопливых приготовлениях к походу, молодой князь не упускал случая и повеселиться. Участвовал с молодежью в охоте и даже в одном набеге на отложившийся было от имама аул. Аул был сожжен, жители частью вырезаны, частью разогнаны по