Стальная петля - Роман Глушков

Однако давайте не станем отвлекаться на бесполезные споры. Вернемся к способу, который Орден использует время от времени для поиска этой лазейки. Он не слишком сложен и основан на принципе «С паршивой овцы хоть шерсти клок». В роли жертвенных агнцев, с коих, впрочем, не одна шерсть стриглась, но и сдиралась вся шкура целиком, здесь выступали – опять же по традиции – отступники Священного Узла. Не только те, кто по глупости или с перепугу провинился перед Императором, а все, кому не посчастливилось вовремя унести ноги от бывших собратьев.

Стратегия Командора и его приоров – только они обладали правом решать, как поступить с отступником, – была на первый взгляд даже гуманной. Да, подсудимого отдавали в щупальца технокракену, но зато по возвращении из Узла (каким бы образом оно ни состоялось) отступнику гарантировались не только полная амнистия, но и пожизненный аксельбант героя, позволяющий тому отдавать приказания даже приорам.

Заманчивая перспектива? Для обреченного на смерть – да. И, если утянутый под воду монстром, он не захлебнется до тех пор, как Император затащит его в Узел, а потом, выжив и там, изыщет способ вернуться и поведать братьям о своих приключениях, значит, задача первопроходца будет считаться успешно завершенной.

Насколько мне известно, из множества отправленных на выполнение этой миссии отступников назад не возвратился никто. Вот почему я не питал надежд, что, возможно, именно брата Георгия угораздит стать подобным счастливчиком. Народная примета «Дуракам всегда везет» была в его случае неприменима, ибо он являлся неправильным дураком. Пускай ему действительно эпизодически фартило в мелочах, конечный итог неизменно складывался один, и все для Жорика оборачивалось бедой. А в случае с технокракеном беда Дюймового оказалась вдобавок ко всему, как сказал бы классик, обла, озорна, огромна… ну разве что не стозевна и не лаяла, зато плавала под водой и размахивала множеством длинных стальных щупалец.

Короче говоря, не самый жизнеутверждающий эпиграф для уготованного Жорику путешествия из Петербурга в Узел…

Я был наслышан о том, где в Сосновом Бору у Ордена находится «стартовая площадка» для убывающих под воду отступников: Ленинградская АЭС, чей комплекс сооружений протянулся с севера на юг вдоль Финского залива почти на пять километров. Не столь зловещая, как Чернобыльская, но тоже крайне малоприятное место. Классическая индустриальная архитектура ЛАЭС с преобладающими в ее дизайне прямыми углами и линиями, плоскими бетонными стенами, хитросплетением металлоконструкций и торчащими в небеса трубами навевает уныние даже при рассказе о ней. А при взгляде на нее – серую и заброшенную – можно и вовсе удавиться от тоски.

Давно замечено, что во время спорадических пульсаций Узла в энергоблоках ЛАЭС, ничуть не пострадавших ни при Катастрофе, ни впоследствии, начинают происходить необъяснимые процессы. В эти часы станция словно оживает и напоминает исполинский трансформатор, в который плеснули ведро воды. Корпуса, сравнимые по габаритам с ангарами для аэробусов, озаряются изнутри всполохами сотен молний. Не меньше их буйствует и снаружи. Высоковольтные опоры, эстакады и прочие железные сооружения гудят, дребезжат и раскачиваются; повсюду, будто многотысячные стаи светляков, мельтешат искры, а треск от электроразрядов стоит такой, что его слышно аж на противоположном краю локации.

И тем не менее каждый подобный катаклизм заканчивается для ЛАЭС без тяжких последствий. Реакторы, которые, по идее, должны были перегреться и взорваться еще шесть лет назад, продолжают жить своей нынешней непонятной жизнью, как, очевидно, и обслуживающие их системы, без которых они попросту не функционировали бы. Чудеса да и только! Даже по здешним, довольно-таки завышенным в этом плане понятиям.

Если бы не сотрясающие станцию аномальные припадки, ее уже давно оккупировали бы военные или Орден. Но сегодня этот объект считается стратегическим разве что для тех загадочных сил, которые учиняли в нем вышеописанное бесчинство. Они же, как можно было догадаться, и поддерживали энергоблоки в работоспособном состоянии.

Изредка – обычно сразу после пульсаций – сюда наведывались для замера радиационного фона вояки и ученые. Близко к ЛАЭС они подходить не рисковали – ее округа всегда кишела биомехами, – оперативно делали свою работу и убирались восвояси.

Узловики забредали сюда лишь при крайней необходимости. Как, например, сегодня – для того, чтобы проводить на исполнение рыцарского долга брата Георгия, чье великое грехопадение вопияло о безотлагательном искуплении.

Четырьмя километрами севернее станции находился длинный пирс, куда я, как вы помните, хотел удрать вчера от захватившего меня врасплох Ипата. То место тоже вполне подходило для выманивания технокракена, к тому же оттуда до резиденции приора Глеба было практически подать рукой. И тем не менее всякий раз при проведении этого ритуала он предпочитал совершать опасный рейд на юг, рискуя нарваться по пути на биомехов или застать станцию в ее активной, «припадочной» ипостаси. Почему?

Тут тоже не было никакого секрета. Риск, которому в этих походах подвергал себя и братьев Глеб, был не чета той угрозе, какая нависала над ними, когда чудовище откликалось на зов и подплывало к берегу. Ни одному, даже самому могучему мнемотехнику не удавалось подчинить себе Императора гидроботов, а если таковые удальцы когда и выискивались, история о них умалчивала. По этой причине узловикам приходилось держаться подальше от вызванного из глубин технокракена и поближе – к укрытиям, способным в случае чего обезопасить людей от его щупалец. На открытом всем ветрам северном пирсе защитить себя было нельзя. Вот рыцари и плелись на станцию, где таковая проблема перед ними не стояла.

Подводящие и сбросные каналы, по которым в систему охлаждения реакторов поступала и сливалась обратно морская вода, были закованы в бетон. Края канальных ограждений уходили в море наподобие пирсов, а на берегу, почти у самой его кромки, имелось множество строений. Оттуда можно было следить за появлением Императора, не показываясь ему на глаза. И блокировать отступнику дорогу, если тот вдруг запаникует и рванет на попятную.

Впрочем, перед тем, как отпустить кандидата в первопроходцы навстречу судьбе, ему предельно доходчиво разъясняли: альтернатива путешествию под воду с технокракеном станет значительно болезненнее и растянется на несколько суток. В то время как искупительная миссия может завершиться в считаные секунды. И пусть тогда ее, увы, нельзя будет назвать успешной, но в любом случае попытка – не пытка. Зато отказ от попытки – это уже совсем плачевное дело…

Дабы не попасться на глаза узловикам и прочим нежелательным свидетелям, мы с Маргой рванули к ЛАЭС ночью. Алмазный паразит продолжал неустанно выхаживать мою сломанную лодыжку, словно стараясь доказать мне, что идея расстаться с таким незаменимым помощником, как он, была откровенно глупой. И потому на момент нашего вылета я уже смог не только встать на обе ноги, но и неуклюже ковылять, ни за что не держась и ни на что не опираясь.

Но идти при таком помощнике, которого я себе вчера отыскал, никуда не пришлось. Поразмыслив с ним на пару, как решить проблему отсутствия пилотского кресла, мы не придумали ничего практичнее все тех же драконьих лап. Сплетя передние конечности вместе, «шестнадцатый» соорудил для меня вполне пригодное сиденье, в котором даже имелась спинка. Учитывая, что в границах Барьера полеты на большие расстояния были невозможны в принципе, я мог довольствоваться и такими незамысловатыми удобствами. Главное – пореже задумываться над тем, что мою задницу поддерживают когти биомеха, которые способны в любой миг шутя порвать ее на части, – и я обрету необходимый комфорт и душевное равновесие.

Второй раз мне пришлось совершать воздушную прогулку под брюхом «Пустельги», словно какой-нибудь подвешенной к оружейной консоли бомбе или ракете. Непривычно было очутиться в роли пассажира, неспособного – ну, или почти неспособного – управлять вертолетом, на котором я когда-то успел налетать немало часов. И все-таки снова почувствовать себя частью сокрушительной боевой машины было чертовски приятно. Даже если нынешние хозяева Марги сотрут у нее в мозгу охраняющую меня директиву, я не стану сожалеть перед смертью о том, что связался с биомехом. Честное слово, за те изрядно подзабытые, ностальгические ощущения полета, которые подарил мне дракон, было не жаль пожертвовать и жизнью.

Совершив посадку на плоскую крышу одного из гигантских корпусов станции, мы огляделись. Над Сосновым Бором занимался рассвет, а значит, приор Глеб и его команда либо уже выступили в путь, либо вот-вот это сделают. Или, возможно, отложат экспедицию до завтра или послезавтра, и мне придется томиться здесь в ожидании, пока они не объявятся.