Индустриализация - Вадим Юрьевич Нестеров

четыре буровые из-за отсутствия дров для котельных, Блохину пришел приказ треста «Уралнефть» о прекращении бурения скважины N 703, углубившейся уже на 568 метров, как якобы выполнившей свое назначение. Возражения геолога Блохина, что по проекту все буровые должны пройти тысячу метров, во внимание приняты не были.

Пришлось Алексею Блохину прибегнуть к запрещенному приему и настучать на собственное начальство властям республики – как коммунист коммунисту. Те, разумеется, устроили жуткий скандал и в итоге добились отмены этого приказа, благо Блохин указание тихой сапой саботировал и бурение продолжал, благо рабочие согласились временно работать бесплатно.

Изменение позиции треста объяснялось просто – ситуация с волжско-башкирской нефтью опять изменилась. Со времен открытия профессора Преображенского прошло уже почти три года, три года массированной разведке был включен зеленый свет, а результатов не случилось никаких. Экспедиции, разосланные во все концы, даже стакана нефти в клюве не принесли.

Но главной причиной изменения умонастроений было то, что «разбуривание» месторождения в Верхне-Чусовских городках, по сути, закончилось пшиком. Гигантская сумма в рублях и в валюте, вложенная в 50 буровых вышек, показала, что месторождение неперспективно, а запасы нефти очень и очень небольшие.

Чтобы было понятно - в начале 1930-х годов после масштабного разбуривания на пермских промыслах добывалось всего около 15 тысяч тонн нефти в год. Для сравнения – бакинские скважины на Апшеронском полуострове давали более 12 миллионов тонн. В связи с бесперспективностью Верхне-Чусовских городков даже трест «Уралнефть» в ноябре 1930 года был переведен в город Пермь.

Вот как обрисовал ситуацию академик Губкин: «Когда постепенно стала выявляться картина Чусовских Городков, когда широко разложенные буровые работы не дали благоприятных результатов, в начале 1930 годов у многих сложилось пессимистическое отношение к разведочным работам, повышенное настроение сменилось депрессией духа. В своем вступительном слове я уже говорил о том ликвидаторском настроении, которое тогда появилось у многих геологов».

На этой волне и подняли голову противники волжско-уральской нефти.

В прессе появлялись статьи, где прямо указывалось: «Зачем бурить на пустых структурах, на «мертвую» уральскую нефть, не целесообразнее ли вкладывать большие средства в другие, более богатые районы, в испытанные районы юга страны?».

Генеральное сражение состоялось на Всесоюзном съезде нефтяников-геологов. Выступающие один за другим требовали перестать тратить народные деньги «на пустых структурах», а выделенные на волне эйфории значительные средства перенаправить в нефтянные районы с гарантированным результатом, например, на Кавказ.

Сами понимаете – в царившей тогда в стране атмосфере «кошмаренья» подобные претензии могли обернуться очень серьезными последствиями.

Сторонники уральской нефти постарались дать бой, но все их аргументы разбивались об неубиваемый вопрос: «Это все хорошо, но где ваши результаты? Нефть где?».

В итоге «супротивная» фракция, возглавляемая еще одним учителем Алексея Блохина, деканом горного факультета Московской горной академии Дмитрием Васильевичем Голубятниковым, прямым текстом потребовали на съезде немедленно закончить все геологоразведочные работы в Урало-Поволжье. Самое неприятное – это требование поддержали даже некоторые сотрудники треста «Уралнефть». Крысы явно начали водить жалом по сторонам, прикидывая, как бы половчее драпануть с легшего в дрейф корабля.

Закрывать проект уральской нефти пока не стали – но только пока. И если не будет результата – это «пока» будет очень коротким. С непредсказуемыми последствиями для «растратчиков народных денег». И Алексей Блохин, возвращавшийся со съезда в растрепанных чувствах, понимал это лучше многих.

Но похвастаться ему было нечем. В довершение неприятностей начало 1932 года выдалось очень тяжелым, все начало сыпаться, и в успех, похоже, уже мало кто верил. При плане 1340 метров в первом квартале 1932 года было пробурено только 148 – чуть больше десяти процентов. Скважину № 701 законсервировали на неопределенный срок из-за сильного искривления. Скважина № 702 простаивала весь январь и февраль из-за поломки инструмента.

Наверное, тогда, на исходе зимы 1932 года, Алексей был ближе всего к тому, чтобы сломаться психологически. Груз ответственности и так был почти предельным – а тут еще навалилось. Вот ноги и начали разъезжаться.

Раньше Алексей больше всего переживал из-за возможной ошибки – вдруг он чего-то не учел и указал неправильные места. А теперь, похоже, он даже не узнает – ошибся ли он. Все закончится еще раньше и еще обиднее – он даже не справился с производством работ, не сумел элементарно пробурить скважины, испортив их.

И в это самое тоскливое время, в конце февраля 1932 года, произошло то, что изменило ситуацию в один день. С глубины 595 метров 703-й скважины вырвался мощный газовый фонтан.

Это сразу изменило отношение руководства к Ишимбаево, на котором, очень похоже, в глубине души многие уже поставили крест. План бурения был пересмотрен, на усиление многообещающей ишимбаевской партии прибыли настоящие спецы - бригада бакинских буровиков во главе с опытным мастером Степаном Логиновым.

Они сразу же взялись за ликвидацию аварии на 702-й и вскоре после ремонта она возобновила работу. Кстати, матерый профи Логинов между делом объяснил Алексею Блохину, что проблемы с медленными темпами бурения возникли из-за его неопытности и недостаточной квалификации прежних специалистов-буровиков. Разрез в этом районе был представлен плотными известняками, а они бурили долотами «рыбий хвост», негодными для проходки твердых пород.

Дела пошли на лад, и уже в начале апреля были вскрыты нефтеносные известняки. А 12 мая Варвара Носаль на скважине № 702 подала рабочим историческую команду: «Хватит бурить, приготовиться к тартанию[1]».

Наконец, 16 мая 1932 года в 11 часов 30 минут с глубины 680 м ударил мощный фонтан нефти.

Это был триумф недавнего студента Алексея Блохина, ставшего первооткрывателем волжско-уральской нефти.

Это была первая уральская нефть, не выловленная случайно, «дикой кошкой» на авось, а планомерно найденная, высчитанная и выпущенная наружу.

А самым главным фактором стало бесспорное промышленное значение Ишимбайского месторождения – с самого начала было понятно, что нефти в Ишимбаево на порядок больше, чем в Городках.

В этот триумфальный день из центра кантона, города Стерлитамака, в Москву ушла телеграмма-молния: «Несколько часов назад на буровой № 702 во время пробного тартания ударил нефтяной фонтан. В течение 4 часов фонтан выбросил 50 т нефти». Кроме официального сообщения, Алексей Блохин за свой счет отправил и короткую телеграмму Губкину: «Семьсот вторая фонтан ура».

Как вскоре выяснилось, расчеты Алексея Блохина были почти идеальными – через две недели, 3 июня, забил фонтан из скважины № 703. Две скважины из четырех дали нефть, а третья оказалась на самом краю нефтяного пласта.

Губкин приехал в Ишимбаево так быстро, как только смог – летом 1932 года. И вот как он оценил