О самом важном - Эндерс Кей

разведки

Не доложишь никому.

Так, дивясь иль брови хмуря,

Любознательный солдат

Созерцал во всей натуре

Тот порядок и уклад.

Ни покоя, мыслит Тёркин,

Ни веселья не дано.

Разобрались на четверки

И гоняют в домино.

Ах, друзья мои и братья,

Кто в живых до сей поры,

Дорогих часов не тратьте

Для загробной той игры.

Ради жизни скоротечной

Отложите тот «забой»:

Для него нам отпуск вечный

Обеспечен сам собой…

Миновал костяшки эти,

Рядом – тоже не добро:

Заседает на том свете

Преисподнее бюро.

Здесь уж те сошлись,

                                должно быть,

Кто не в силах побороть

Заседаний вкус особый,

Им в живых изъевший плоть.

Им ни отдыха, ни хлеба, —

Как усядутся рядком,

Ни к чему земля и небо —

Дайте стены с потолком.

Им что вёдро, что ненастье,

Отмеряй за часом час,

Целиком под стать их страсти

Вечный времени запас.

Вот с величьем натуральным

Над бумагами склонясь,

Видно, делом персональным

Занялися – то-то сласть.

Тут ни шутки, ни улыбки —

Мнимой скорби общий тон.

Признает мертвец ошибки

И, конечно, врет при том.

Врет не просто скуки ради,

Ходит краем, зная край.

Как послушаешь – к награде

Прямо с ходу представляй.

Но позволь, позволь,

                               голубчик,

Так уж дело повелось,

Дай копнуть тебя поглубже,

Просветить тебя насквозь.

Не мозги, так грыжу вправить,

Чтобы взмокнул от жары,

И в конце на вид поставить

По условиям игры…

Стой-постой! Видать персону.

Необычный индивид

Сам себе по телефону

На два голоса звонит.

Перед мнимой секретаршей

Тем усердней мечет лесть,

Что его начальник старший —

Это лично он и есть.

И упившись этим тоном,

Вдруг он, голос изменив,

Сам с собою – подчиненным —

Наставительно учтив.

Полон власти несравнимой,

Обращенной вниз, к нулю,

И от той игры любимой

Мякнет он, как во хмелю…

Отвернувшись от болвана

С гордой истовостью лиц,

Обсудить проект романа

Члены некие сошлись.

Этим членам всё известно,

Что в романе быть должно

И чему какое место

Наперед отведено.

Изложив свои наметки,

Утверждают по томам.

Нет – чтоб сразу выпить водки,

Закусить – и по домам.

Дальше – в жесткой обороне

Очертил запретный круг

Кандидат потусторонних

Или доктор прахнаук.

В предуказанном порядке

Книжки в дело введены,

В них закладками цитатки

Для него застолблены.

Вперемежку их из книжек

На живую нитку нижет,

И с нее свисают вниз

Мертвых тысячи страниц…

За картиною картина,

Хлопцы дальше держат путь.

Что-то вслух бубнит мужчина,

Стоя в ящике по грудь.

В некий текст глаза упрятал,

Не поднимет от листа.

Надпись: «Пламенный оратор» —

И мочалка изо рта.

Не любил и в жизни бренной

Мой герой таких речей.

Будь ты штатский иль военный,

Дай тому, кто побойчей.

Нет, такого нет порядка,

Речь он держит лично сам.

А случись, пройдет не гладко,

Так не он ее писал.

Все же там, в краю забвенья,

Свой особый есть резон:

Эти длительные чтенья

Укрепляют вечный сон…

Вечный сон. Закон природы.

Видя это всё вокруг,

Своего экскурсовода

Тёркин спрашивает вдруг:

– А какая здесь работа,

Чем он занят, наш тот свет?

То ли, се ли – должен кто-то

Делать что-то?

– То-то – нет.

В том-то вся и закавыка

И особый наш уклад,

Что от мала до велика

Все у нас руководят.

– Как же так – без производства,

Возражает новичок, —

Чтобы только руководство?

– Нет, не только. И учет.

В том-то, брат, и суть вопроса,

Что темна для простаков:

Тут ни пашни, ни покоса,

Ни заводов, ни станков.

Нам бы это всё мешало —

Уголь, сталь, зерно, стада…

– Ах, вот так! Тогда, пожалуй,

Ничего. А то беда.

Это вроде как машина

Скорой помощи идет:

Сама режет, сама давит,

Сама помощь подает.

– Ты, однако, шутки эти

Про себя, солдат, оставь.

– Шутки!

Сутки на том свете —

Даже к месту не пристал.

Никому бы не мешая,

Без бомбежки да в тепле

Мне поспать нужда большая

С недосыпу на земле.

– Вот чудак, ужели трудно

Уяснить простой закон:

Так ли, сяк ли – беспробудный

Ты уже вкушаешь сон.

Что тебе привычки тела?

Что там койка и постель?..

– Но зачем тогда отделы,

И начальства корпус целый,

И другая канитель?

Тот взглянул на друга хмуро,

Головой повел:

– Нельзя.

– Почему?

– Номенклатура, —

И примолкнули друзья.

Тёркин сбился, огорошен

Точно словом нехорошим.

* * *

Всё же дальше тянет нить,

Развивая тему:

– Ну, хотя бы сократить

Данную Систему?

Поубавить бы чуток,

Без беды при этом…

– Ничего нельзя, дружок.

Пробовали. Где там!

Кадры наши, не забудь,

Хоть они