Хранители времени - Янина Жураковская

— От иллюзий и дохли, — вздохнула я. — Крик гарпии аринти вызывает у мелкой птицы сердечный приступ, а люди его даже не слышат… Молодцы! Орлы! Хвалю!

«Ну так! Кто б сомневался!» — огромными буквами было написано на их мордахах.

— Но кой чертяка вас надоумил драть с корнем квейскую лазурку?! — «Нахалов учи сразу, — по-доброму разъясняла мне тётя Глуша, — не то на шею сядут и ножки свесят». - Ernesca kirttin, иначе синие крылатки, иначе — лунь-трава, номер двести семь в реестре Ардэ… Да, Идио, она самая. «Есть трава именем лунь, растёт по оврагам, низка, развесиста, цвет лазурен. Буде сорвана перед луной волчьей, великую силу ведовскую дает», — я быстро подглядела в шпаргалку. — Сухой лист этого цветика стоит десяток таких еловых пеньков как вы. А цветущий куст… Сказать или сами посчитаете?

«Пеньки еловые» скисли и обиженно засопели друг на друга.

— Обманка под корнями лежала, никак было не добраться, — угрюмо сообщил Саня полу под ногами. — Мы потом кустик обратно поставили, землю притоптали, энерготочка тут хорошая, выживет…

— Я сказал, что можно сделать подкоп, — в сторону заметил Идио.

— Если б ты сказал это до того, как выдернул куст, — брат, помявшись, неловко сунул мне примятый синий бутон. — Ян, а ты чего как пыльным мешком стукнутая?

Я помедлила. В ушах звучал глуховатый голос волхва.

«…заговор не окончив, свалился, полдня в бреду прометался, да и помер. Похоронили мы его честь по чести, поделили евоное имусчество меж собой. А как луна в силу вошла, начались у нас бедствия с последствиями. Слыхала, что ночью творилось? Это сейчас тяжко, сперва не так было-то. Кто помудрей, тот добро колдовское пожёг, кто пожадней — в подпол припрятал. В прошлый-то раз шестерым ворам мертвяк шеи поломал, но сердца не рвал, а сейчас-то оно вот как вышло. Видать, есть захотел. Да ты бери крендельки-то, бери…»

Ребята выслушали меня молча.

— А ларчик просто открывался, пока не взял да не сломался, — ни к кому конкретно не обращаясь, заметил Саша. — Прерванные чары исцеления вполне могли намертво… в смысле, привязать душу к телу, и получился из мага чудный образец нежити четвертого класса опасности. Охранки наверняка заклеймили всех воров, он знал, кто, что и как. Пребывал в летаргии, вставал раз в месяц, экономил силы…

— Хотел просто наказать воров, — я поморщилась от боли в желудке, — вот зачем были эти ночные вопли. Крепился, тянул из людей жизнь, перебивался с чипсов на пепси-колу, но совесть говорила всё тише, а кушать хотелось всё больше. Бедняга…

— Горемыка… — подхватил Идио, настойчиво суя мне в руку пузырёк с темно-синим зельем и многообещающей надписью «Ад жевата».

— Бедолага, — всхлипнул Саша и снял с пояса связку осиновых кольев. — Не колеблет, оплачено. Пообедаем, други-сестры, и на кладбище. Кто с тротилом к нам пришёл, тот от него и погибнет. Сомкнём лохматые шеренги, открутим гаду плавники! — он осёкся, увидев выражение моего лица. — Ведьмусь, если ты хочешь сказать мне то, что я думаю, не моги! Слышь, не моги!

…Население в Яблоньках было не только практичное и весёлое, но ещё находчивое и сильно пьющее. После полнолуния, омрачённого жертвами, оно всё же сообразило, откуда у бесей ноги растут, выбрало дюжину крепких мужичков и, снабдив их осиновыми кольями и солидной порцией отваги и мужества, отправило на кладбище. Когда ближе к вечеру могилка колдуна нашлась, команде уже море было по колено, седьмой этаж — по пояс, и покойный мэтр очень удивился, когда ему в руку сунули бутылку, а чей-то заплетающийся голос произнёс: «Т-ты м-мя увжаешь?» В своей могиле он с тех пор не появлялся.

— Тогда мы всё равно пообедаем, потом поспим и пойдём на кладбище ночью, — постановил брат. — Истинное полнолуние сегодня. Барьер сил, пара экзорцизмов — и встанет как штык от «калаша», никуда не денется. А дальше вы забиваете ему осиновые колья во все отверстия тела, я угощаю пульсаром, мы получаем деньги и живём долго и счастливо.

— Дурацкий план, — отрезала я, про себя прикидывая, какая доза снотворного нужна, чтобы он всю ночь не отрывал голову от подушки.

— Это не слишком? — Идио был менее категоричен.

Саня надменно, по-королевски, вскинул голову.

— Как говорили древние: отвергаешь — предлагай. Предложения есть?

Предложения были, но спорить я не стала, потому что переговорить Саню не-воз-мож-но. Если он возьмётся за дело всерьёз, вы поверите, что солнце — чёрное, трава голубая, все самолёты упадут, поезда остановятся, а похитители тел атакуют планету, если сию секунду не уступить ему место за компьютером и не пойти мыть за ним гору грязной посуды. Так что я отхлебнула желудочного зелья… и тут же, выпучив глаза, рванула к окну.

Никогда не пробовали прокисший борщ пополам с манной кашей? Тогда не поймете.

Канира, которую Лукан на мужских междусобойчиках иначе как макитрой не называл (вполголоса и с оглядкой), любила считать себя бабой разумной и спокойною и только себе — нехотя — признавалась, что терпеньем Творец её обделил. Жила она как все живут — изба пятистенная, сад-огород, сынок ненаглядный, муж работящий да свекровь-кровопийца. Сына в строгости держала, памятуя, что ухо ребячье на спине находится, свекровищу терпела, поученья, зубками поскрипывая, выслушивала, а делала все ж по-своему, мужика и любила, и жалела, и пилила, и скалкой лупила. Чуть того, щепотку этого, каплю зелья Ведёхиного — и весь секрет счастливого житья-бытья. Лукашка, хоть на морду лица и не шибко пригожий, был мужичонка правильный и хозяин крепкий. Что бестолков — не беда; при хорошей жене мозги мужику вовсе без надобности. Что пил горькую — так кто сегодня не пьёт-то? А когда буен во хмелю бывал, сковородка чугунная мигом разъясняла, кто в доме хозяин.

В храм Канька ходила, как все ходят: позевать на святых, подремать в уголке (наловчиться если — так и с открытыми глазами) похихикать в кулачок над Ришкой-оглоблей в выходном платье, послушать, как трещит скамья под Живодёрихой, а речи волховские пускай покуда в одно ушко влетают, а из другого вылетают. Потому и не верила она, что ведьмари с магиками из поганого семени выходят и против добрых людей козни умышляют. И камня за пазухой на них она не держала. Нет, не держала. Если, конечно, не носили они Звезду и Ключ. Сиречь, не были тварями лукавыми, вражьей силой Светлою.

Сама Канира за всю жизнь дальше Мокрянца не бывала, а Госпожи в глаза не видала, однако ж имя носила не людское, а тёмноэльфье, требы не Свету Предвечному, а Матери Тьме клала, плевала через правое плечо, и хозяйства её твари, тёмными прозванные, не касались вовсе. А раз в год в один и тот же день у прапрабабкиной могилки появлялся странный купец в одежде чёрной, как безлунная ночь, — эльф не эльф, человек не человек, вампир не вампир — цветки чудные возлагал, кошель с золотом Каньке совал, да уходил, слова не сказав. О чём сие говорило? Ваша правда, о давних семейных традициях и крепкой дружбе между народов! Каковые традиции и дружбу Канира намеревалась крепить и далее. Согласно велению сердца и слову материнскому.