Роман на Рождество - Элоиза Джеймс

– Это не так, – усмехнулась Поппи, отводя взгляд от мужа. – После свадьбы я очень нервничала и даже боялась, что меня стошнит, когда ты придешь ко мне в спальню.

Флетч пристально посмотрел на нее и взялся за пояс, чтобы снять брюки. Поппи почувствовала, что краснеет. У нее было ощущение, что между ними происходит что-то очень интимное, ведь она никогда раньше не видела, как Флетч раздевался. Он приходил к ней в спальню в халате, сопровождаемый горничной, как и подобает джентльмену в подобных случаях. Сейчас же все было совершенно иначе – Поппи окинула взглядом обтянутые брюками узкие бедра Флетча, широкий разворот его груди с темной порослью посредине, не скрывавшей, однако, могучие мышцы, бугрившиеся под кожей…

– Опять боишься, что тебя стошнит? – спросил Флетч.

– Маму стошнило в первую брачную ночь, – объяснила Поппи. – Ох, ну и жара же здесь! Ты не чувствуешь? – Она помахала рукой, словно веером.

– Неужели леди Селби стошнило? – удивился Флетч. – Не знал.

– Потому что интимные отношения для женщин – сильное нервное потрясение. И еще они так…

– Неприятны? – помрачнев, закончил герцог и одним плавным движением стянул брюки.

У Поппи противно засосало под ложечкой, но все обошлось. Флетч был прекрасен: отлично сложен, золотистая кожа, длинные мускулистые ноги. К счастью, герцог стоял к Поппи боком и она не видела его паха – эта часть мужского тела, разумеется никак не могла вызывать восхищение, о чем столько лет твердила дочери леди Флора.

Флетч опустился в ванну и откинулся назад. Черные ненапудренные волосы упали на спину – теперь и Поппи собиралась тоже носить простую, без парикмахерских ухищрений, прическу. Он был так хорош, что у нее пересохло во рту. Эти могучие мышцы, золотистая кожа и… что это там, между ногами?

Она не понимала, как он умудрялся все время скрывать этот орган, явно не желавший оставаться незамеченным. Герцог должен каким-то образом держать его в узде – надевает же она корсет, чтобы стянуть грудь. Глаза у Флетча были закрыты, поэтому Поппи откинулась на подушки и стала, не таясь, рассматривать мужа.

В нем удивительно гармонично сочетались красота и сила.

Поппи начала мелко дрожать – ей вспомнилось, как он, приходя в ее спальню, спрашивал: «Дорогая, ты готова?», и она всегда кивала, потому что хотела побыстрее освободиться от этой тягостной повинности. После этого он принимался ласкать ее, прижимался к ней и иногда…

Почувствовав, что внизу живота стало горячо, герцогиня отвернулась.

Флетч зажмурился сильнее и про себя улыбнулся – кажется, дела идут хорошо. В его душе забрезжил тоненький лучик надежды.

– Дорогая, ты не помоешь мне голову? – позвал герцог, прислоняя колени к стенкам ванны, чтобы предоставить жене полный обзор своих сокровищ. – Ты можешь надеть мою рубашку, она уже высохла.

Разумеется, Поппи не могла ответить отказом, ведь он тоже помог ей вымыть голову, поэтому она осторожно приблизилась к ванне сзади и взялась за дело. Флетч выгнул спину, наслаждаясь ее прикосновениями, и глухо застонал.

Ее руки замерли.

– Что с тобой? Тебе нехорошо?

Флетчу показалось, что жена затаила дыхание.

– Нет, что ты, мне очень хорошо, – проговорил он низко, с хрипотцой, но так, чтобы не испугать Поппи.

– Тогда продолжим, – сказала она, и с удвоенным рвением принялась тереть ему голову.

К тому времени, когда она закончила, у него возник еще один план.

– Дорогая, ты не могла бы помыть мне ноги? Я такой большой, боюсь, переверну ванну, если начну это делать сам.

Для убедительности он несильно качнул ванну, немного расплескав воду на пол.

– Осторожнее! – воскликнула Поппи. – Не хватает только, чтобы сюда опять явились здешние лакеи. Они и так думают, что мы с тобой не в своем уме!

– Тогда, если не возражаешь… – Флетч вытянул перед ней правую ногу. Он всегда гордился своими ногами, но сейчас ему хотелось, чтобы жена обратила внимание не на них, а на его главное сокровище. Зарумянившись, как пасхальный пирог, Поппи принялась тереть мочалкой его лодыжку. Флетч согнул ногу в колене, чтобы жене было легче достать до бедра.

Она продолжала украдкой рассматривать его, поэтому он сделал ей одолжение – откинул голову назад (это было очень кстати, потому что от напряжения у него уже заболела шея) и закрыл глаза.

– Спасибо, моя конфетка, – пробормотал он.

Мочалка медленно продвигалась вверх по его бедру. Флетч даже не отваживался смотреть на Поппи из-под ресниц: если бы она как-то проявила к нему интерес, то герцог не удержался бы, выскочил из ванны и набросился бы на жену. А это не входило в его планы.

Он подождал, пока она приблизится к его главному сокровищу, но не настолько, чтобы его можно было потрогать.

– Теперь, пожалуйста, другую, – попросил Флетч, убирая вымытую правую ногу и вытягивая левую.

Он ожидал мягких неторопливых прикосновений, но Поппи начала тереть его с такой скоростью и силой, что он, наверное, лишился половины волосков, покрывавших ногу. Через несколько секунд в него полетело полотенце. Что-то пошло не так, но что? Флетч не понимал.

«Наверное, все дело в сокровище», – решил он.

Проклятие! Если большинство женщин не может смотреть на мужское достоинство без тошноты (хоть Флетч никогда о таком не слышал, но кто знает?), то Поппи, возможно, неважно себя почувствовала, тем более что природа одарила Флетча в этом отношении куда щедрее, чем большинство мужчин.

«Правда, пока столь щедрый дар не принес мне особого счастья», – с горечью подумал Флетч.

– А в чем мы будем спать? – спросила Поппи. – У нас же нет ночных рубашек.

Пока герцог вытирался у камина, она забралась в постель и лежала, уставившись в стену. «Наверное, чтобы не видеть меня, – решил Флетч. – Проклятие!»

– Пойду поищу что-нибудь, – сказал он, натягивая брюки и рубашку.

Спускаясь по лестнице вниз, Флетч внушал себе, что он совсем не испытывает никакого желания. «Ну хорошо, – думал он, чувствуя безнадежность своих внушений, – даже если это не так, все равно сегодня ночью ничего не произойдет, ничего. Сегодня я – бесполое существо. Буду думать о святом Албании[17]». Но разве святой Албаний разгуливал в таком возбужденном состоянии?

Флетч совсем упал духом, однако его буйная плоть по-прежнему не желала успокаиваться.

Ему стало немного лучше только тогда, когда они с Поппи облачились в мужские ночные сорочки, выданные хозяином гостиницы. Поначалу этот любезный человек предложил для герцогини халат Элси, но герцог отверг одеяние служанки, засомневавшись в его чистоте, а вот две постиранные и выглаженные ночные сорочки лакеев его вполне удовлетворили.