Убийство на пивоварне. Дело мерзкого снеговика - Николас Блейк

– С этим «довольно скоро» и вся беда, не так ли, сэр? Вы вот предполагаете, что она сказала Милли не беспокоиться об одежде лишь для того, чтобы та не столкнулась с гостем, который должен был прийти с минуты на минуту. Но уверены ли вы, что он мог прийти к ней так рано? Ему могли встретиться люди. Кстати, вы все сидели в комнате Епископа до 10.30 или около того.

– Да. Это любопытно. Но нам придется на время забыть об этом. Кстати, я надеюсь, вы выяснили, когда разошлись все остальные?

Полицмейстер снова полез в свою записную книжку:

– Собрание начало расходиться вскоре после вашего ухода. Миссис Ресторик, мисс Эйнсли и мистер Эндрю Ресторик отправились на покой в одиннадцать часов. Доктор Боган и мистер Дайке – примерно через десять минут после них. Мистер Ресторик оставался внизу несколько дольше, но лег в постель около 11.30, как он сказал. Все слуги были в постели около 11.00, за исключением дворецкого, который обходил первый этаж и запирал двери и окна в 11.15, а ко сну отошел в 11.20. Тогда мы еще не могли устроить перекрестный допрос, чтобы сверить эти данные.

– Значит, около 11.30 все были в постелях. Теоретически убийство могло произойти в любое время между одиннадцатью и полуночью, а у убийцы были дополнительные десять минут, чтобы обставить дело как самоубийство. Но для того, чтобы попасть в комнату Элизабет, ему бы пришлось пройти мимо комнаты Эндрю Ресторика. Возможно, убийца сделал это тогда, когда Эндрю еще не уснул, но в таком случае он сильно рисковал. По логике вещей, он должен был дать Эндрю не менее получаса, чтобы тот погрузился в сон. Значит, он попал в комнату Элизабет с 11.30 до 12.10, до того момента, когда особый констебль увидел, как погас свет.

– Соглашусь с вами, мистер Стрэнджвейс, что период между 11.00 и 12.10 для нас наиболее интересен. Но мы еще не знаем, сам ли убийца выключил свет в 12.10. Может быть, у нее побывал кто-то еще?

– Да, думаю, что это возможно. Очень может быть, что в этом доме у нее было двое любовников. Кто бы еще решил пойти к ней в комнату в такое время?

– Убийце не стоило становиться ее любовником, сэр. А то ему могли указать на дверь.

– Что вы знаете о мистере Дайксе?

Полицмейстер с крысиным самодовольством поглядел на Найджела:

– Мне сказали, что мистеру Дайксу удалось уговорить ее на свадьбу. И тогда она…

– «Сказали», вы говорите?

– Информация получена от мисс Эйнсли, сэр. А миссис Ресторик наотрез отказалась что-либо сообщить, она сказала, что не выносит таких вещей. Мне это кажется вполне вероятным, мистер Стрэнджвейс, особенно если Дайке понимал, что в доме все время находится тот, кто стремится его оттуда выжить.

– Что ж, по-моему, мы кое-как разложили по полкам то, что смогли добыть. Теперь подождем результатов вскрытия.

Полицмейстер снова окатил его воздушным потоком и поднялся, направившись к выходу.

Найджел провел вечер, читая и играя в пикет с мисс Кэвендиш, – оба были несколько рассеянны.

Утром в одиннадцать Найджел услышал в телефонной трубке знакомый голос. Это был его старый приятель – инспектор Блаунт из Управления угрозыска Скотленд-Ярда. Скотленд-Ярд проинформировали.

– Удели мне примерно с полчаса, Стрэнджвейс, – произнес вежливый голос со слабым шотландским выговором. Блаунт никогда не тратил время на вступления. – Я прибыл в Мэнор.

– Твоя королевская воля. Странно, если бы они догадались тебя сюда подбросить. Ну, как здешняя погодка? Едва не забыл о приличиях.

– А, ничего, – без особого интереса отвечал Блаунт. – Только что получил результаты вскрытия. Больная была наркоманкой. Кокаин. Можешь поразмышлять об этом по дороге.

– Кокаин? Так я и думал. Сколько времени…

Но Блаунт уже положил трубку.

Когда Найджел вышел на деревенскую улицу, ударил порыв восточного ветра, пробрав его до мозга костей и, будто стальным обручем, сжав голову. Опаляющее дыхание ветра заморозило в теле все жизненные соки. Сразу за деревней люди выкапывали из сугроба машину – их дыхание небольшим парком подымалось в воздух. Наркоманка, думал Найджел. Бедная Бетти! Так он и предполагал. Все указывало на это – эксцентричность, резкие перепады от возбуждения к депрессии, агрессия.

Но это же было и странно. Наркомания не очень-то вязалась с его представлением об Элизабет Ресторик, которое отложилось у него глубоко в душе, – как о женщине, хранящей частицу невинности в самом центре своей разнузданности, о женщине с беспутной, но не порочной натурой. Такой жрице телесного наслаждения были ни к чему искусственные возбудители.

Когда Найджел прибыл в Истерхем-Мэнор, то сразу отправился в чайную, которую полиция превратила в свою штаб-квартиру. Несмотря на жаркий огонь, пылавший в большом камине, в комнате было промозгло – словно в вестибюле станционной гостиницы, подумал Найджел, с ее разнокалиберными столами, пачками писчей бумаги и железными пепельницами. И – опять же, несмотря на огонь, на инспекторе Блаунте красовался ночной колпак. Найджел никогда не одобрял людей в таких нарядах. Инспектор, размышлял про себя Найджел, все-таки не нарочно создан природой, чтобы походить на пиратов или кого-нибудь еще в этом духе – из разряда «людей с большой дороги». Но Блаунт все равно упорно считал, что, если ты лыс как колено, надо обязательно прикрывать голову от холодной погоды, даже в помещении. «Моя голова – мой инструмент, – обычно присовокуплял он к своему объяснению, – и я не могу позволить себе схватить простуду».

Когда Найджел вошел, в комнате находились также полицмейстер Филипс и сержант-детектив. Блаунт, сидя на письменном столе, пододвинутом поближе к огню, рассеянно помахивал своим пенсне в золоченой оправе в направлении стула. Найджел покорно забрал пенсне из его рук. Что же делать – когда на свете появляется тот, кто умудряется не замечать нелепую и хогартовскую [21] распущенность белого ночного колпака, он всегда смахивает на банковского управляющего, решившегося сообщить клиенту, что тот превысил допустимый кредит.

– Я вижу, ты снова во что-то впутался, Стрэнджвейс, – сурово произнес Блаунт, и Найджел повесил голову. – Лучше уж сам расскажи обо всем, хочу услышать это от тебя лично.

– Я не имею права приводить слова других людей, – с достоинством ответил Найджел и стал излагать перед Блаунтом собственный взгляд на дело.

Сержант-детектив прилежно почесывался.

– Хм, – сказал Блаунт, когда он окончил. – Меня интересуют несколько вещей. Какое у тебя… э-э… толкование кошачьих кувырков?

– Я склоняюсь к мысли, что в молоко что-то подмешали. Надо проверить, бывает ли наркотик, который так действует. Кокаиновое бешенство давно известно, но не может быть, чтобы кокаин действовал на животных так же, как на людей. Может, это была просто шутка. Но теперь мы уже знаем, что мисс Ресторик оказалась наркоманкой, и можем допустить, что между случаем с котом и убийством есть связь. А вдруг кто-то пытался дать ей этим понять, что он знает о ее пристрастии к наркотикам?

– Первый намек шантажиста? Или же предупреждение? Но почему этот человек не сказал все в открытую? – спросил Блаунт.

– Понятия не имею. Может, по каким-то причинам он не хотел показывать ей, что это он? Шантажисты любят оставаться анонимами.

– Все это теории! – Блаунт размашисто махнул рукой. – Ты уже думаешь на кого-нибудь?

– Мисс Кэвендиш – это кузина моей жены, у которой мы остановились, – сказала, что во время кошачьего бешенства Эндрю Ресторик очень внимательно смотрел на сестру. Она сказала, что это было как в «Гамлете». Ты же помнишь то действие, где…

– Я смотрел постановки этой пьесы, – сухо ответил Блаунт.

– Может быть, Эндрю не знал наверняка, была ли его сестра наркоманкой, и решил кинуть пробный шар.

– Это предположение можно принять, но со слишком большой натяжкой, Стрэнджвейс. Во-первых, это подразумевает, что покойная должна была догадаться об участии наркотиков в кошачьих выходках, а во-вторых, что Эндрю – о котором мы говорили как об исключительно добром к своей сестре человеке – не стал высказывать ей свои опасения по-хорошему. Хватит предположений! Будьте добры, попросите войти доктора Богана.

Сержант вышел. Блаунт с неохотой снял свой колпак и переместился на стул, спиной к огню. Когда врач вошел, Блаунт выглядел погруженным в бумаги, лежащие перед ним на письменном столе. Выдержав значительную паузу, в которой доктор Боган отсутствующе прореживал пальцами свою бороду, Блаунт посадил кляксу на лист бумаги, поднял глаза и сказал:

– Вы лечили мисс Ресторик от наркотической зависимости.

– Да, это так. – Доктор не был ни взволнован, ни задет.

– Вы прекрасно сознавали, что это должно было вскоре всплыть. Не понимаю, зачем вы скрыли это вчера.

– Я сомневался в полномочиях мистера Стрэнджвейса – с одной стороны. С другой – я всегда был другом этой семьи и потому имел как личные, так и профессиональные побуждения как можно дольше хранить их секреты. – Доктор говорил довольно рассудительно, и это расположило к нему Найджела.