Воровка - Александра Лисина

не дергайся – если у этой змеюки зубы ядовитые, эликсир поможет. Уже завтра будешь зайчиком скакать, словно ничего и не было. А если яда нет, все равно лучше намазать – быстрее заживет.

Закончив поучительную речь, я щедро размазала бесцветную субстанцию по раненой лапе, про себя удивляясь собственной наглости и тому, что какой-то дурень некогда дал ей неправильное название.

Мастер Ларэ всю жизнь пытался доказать покупателям, что под эликсиром следует понимать жидкость, предназначенную исключительно для приема внутрь, тогда как эльфийское чудо следовало использовать только наружно. Следовательно, и называть его следовало иначе – волшебная мазь, целительная кашка, прозрачный дар богов, например… а поди же ты! Эльфийское слово aeliexa, означающее в переводе что-то вроде «дарящий облегчение», прижилось среди людей настолько, что теперь это снадобье по-другому не звали.

Ширра покорно вытерпел мое над ним издевательство, ничем не показав, насколько сильно щиплет проклятая «мазилка». Даже бровью не шелохнул и не пошипел для приличия, а лежал все с тем же непередаваемым величием, будто происходящее ни капельки его не касалось. Честное слово, я даже позавидовала такой выдержке. Правда, недолго и не очень сильно. А потом отерла руки и поднялась, одновременно выискивая глазами Велиха с обещанной олениной.

– Значит, так, – на мгновение задумалась я, подтягивая к оборотню упитанную, уже освежеванную и весьма тяжелую полутушу. – Не знаю, как у вас там принято и как тебя мама учила, но у нас… я имею в виду нормальных людей, конечно… если тебе предлагают что-то от души, то имеет смысл вежливо поблагодарить. Это раз. Второе: если ты не голоден, то имеешь право так же вежливо отказаться, сказав спасибо хозяйке за ее доброту. Третье: если есть хочется, то бери и не думай, что тебе отдают последнее, – раз предлагают, значит, считают, что ты достоин даже последней краюхи хлеба. И в таком случае отказаться – означает смертельно обидеть хорошего человека. Если же еды в доме в достатке, то ее тем более следует принять, тем самым показывая, что не затаил недобрых помыслов. Наконец, четвертое: даже если тебе наплевать, заботится кто-то о твоем благополучии или нет, все равно имеет смысл проявить толику уважения к чужому труду и к тому, что тебя, негодяя бесчувственного, все еще хотят видеть рядом. Я понятно излагаю?

Ширра не пошевелился.

Тогда я взяла мясо в руку и, протянув вперед, красноречиво добавила:

– Короче, я просто хотела узнать: будешь ты есть, как нормальный человек, или мне придется предварительно стукнуть тебя по голове, чтобы ты, наконец, оценил мое хорошее отношение?

И вот тогда его проняло: черные глаза округлились, широкая пасть приоткрылась, издав то ли смешок, то ли возмущенное урчание. Аккуратные уши дрогнули и прижались к голове. После чего Ширра степенно встал и выразительно глянул на мое серьезное лицо, словно пытаясь понять, где именно я пошутила.

Но мясо так и не тронул.

– Мое терпение на исходе, – на всякий случай предупредила я. – Олень, к твоему сведению, довольно тяжелый, и долго я его на весу не удержу. Поэтому имей в виду: как только устану, сразу шлепну этим шматом по твоей наглой усатой морде. И совесть меня после этого не замучает. Мне все равно, кто ты на самом деле – зверь или человек, но с этого момента наши отношения примут качественно иной характер. И какими они станут, зависит от тебя. В конце концов, будь проще, и люди к тебе потянутся. Ну? Ты выбрал?

Ширра на мгновение окаменел, изучая меня так, будто в первый раз увидел. Я тоже не двигалась, терпеливо дожидаясь его реакции. Воздух вокруг нас буквально зазвенел от скопившегося напряжения…

Но вот наконец он осторожно вытянул шею. Не отрывая от меня горящего взора, бесшумно приподнял губы, обнажая страшенные клыки. Еще медленнее коснулся мяса, готовый в любой момент отпрыгнуть, если я вдруг покажу свой страх. Секунду подождал, словно все еще сомневаясь. Затем без малейшего труда прошил проклятого оленя клыками насквозь, пощекотал мои ладони жесткими усами и без видимых усилий забрал увесистую тушу.

У меня словно камень с души свалился, а за спиной послышались облегченные вздохи: все-таки это был несомненный прогресс. Чтобы этот гордец вдруг принял от нас даже такую малость?!

Я перевела дух и решила ковать, пока горячо.

– Эй, а где спасибо?

– Шр-р-р, – забавно сморщил нос оборотень, немного освоившись.

Я как можно бодрее кивнула, хотя колени до сих пор подрагивали от пережитого, а сердце выбивало настоящий галоп.

– Для первого раза сойдет.

После чего развернулась и с неестественно прямой спиной покинула лагерь, стараясь не показать, как много сил выжала из меня эта молчаливая борьба. А еще того, что, стыдно признаться, мне до ужаса приспичило в кустики.

Глава 16

Сказать, что на следующий день все резко изменилось – нет, пожалуй, это было бы преувеличением. Ночью нас, против ожиданий, никто не потревожил, хищные звери по округе не бродили. И даже ни один голодный упырь не пробрался к повозкам, чтобы напиться горячей кровушки.

Поутру, как и всегда, караван привычно собрался в дорогу, вывернул на пустую дорогу, вытянулся длинной вереницей и точно так же, как вчера, покатил по поросшему травой тракту, мерно поскрипывая тележными осями.

Я зажмурилась и подставила лицо встречному ветерку.

– Трис? – вдруг повернулся Лука, напросившийся сегодня со мной верхом. – А ты его не боишься?

– Кого? Ширру?

Мальчишка серьезно кивнул.

– Наверное, уже нет, – я пожала плечами и незаметно скосила глаза на массивную черную тень, неотступно следующую за нами вдоль тракта. Собственно, это и было то единственное, что изменилось с утра – Ширра наконец перестал скрываться за деревьями и теперь бежал параллельно катящимся повозкам.

Лука беспокойно коснулся моей руки.

– Он чужой. Я знаю, Трис. Чувствую, что что-то неправильно, но не понимаю, как такое бывает… Знаешь, моя мама, она очень добрая, отец – строгий, Яжек – веселый и честный, дядя Лех – спокойный и сильный, ты – красивая, а Ширра… он – чужой. Не такой, как все.

– Я знаю.

– А еще он красивый. Только когда