Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева

Слава богу, слава богу…

Другая рука Максвелла закинута под голову, и я осторожно вожу пальцем по его груди, по подмышке, путаясь в колечках влажных волос.

– Что ты там пишешь? – сонно бормочет он мне в ухо. – Письмо мне?

– Что-то вроде.

Это не письмо. Это схематичное изображение логической цепочки событий, которые привели меня на этот диван, в объятия этого человека.

Если бы я не спасла ворону… Если бы «птичий бог» не начал мне ворожить и не подкинул выигрыш в двести долларов… Если бы…

Максвелл перехватывает мою руку, подносит к губам, целует.

– Погоди, не заводи меня снова. Давай хоть минутку передохнем.

– Я и не завожу тебя, – совершенно искренне удивляюсь я. – У меня и в мыслях не было!

– Мысли тут совершенно ни при чем. Когда ты вот так меня трогаешь, я просто сатанею! У меня подмышки страшно чувствительные, ты разве еще не поняла?

– Это потому, что у тебя там волосики растут, – серьезно объясняю я. – А если бы ты брил подмышки, как сейчас рекламируют, такой чувствительности не было бы.

– Безволосые подмышки у мужчин – все равно что волосатые ноги у женщин. Противоестественно и некрасиво, – заявляет Максвелл и проводит по моей голени – к счастью, подвергнутой своевременной эпиляции.

– Да уж, ноги у тебя… – вздыхает он. – Сказочные ноги! Все остальное тоже какое надо, но я прежде всего обратил внимание на них. Ты шла в таких обтягивающих бриджиках… Я тебя жутко захотел – сразу, с первого мгновения! Еще даже лица твоего не видел, а тебя уже хотел.

– Ну да, и поэтому щипал за попку бедную Лору, – сварливо бормочу я.

– Ну не мог же я тебя ущипнуть, верно? – миролюбиво говорит Максвелл. – Щипать за попку незнакомую женщину и где – на антикварном аукционе! Нет, даже я на такое не способен.

– Способен, способен, – шепчу я, целуя его руку. Что эта рука только что вытворяла с моим телом! Или это была другая рука? А пожалуй, что обе. Поэтому целую и вторую – чтобы не обижать ее, волшебницу. – Ты на все способен. Ты вообще редкостный талант!

– Да и ты тоже хороша, – Максвелл целует меня в волосы. – Как-то принято в постели бормотать – со мной, дескать, никогда такого не было. Насчет «никогда» не знаю, просто не помню, но что давно такого со мной не было – точно! И если бы ты знала, до чего мне жаль двух дней, которые мы попусту потеряли.

– Каких двух дней?

– Двух дней и двух ночей. Если бы ты не удрала из Парижа, все это могло бы произойти еще два дня назад, – говорит Максвелл. – Я не сомневался, что оттуда, из Аллей, Николь с малышкой пойдут в одну сторону, а мы с тобой – в другую. Но ты сбежала… Между прочим, я так и не знаю, почему.

В горле у меня становится сухо.

Я забыла! Я совершенно забыла, почему оказалась в Мулене. Я же скрывалась от Максвелла и… оказалась с ним в постели. Вернее, я скрывалась от того человека…

Но, может быть, у них была случайная встреча? Может быть, они просто сидели за одним столиком, приятель, с которым должен был встретиться Максвелл, – кто-то другой?

Мне так хочется верить в это. Мне до смерти нужно в это верить!

Но все-таки я должна спросить. Я должна знать точно.

– Помнишь, ты говорил, что должен был встретиться на Монтогрей с каким-то человеком? Ты встретился с ним? – Мое горло с трудом выталкивает слова.

– Да.

Да!..

– А ты знаешь, кто он?

– Разумеется. Это террорист чечени [44], – с непоколебимым спокойствием заявляет Максвелл. – Насколько мне известно, его усиленно ищут в России. Жильбер говорил: он то ли взорвал что-то, то ли собирался взорвать… Нет, ты не подумай, что я придерживаюсь экстремистских взглядов, я встречался с ним исключительно по просьбе Жильбера. Кстати! Помнишь, я упоминал побратима Жана-Ги Сиза и Жильбера? Так вот это он и есть. Эти парни познакомились в лагере по обучению террористов. Ты же знаешь, что несколько лет назад на территории Франции было несколько таких лагерей. Тогда мы все со страшной силой поддерживали «свободолюбивую борьбу маленького, но гордого народа Чечени„, газета «Монд“ надрывалась до хрипоты! Теперь это уже не модно. Французы поняли, что русские имеют полное право наводить порядок в своей стране любыми средствами. Однако корсиканцы и ваши чечени – птички из одного гнезда. При том при всем такие люди, как ни странно, способны на крепкую дружбу. Вот возьми хоть Жильбера и этого парня – его зовут Иса. Между прочим, именно Иса познакомился у меня в мастерской с Лорой, он и есть отец Филиппа. Но умоляю тебя, не приписывай ему то, чего он явно не мог совершить. Он определенно не убивал Лору, потому что находился все это время в Париже. Да и зачем ему ее убивать? Лора совершенно не в курсе его занятий.

Сейчас мне нет никакого дела до Лоры.

– Послушай, неужели ты убежала потому, что испугалась Ису? – смеется Максвелл. – У тебя что, какие-то счеты с террористами чечени?

Господи Иисусе… «Птичий бог»! Дайте мне силы выдержать это!

– Ну да, за мной охотится лично Шамиль Басаев.

Что за деревянный скрип раздается? Ах да, это мой голос…

Максвелл хохочет – значит, оценил мой юмор.

– Кстати, – снова скрипит деревяшка, – а ты, случайно, не говорил что-нибудь Исе обо мне?

– О тебе? Кажется, я что-то такое ляпнул. О том, что встретил очень красивую русскую девушку по имени Валентин, однако она натурально ушла у меня из рук. Потом выяснил, что ее зовут Алена, а живет она в городе Сахалин. Иса долго смеялся, а потом сообщил мне, что такого города в России нет. Остров есть, а города нет.

– Врет твой Иса, – говорю я, сама не соображая что. – Есть такой город!

– Не буду спорить, – покладисто соглашается Максвелл. – Вы это обсудите с Исой при встрече.

– При какой еще встрече?

– При личной, – жизнерадостно сообщает Максвелл. – Мы приехали в Мулен все втроем – я разве не говорил? – я, Жильбер и Иса. Только, умоляю тебя, не говори ему ни о Лоре, ни о том, что его ребенок попал к Жани! Он до сих пор не знает, что был ребенок, сын. У меня такое ощущение, что у чечени существуют очень твердые принципы на сей счет. И если он узнает о сыне, то захочет забрать его у Жани. Может быть, решит на родину отправить. Но ты согласна, что ребенку, уж наверное, лучше будет в деревне бургундской, чем в какой-нибудь деревне Чечени, или как там у них называются деревни… Стойбища?

Стойбищами, вспоминаю я, называются деревни у нивхов. Нивхи живут на Сахалине. Который остров, а не город…

А говорят, бомба два раза в одну воронку не падает!

Падает. Но если так… если следовать логике бомбы, то жертва, которая выскочила из этой воронки однажды, может выскочить и второй раз?

Только надо выскакивать поскорей!

– Ладно, бог с ним, с твоим чечени, – говорю я. Трудно судить, достаточно ли равнодушно звучит мой голос, ведь у меня внутри все словно бы в узел завязалось, в болезненный нервный узел. Но уж чем богаты, тем и рады, на большую степень притворства я не способна. – Давай лучше поговорим о картине Давида. По-моему, это гораздо более интересная тема.

– Давай лучше поговорим о нас с тобой, – Максвелл поворачивается на бок и обнимает меня так крепко, крепче некуда! – Куда более интересная тема!

Еще пять минут назад я голосовала бы за это руками, ногами и всем телом! Но страх уже погасил во мне последний огонек желания. Ведь вполне возможен такой поворот событий: Жильбер и Иса забеспокоились, куда подевался их приятель, и придут его искать сюда…

– Послушай-ка, что мне в голову пришло! Ты говорил о трубах, о старых трубах… Вчера я осматривала погреб этого дома. Там в стенных нишах сложены винные старинные бутыли. Мне захотелось узнать, как выглядят эти ниши, я вытащила бутылки. Так вот, в одной лежала именно такая труба, о которой ты говорил! Она была как бы заложена за выступы камней. Я подумала, что это какая-то опора, а сейчас думаю: опора была бы вделана в стену. А эта труба лежала да и лежала себе. Пойдем посмотрим, а?

Максвелл поднимается на локте и смотрит на меня:

– Ого, да ты, как я посмотрю, прирожденная кладоискательница! Что и говорить, это дело затягивает, как омут. А может быть, сначала…

Нет. Если он еще раз обнимет меня, я уже никуда не захочу идти.

– Максвелл, пойдем! – Вскакиваю и тащу его за руку. И поскорей отворачиваюсь к своим раскиданным по полу одежкам – отворачиваюсь, чтобы не смотреть на него, не видеть, как он хочет меня. Он не без некоторых усилий натягивает свои тугие джинсы и зашнуровывает кроссовки.

– Ну, пошли быстро!

– Надень рубашку. В погребе холодно, – лепечу я вслед, словно заботливая супруга.

– Ничего, начнем бутылки перекладывать – живо согреемся, – буркает насупленный Максвелл. – Где ключ?

Снимаю с крючка ключик с надписью «Cave» и подаю ему. Максвелл не смотрит на меня – все еще обижен! – и не замечает, что я украдкой прихватываю со стула его джинсовую рубашку. В точности как заботливая супруга!