Ломаные линии судьбы - Татьяна Александровна Алюшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, в моей принято так, – подтвердила Аглая, – но повыяснять отношения и покричать иногда мы тоже очень даже уважаем.
– Ну это вообще святое, – усмехнулся Игорь.
И – юрист, блин, и профайлер, что с него взять, – совсем не плавно вернул их к изначально заявленной теме:
– Глаш, давай мы тему взаимоотношений в семье обсудим в другой раз и так… более глобально. А сейчас вернёмся к насущным вопросам. Просто потом может не получиться поговорить, – объяснил он и повторил: – Так о чём ты не сказала вчера?
– У-ух-х-х… – вздохнула бессильно Аглая, но всё же решилась ответить. – Понимаешь, – чуть сипловато из-за снова заболевшего горла заговорила она, – мой сосед Антон… Он вроде как играет в ухаживания за мной, а я вроде как уворачиваюсь от его навязчивой дружбы и этого самого ухаживания. У него есть сестра Элла, которая открытым текстом объяснила мне, что очень заинтересована, чтобы у нас с её братцем «получилось». Для этого она даже устроила вчерашнее наше с ним, можно сказать, свидание, достав и вручив билеты в Большой на «Жизель».
– Ну, Большой – это всё-таки аргумент, – хмыкнул понимающе Шагин.
– Вот именно, – кивнула Глаша. – В общем, я подумала, что один поход в театр – это не повод для парня посчитать, что я приняла его ухаживания и всё такое в этом ключе с продолжением. Но вчера…
Она помолчала, вспомнив те свои странные ощущения, подозрения и ту паническую атаку, что накрывала её, и продолжила:
– Когда мы встретились у дверей моей квартиры, я внезапно почувствовала какую-то непонятную тревогу, настораживающее что-то, и никак не могла разобраться, с чего бы это. В лифте, пока спускались на первый этаж, стало ещё хуже, а в такси так вообще мелко трясти начало. В театре вроде бы отпустило, но и накатило снова во время спектакля, когда сидели в зале. Такое состояние необъяснимое: тревожности, паники почти, желание уйти из этого места. Ну, во‑о-от… – протянула Глаша, подойдя к самому сложному и неприятному моменту. – В антракте мы пошли в буфет, и Антон засмеялся и, поперхнувшись кофе, издал такой хрюкающий звук, а оттого, что у него перехватило горло, заговорил низким сиплым голосом. И у меня словно взорвалось что-то в голове: я вдруг совершенно отчётливо поняла, от чего меня так корёжило весь вечер, – запах!
Глаша опять сделала паузу, разволновавшись от воспоминаний.
– Запах его парфюма и, наверное, его самого был таким же, как запах того бандита, который напал на меня и ограбил. Ну, или очень на него похож. А когда Антон хрюкнул и заговорил низким сиплым голосом, это было ужасно похоже на смешок и голос того гада. Да и физические параметры одинаковые: фигура, рост… Я так испугалась, что меня чуть не вырвало от нервов. И я уехала, сославшись на внезапную болезнь.
– Ты вчера сказала, что тот, кто пытался тебя душить, был тем же человеком, который тебя ограбил, – внимательно рассматривая выражение её лица, напомнил Шагин.
– Ну да, это совершенно точно был он, – подтвердила Аглая.
– И запах? – уточнил Шагин.
– Вот не скажу, – подумав, ответила Глаша и пояснила: – Скорее всего, в памяти сохранилось много деталей, только сейчас я ни одну из них не вспомню. Всё слишком быстро произошло, и я сопротивлялась, боролась отчаянно и ужасно злилась, до слепой ярости.
Она вдруг закашлялась, взявшись за горло.
– Сейчас, – пообещал что-то, быстро поднявшись с кровати, Игорь и подошёл к небольшому столику у окна.
Понятно, что ни прикрываться, ни одеваться мужчина и не подумал, предоставив Глаше возможность рассмотреть его во всей красе. Что она и делала с большим эстетическим чувством. Разворот прокачанных плеч, мускулистая, красивая спина, длинные, сильные ноги, а какие у него зачётные ягодицы, мама дорогая!.. Он взял со столика кружку, стоявшую рядом с пострадавшим и покорёженным колье Аглаи, развернулся и двинулся обратно к кровати.
Нет, не так – пока он был спиной к ней, было просто: боже мой!
А вот теперь точно – мама да-ра-га-я! У него даже пресловутые кубики на прессе имеются! И это помимо главного мужского достоинства, такого… ну о-о-очень достойного достоинства.
Вернувшись к Глаше и сев рядом, Шагин усмехнулся, прочитав, как текст печатными буквами с листа, все эмоции, отразившиеся на её лице, и протянул кружку:
– Пей. Остыл, конечно, но лечебные свойства от этого не потерял.
– Зато я, кажется, снова разогрелась, – ворчнула Аглая, наигранно укорив: – Ходишь тут туда-сюда, весь такой аполлонистый, смущаешь слабую девушку.
– Мне тоже очень хочется тебя, много и желательно неспешно и долго, – честно признался Шагин и хмыкнул: – И я бы тоже не отказался от стриптиза в твоём исполнении. Но, к большому сожалению, у нас точно нет сейчас времени.
– Это что? – Аглая настороженно понюхала содержимое, уводя их обоих от щекотливой темы и слишком откровенного его признания, которого не ожидала.
– Не знаю ингредиентов, но отвар целебный, бабуля вчера для тебя приготовила.
– А-а… – протянула Глаша и сделала несколько больших глотков.
Скривилась и отдала кружку мужчине.
– Горько.
– Ты умница, – похвалил непонятно за что Шагин, видимо, за героический стоицизм во время принятия горького лекарства, и погладил по голове. И… вернулся к прерванной теме: – Давай уточним: ты абсолютно уверена, что человек, напавший на тебя вчера, это тот же преступник, что ограбил тебя и украл рюкзак?
– В том-то и дело, что уверена, – поделилась Глаша тревогой, отстранившись от всяких эротических игр и волнений и переключившись на обсуждение преступника. – Но дело в том, что это никак не мог быть Антон. Понимаешь? Вот никак. Он остался в театре, я из такси видела, как он туда вернулся. Но даже если предположить, что он сразу же выскочил оттуда, поймал такси и поехал следом за мной, всё равно не получается. Убийца этот был одет в то же худи, с той же маской с принтом челюсти черепа на лице, в кроссовки и джинсы. А Антон был в дорогом, хорошем костюме, ботинках и плаще. Значит, он готовился к тому, чтобы меня задушить? Так, что ли? Но он же не мог предположить, что я уеду после антракта, чтобы ловить меня где-то в кустах. Никак не выходит ни по времени, ни по возможности проделать всё это. Да и вообще… Не мог он, и всё. И теперь мне ужасно стыдно, что я его заподозрила, а ведь он позвонил вчера, как только спектакль закончился, и беспокоился, спрашивал, как я себя чувствую. А я
