Индустриализация - Вадим Юрьевич Нестеров

легче. Придя утром в редакцию, он говорил своему помощнику Вл. Шилову, какой материал нужно подготовить к сдаче в набор и что еще нужно сделать по отделу, и уходил к себе, на пятый этаж, запирался и писал «Разгром». Конечно, это была большая помощь ему со стороны крайкома партии, А. И. Микояна и Р. С. Землячки: они создали ему возможность писать «Разгром».

Но этим их помощь не ограничивалась.

На одном из заседаний бюро крайкома был обсужден вопрос о литературном движении в крае и о пролетарских писателях. В числе других мероприятий было принято решение о предоставлении творческого отпуска молодым ростовским писателям А. Фадееву, А. Бусыгину и Гр. Кацу, с выдачей каждому из них по сто рублей в месяц (для того времени это были немалые деньги).

Фадеев, Бусыгин и Кац прожили в Нальчике все лето 1925 года, и каждый из них писал регулярно, определенное число часов: пример этой каждодневной работы подавал товарищам Фадеев.

Летом 1926 года этот творческий отпуск (на два месяца)! А. Фадееву, А. Бусыгину и Гр. Кацу был повторен».

Думаю, вы не удивитесь, узнав, что первой читательницей «Разгрома» стала именно Розалия Землячка, которой автор слал главы по мере написания, как в журнальных публикация в стиле «Продолжение следует…».

Ей нравилось, и еще в мае 1925 года она сообщала начинающему прозаику:

«Тов. Булыга.

Я испытала буквально огромную радость, когда читала Ваши главы. Это какой-то сплошной, без перерыва, чудесный разговор с близким и родным человеком (главы о Левинсоне). Такая удивительная правда о людях, о своих, во весь рост выявленных. Чудесно! Землячка».

Вообще, как минимум с двумя своими «воспитанниками» - Фадеевым и Тевосяном – у Землячки сложились совершенно особые отношения, хотя в помощи, как мы еще увидим, она не отказывала никому.

Р.С. Землячка и И.Т. Тевосян на вечере в клубе завода «Электросталь». 1931 г.

Только с этими двумя «несгибаемая большевичка» могла позволить себе побыть немного не «стальной», а сомневающейся немолодой женщиной, у которой в жизни не осталось ничего, кроме партийной работы. Об этом мы можем судить по письму, написанному Фадеевым в Пятигорске в июле 1925-го:

«Дорогая Розалия Самойловна!

Мне хочется затронуть здесь еще один вопрос: из другой области, относительно Вашего настроения и некоторых разговоров, которые мы с Вами вели по части методов Вашей работы (которые Вам кажутся порой «отсталыми»), Вашего «одиночества» и проч.

К сожалению, все мы настолько бываем загружены работой, что не можем подчас обменяться хорошим искренним словом, а очень бы нужно. Иногда мы этого просто не умеем. Сколько раз хотелось мне рассказать Вам о том, ни с чем по сравнимом, воспитательном значении, которое имело для меня и для многих, многих других (вспомните Тевосяна, Хвалебнову и многих хороших рабочих, выросших под Вашим руководством уже на моих глазах) совместная работа и товарищеское общение с Вами.

В этом отношении я Вам чрезвычайно благодарен, вся эта «учеба» Ваша вошла в плоть и кровь, стала чем-то неотделимым. Ведь многие внутренние процессы и во мне, и в целом ряде товарищей, которых мне приходилось наблюдать, совершались незаметно для Вас, а это было — буквально — рождение и воспитание большевика, освобождение его от пут прежнего воспитания — остатков мещанства, интеллигентства и проч.

Сколько молодежи благодаря Вам научилось не только понимать, но чувствовать нутром основную сущность партии, ее линию, настроение массы, научилось презирать болтовню, освободилось от идеалистической «революционности вообще», основанной, например, на простом, слепом преклонении перед «авторитетами», часто мнимыми, и заменило ее подлинным трезвым сознанием долга и чувством революционной перспективы в мелочах.

Здесь, товарищ Землячка, Ваше не пропадет за Вами, и здесь Вы не одиноки.

А это, пожалуй, не такое уж слабое утешение в той временной, надеюсь, обстановке некоторого «отстранения» и одиночества, в которую Вы попали.

Я буду очень рад, если Вы почувствуете за моими словами гораздо больше, чем я сумел сказать, ибо слова эти звучат, может быть, официально и не передают теплого, действительно дружеского отношения моего к Вам. (Да только ли моего?)».

Помимо работы, романтики и творчества, Ростов стал для Фадеева этапным периодом еще в одном отношении – здесь он впервые всерьез занялся литературной оргработой – тем самым «литературным менеджентом», который в будущем стал для него не то благословением, не то проклятием.

Почти сразу по приезду, в конце 1924 года Фадеев делает свой выбор в тогдашнем море разливанном творческих объединений и вступает в Ростовскую ассоциацию пролетарских писателей. Ростовская ячейка, организованная в 1923 году Владимиром Киршоном и вскоре превратившаяся в Северо-Кавказское объединение АПП, была одной из самых сильных региональных организаций знаменитого РАПП, о котором разговор впереди.

В начале июня 1925 года на пленуме СКАПП начинающего писателя Фадеева избирают в президиум правления, а затем и в состав бюро СКАПП. Организаторские способности были у него одним из самых прокачанных скиллов, и летом 1925 года именно Фадеев едет с докладом от СКАПП в Москву на правление ассоциаций пролетарских писателей – чтобы «засветиться» уже на общесоюзном уровне.

Кстати, именно Фадеев продавил создание первого в этом регионе литературного журнала, существующего и поныне под названием «Дон». Как вспоминал Микоян: «Помню, с какой настойчивостью Булыга убеждал всех нас, членов бюро крайкома, в необходимости организации специального краевого литературного журнала. И ведь убедил, добился своего!».

Тогда журнал назвали «Лава», и его первый номер вышел весной 1925 года. Во главе нового издания встал триумвират, соредакторами числились три самых заметных деятеля СКАПП – Александр Фадеев, Владимир Киршон и Владимир Ставский.

И если Александр нам уже хорошо известен, то оба Владимира явно заслуживают быть представленными.

[1] Недоучившийся Фадеев путает Демокрита с Гераклитом. Не будьте, как Фадеев!

Кирш и Кирп

Все три соредактора журнала Северо-Кавказской ассоциации пролетарских писателей «Лава» были биографическими братьями.

С высоты птичьего полета – между Ставским, Фадеевым и Киршоном отличий нет вообще. Ровесники – 1900, 1901 и 1902 года рождения. Все рано ушли в революцию и стали большевиками раньше, чем прожили второй десяток лет. Все трое - активные участники Гражданской войны – причем прошли ее не писарями в штабах и не ораторами в агитвагонах. После войны, так и не получив толком образования, все стали сначала политработниками, а затем – успешными писателями и литературными функционерами.

Но вот при более близком знакомстве всплывают нюансы.

Начнем с младшего.

Владимир Михайлович Киршон родился