Трагедия королевы - Луиза Мюльбах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так вы полагаете, что опасность действительно так велика, — спросил Ламарк, — и что нужно прибегнуть к крайним, героическим средствам?
Мирабо порывисто схватил его за руку, и его лицо приняло торжественное выражение.
— Я убежден в этом, — ответил он, — и прибавлю еще: опасность так велика, что если не принять своевременно самых решительных мер, то она сделается неустранимой. Для безопасности королевы не существует иного условия, кроме восстановления королевской власти. Я уверен, что она не дорожит жизнью без короны, а для того, чтобы она осталась в живых, за нею непременно нужно сохранить ее корону. В этом я хочу ей помочь и содействовать. Но для того чтобы это могло осуществиться, я должен сам говорить с королевой и получить от нее аудиенцию.
И Мирабо, триумфатор революции, достиг своей цели: он получит аудиенцию у Марии-Антуанетты — умирающего борца за монархию. Третьего июля 1790 года состоялась в парке Сен-Клу встреча королевы с Мирабо. Тайна и молчание окружали ее, и с величайшей осторожностью были приняты все меры, чтобы никто, кроме немногих доверенных лиц, не мог догадываться о том, что произошло в Сен-Клу, на уединенной лужайке, обсаженной высоким кустарником.
На краю этой прогалины стояла белая мраморная скамья, осененная высокими олеандрами и тисами. Она служила троном, на котором Марии-Антуанетте предстояло принять присягу верности своего нового рыцаря.
Мирабо еще за день перед тем прибыл из Парижа в поместье своей племянницы, маркизы д’Араган. Там он переночевал и оттуда пришел на следующее утро пешком в парк Сен-Клу в сопровождении своего племянника де Сальяна. У задних ворот парка, отворенных для таинственного посетителя, Мирабо распрощался со своим спутником и сказал:
— Я не понимаю, какое страшное предчувствие внезапно овладело мною и какой странный голос жалобно нашептывает мне: «Вернись, Мирабо, вернись назад! Не вступай в эти ворота, потому что за ними зияет твоя могила!»
Когда он говорил это, его голос, заставлявший обыкновенно звенеть стекла в зале заседания, был мягок и дрожал.
— Послушайтесь этого предостерегающего голоса, дядюшка, пока еще не поздно, — стал просить де Сальян. — Со мною происходит то же самое. Мне также почему-то страшно и жутко.
— Неужели мне поставлена здесь западня? — пробормотал про себя Мирабо. — Ведь эти Бурбоны способны на все. Как знать, пожалуй, они заманили меня сюда, чтобы захватить в плен и запереть как опаснейшего врага в одну из своих подземных темниц, где я буду погребен заживо? Друг мой, — поспешно продолжал он, — подожди меня здесь, и если я не вернусь через два-три часа, то поспеши в Париж, отправляйся в Национальное собрание и заяви о том, что Мирабо, тронутый тревожным призывом королевы, отправился в Сен-Клу и там был схвачен.
— Я сделаю это, дядя, — ответил маркиз, — но не допускаю такого отчаянного поступка и подобного вероломства со стороны королевы или ее супруга. Им обоим хорошо известно, что без Мирабо они погибнут и что только он один, может быть, еще в состоянии спасти их. Меня пугает нечто совсем иное.
— Чего же ты боишься?
— Я боюсь ваших врагов в Национальном собрании, — тихо и почти со страхом ответил Сальян. — Я боюсь этих бешеных республиканцев, которые не доверяют вам с тех пор, как вы недавно заступились на трибуне за королевство и монархию, с тех пор, как вы осмелились даже лично защищать королеву против яростных и пошлых нападков, которые позволил себе Марат в своем журнале «Друг народа».
— Это правда, — улыбаясь, согласился Мирабо, — наши бешеные республиканцы не доверяют мне с тех пор, и мне говорили, что Петион, этот республиканец из железа и стали, обратился в конце моей речи к сидевшему с ним рядом Дантону и сказал: «Мирабо представляет опасность для свободы, потому что в жилах народного трибуна течет еще слишком много графской крови». — «В таком случае, — со смехом ответил ему Дантон, — нужно выпустить графскую кровь из народного трибуна, чтобы он излечился от своей реакционной болезни или умер от нее».
— Когда же Марату сказали, дядюшка, что вы говорили с негодованием и презрением о его нападках на королеву, то он погрозил кулаком и крикнул: «Мирабо — изменник, он готов продать нашу юную свободу монархии. Но с ним будет то же, что с Иудой, продавшим Спасителя. Он поплатится за это своей жизнью, потому что, если мы изобличим его в измене, то поступим с ним так, как Иуда поступил сам с собою. Пусть этот иуда Мирабо остерегается».
— Неужели ты думаешь, что эта противная жаба, Марат, повесит меня? — с презрительной усмешкой спросил Мирабо.
— Я думаю, что они шпионят за вами, — шепнул ему Сальян. — Вчера вечером вблизи нашей виллы я встретил двух переодетых людей и готов поклясться, что то были Марат и Петион, а сегодня по дороге сюда, оборачиваясь назад, я дважды увидел те же самые две фигуры, которые следили за нами.
— Пусть себе! — сказал Мирабо, гордо выпрямившись и озираясь вокруг. — Лев не боится противного насекомого, которое летает вокруг него; он тотчас стряхивает его своей могучей гривой или давит лапой. Так и я, Мирабо, не боюсь насекомых вроде Марата и Петиона, пусть они лучше сами остерегаются меня. Я растопчу их, вот и все. А теперь, дорогой племянник, прощай и жди меня здесь.
Он ласково кивнул маркизу головой и вступил в парк, с ворот которого народный гнев уже давно удалил надпись: «De par la reine» («Именем королевы») и который только по воле нации остался за королем.
Взволнованный Мирабо шел легкими шагами по аллее, и
