Витязь на распутье - Валерий Елманов

Я медленно покачал головой, давая понять, что это исключено и ни при каких обстоятельствах на войне ей не бывать, а чтоб она не упрямилась, напомнил про кровавый бой на Волге.

Ксения чуть побледнела и свои запросы слегка поубавила. В новом варианте они прозвучали куда скромнее – всего-навсего взять ее с собой хотя бы до Новгорода, а там оставить в каком-нибудь монастыре. На это еще можно было согласиться, тем более что ее слова насчет бабы на троне звучали столь загадочно… Словом, я дал добро, но при условии, что ее вариант подойдет.

– Старица Марфа – вот кто нам подсобит, – выпалила Ксения, едва я утвердительно кивнул.

– Мать Дмитрия? – вытаращил на нее глаза Федор. – Да ты в своем ли уме?!

– Эх вы! – с укоризной протянула она и лукаво улыбнулась. – Вы бы еще игуменью Дарью припомнили, коя женкой царю Иоанну Васильевичу доводилась. Слыхала я, что и она доселе жива. Я ж про иную старицу мыслила, коя даже поболе прав на Ливонское королевство имеет, нежели Густав. Вот послушайте…

Оказалось, Ксения подразумевала под старицей Марфой двоюродную племянницу царя Ивана Грозного Марию Владимировну Старицкую.

– Как же, как же, слыхивал я про нее, – перебил царевну Годунов.

Ксения поморщилась, но обрывать брата не стала, лишь сухо заметила, что начало Федор знает куда лучше, а уж она сама поведает про последние полтора десятка лет ее жизни.

Судя по рассказу престолоблюстителя, получалось, что когда кровавый тиран расправился с семейством Старицких, приказав своему двоюродному брату и его жене выпить яд на его глазах, предварительно напоив этим ядом всех детей, включая грудного Ивана, то по необъяснимой прихоти он пощадил четверых.

Ими были хворая сестра девятилетней Марии Евдокия, и без того находившаяся при смерти, она сама и старший брат Василий. Оставил царь в живых и шестнадцатилетнюю сестру Марии Евфимию, но там прихоти не было – только трезвый расчет, поскольку Грозный уже имел сговор с датским принцем герцогом Магнусом о создании в Ливонии буферного королевства.

Спустя год после этих казней Магнус прибыл в Москву, был назван царем Иоанном Грозным королем Ливонии и дал клятву верности. Тогда же состоялась и его помолвка с княжной Евфимией, после чего новоявленный король начал военные действия против шведов, владевших его территориями. Однако в том же году невеста Магнуса внезапно умерла, и настал черед ее младшей сестры Марии, руку которой Иван IV предложил королю без королевства. Правда, ей было всего десять лет, так что со свадьбой Магнусу пришлось обождать, но спустя три года их все-таки обвенчали в Новгороде.

Ну а далее рассказывала Ксения, которая поведала о некой поездке в Троицкий Сергиев монастырь, куда они каждый год с незапамятных времен, когда еще их отец даже не был царем, выезжали всей семьей на богомолье. В одной из таких поездок Мария Григорьевна по просьбе своего супруга боярина Бориса Годунова заглянула в крохотный Подсосенский монастырь, расположенный верстах в семи от главной русской обители.

Маленькой Ксении – ей в ту пору было лет десять – дозволили сопровождать мать, которая навещала Христовых невест, но в одну из келий Мария Григорьевна дочь с собой не взяла, оставив на попечение нянек. Сама она вышла из нее злая и чем-то расстроенная, но на расспросы Ксении ничего не отвечала.

Кто жил в этой келье, девочка узнала позже, невзначай, из разговоров мамок и кормилиц. Загадочная судьба монахини заинтересовала ее, и вечером следующего дня будущая царевна, улучив момент, пристала к своему батюшке. Отказать любимице Борис Федорович не мог, а потому, хоть и скупо, но поведал, что находится там некая старица Марфа, которая прибыла на Русь из Риги, где жила после смерти своего мужа Арцимагнуса в скудости и нищете. Зато теперь, вывезенная оттуда по великой милости царя Федора Иоанновича, она всем обеспечена, ибо, несмотря на иноческий чин и рясу, наделена сельцом Лежневым со многими деревеньками, доходами с которых и пользуется. Правда, все равно она несчастная, поскольку из детей имела всего одну дочку Евдокию, да и та не так давно скончалась.

– Последний разок я была там два лета назад, – закончила рассказ Ксения, – и старица Марфа, по слухам, была еще в добром здравии.

– Та-ак, – вздохнул я и задумчиво посмотрел на царевну.

Вообще-то вариант замены Густава вполне приемлемый. Смущало только одно «но» – она монахиня. Про королев на троне я слыхал сколько угодно, а вот про Христовых невест, взошедших на престол, что-то не доводилось. Об этом я и сказал Ксении, разведя руками и сообщив, что ее поездка в Новгород отпадает.

Однако царевна не сдалась, возразив, что сама слыхала, как митрополит Гермоген как-то в разговоре упомянул о насильственном пострижении, которое в глазах бога недействительно и на самом деле монахом становится тот, кто вместо постригаемого повторяет слова отречения от мирского.

Это в корне меняло дело. Раз так мыслят столпы церкви, получалось, остается только уговорить саму старицу. Уговорить… А кому? Тут ведь нужна женщина, и я посмотрел на Ксению, но после недолгого раздумья пришел к выводу, что рисковать не стоит – слишком близко к Москве располагалась эта обитель. Мало ли. Уж больно упирался Дмитрий, давая согласие на выбор царевны, да и эти искорки, которые периодически появлялись в его глазах при взглядах на нее, тоже не сулили ничего хорошего.

Значит, получалось, что, кроме меня, ехать туда некому. Правда, для начала я решил попробовать еще раз поговорить с Густавом. Оба царских указа – и на полную отмену наказания, и на изменение места ссылки – находились у меня в руках, так что я мог преспокойно обещать шведскому принцу и льготы, и полную амнистию.

К тому же ехать все равно было нельзя. Реки словно дожидались отъезда наших гостей и встали на следующий же день, поэтому в любом случае у меня в запасе было не меньше недели, пока лед на них не окажется достаточно прочным.

Глава 24

Зачистка

Первым делом я приказал отыскать пару-тройку мудрых стариков. Увы, но Гидрометеоцентр отсутствовал, поэтому прогноз погоды на зиму я мог получить только от них.

Специалисты нашлись довольно-таки быстро. Все трое были седые, все в морщинах, но еще относительно бодрые и не впавшие в старческий маразм – Дубец расстарался на славу. На удивление, все трое были почти единодушны в своих предсказаниях, причем не только в краткосрочных – на пару дней вперед, но и долгосрочных, то есть на ближайшие полгода. Ссылались они не на одну или две приметы, а буквально засыпали меня ими, обещая холодную зиму.

Теперь можно было планировать, когда, что и как, но вначале озадачить своих гвардейцев. Новая вводная называлась «Взятие Костромы» и заключалась в том, что каждую ночь ратники пытались незаметно вскарабкаться на стены. Для усложнения задачи дежурившие на стенах стрельцы были мною предупреждены о таких попытках, так что держали ушки на макушке.

Плюс к этому я занялся тренировками спецназа в ситуациях, максимально приближенных к боевым. Стрельцов-то трогать нельзя – разве что скрутить, вот и все, а мальчиков следовало приучать лить кровь.

Подопытные объекты у меня имелись. На встрече с «сурьезным народцем», которая состоялась месяц назад, кое-каких успехов мне достичь удалось. Не то чтобы они поклялись помогать мне в розыске шатучих татей и головников, но подсобить с подсказками пообещали – хоть что-то.

Правда, даже это сделали не сразу, а лишь после того, как я объявил им, что напрасно они считают, будто я без них не управлюсь. Да запросто, ибо у меня служат такие пройдохи, что сами отыщут все входы и выходы. Взять вот, к примеру, их самих. Понимаю, что домишко для встречи выбран ими на отшибе не случайно, из опасения передо мной, да и заранее мне место встречи не указывали – провожатый привел, но мои ратники все равно ведают, где я нахожусь, и не просто ведают, но, можно сказать, уже под боком у них.

Народец встревоженно загудел, кто-то иронично хохотнул, а самый авторитетный, с двойным именем Петряй-Петруха, вежливо заметил, что и они, чай, не лыком шиты – поставили кое-кого на подходах, а потому успеют исчезнуть, ежели что.

– Это ты так думаешь, – лениво возразил я, прикинув, что за то время, пока тут пребываю, мой спецназ должен управиться с часовыми и можно подавать условный сигнал. – А давай опробуем. Сейчас я погашу свечи, и мы немного побудем в темноте. Или боитесь?

Народ, возмущенный обвинением в трусости, загудел и, недолго посовещавшись, решил опробовать, причем вначале предусмотрительно выслал на крыльцо одного человека, чтоб спросил у караульных, все ли тихо.

Скорее всего, для этого у них существовал какой-то особый знак или условный свист, так что я рисковать не стал и, едва он вышел, развел руками и заявил, что дожидаться возвращения ни к чему, дунув на свечу, стоящую подле меня.