Как пальцы в воде. Часть 2 - Виолетта Горлова

– Марк, у тебя такой взгляд, будто ты увидел живую королеву, вместо Клео сидящую у меня на коленях, честное слово!

– А ты думаешь, если бы я увидел мертвую королеву у тебя на коленях – мой взгляд был бы более равнодушным?

– Не знаю, однако мне такое предположение не нравится. Тем более что Клео действуют на меня умиротворяюще, а вот королева… не знаю. Ладно, если живая, но вот мертвая… не думаю, что я был бы в восторге. – Он возмущенно нахмурил брови, но не стал распространяться на эту тему, а спросил:

– Так что случилось? В твоей голове явно произошло какое-то переключение.

– Да… впрочем я решил рассказать о своих соображениях… Клео. – Увидев насмешливую улыбку приятеля, я добавил: – Вот, вот… я и так подозревал, что ты поднимешь меня на смех-стоит мне только заикнуться об этом, а глядя сейчас на твою рожу, я в этом уверен.

Тодескини с трудом скорчил серьезную физиономию и медленно проговорил:

– Обещаю, что буду невозмутим.

– Посмотрим. – Не спеша я взял банку пива и перелил остаток напитка в стоящий на столе бокал и, сделав глоток, сказал:

– Не исключено, что у меня случился пророческий сон.

– Сейчас? – почти не смеясь, но очень сдерживаясь, спросил Фрэнк.

– Нет, еще в самолете.

– Так, тогда понятно, – разочарованно вздохнул он, пожав плечами.

– Ты вначале выслушай, а потом будешь иронизировать! – зло отрезал я.

Тодескини поднял руки в капитулирующем жесте.

– Марк, ты прав, извини. Тем более ты же знаешь, что я с вниманием отношусь к сновидениям. Просто когда ты заявил «пророческий», у тебя был вид великого полководца перед решающим сражением, поэтому меня чуть насмешило выражение твоего лица, а не твое заявление.

С минуту помолчав, оценивая его искренность, я все же соизволил буркнуть:

– Ну ладно, только все равно я буду рассказывать Клео и, обратившись к ней, спросил:

– Клео, ты помнишь профессора Биггса?

Дремлющее животное, услышав свое имя, приоткрыло глаза и, скосив их в мою сторону, моргнуло. Я принял это движение сонной кошки за положительный ответ. Безусловно, начало такого странного диалога заинтересовало Тодескини, и он стал наблюдать за устроенным мною спектаклем. На самом деле не сон натолкнул меня на догадку, а воспоминание об одной моей беседе с профессором Биггсом; и запомнившаяся из сновидения фраза стала как-будто бы продолжением того разговора. Во сне я увидел старика-профессора, сидящего темным вечером на скамейке в парке. Указывая рукой на солнце, восходящее на горизонте и освещающее шпиль церкви, он сказал мне: «Видишь, Марк, там светло». Что могло это означать, если предположить, что сны действительно бывают вещими? Я не знал, но потом вспомнил один из наших с ним разговоров, и последней каплей, приведшей меня к догадке, оказался звонок священника. Но я боялся все же ошибиться, поэтому вначале решил рассказать о той беседе кошке.

Интересно, что Клео быстро прониклась симпатией к старику и в тот теплый летний вечер тоже сидела у него на коленях. Однако меня удивило то, что и Алан был в восторге от моей питомицы. Мы с профессором неспешно потягивали вино и разговаривали о возможностях человеческого мозга. Но в какой-то момент Биггс, поглаживая довольную Клео, спросил у меня:

– Марк, а вы верите в Бога? – Он посмотрел на меня очень пристально, очевидно, таким образом дав мне понять, что мой ответ очень важен для него.

– Верю. А вы, насколько мне помнится, убежденный атеист, – утвердительно заметил я, предполагая жаркую дискуссию на тему теологии. Но ответ Алана стал очень неожиданный для меня:

– Это я раньше был убежденным атеистом, к моему большому сожалению, – огорченно промолвил мужчина, нахмурив широкие, чуть седые брови. Эти его слова и поникший вид меня весьма удивили, и я даже не знал, что ответить.

– Мы не виделись с вами некоторое время… Неужели за это время в вашем мировоззрении произошли такие кардинальные изменения? – спросил я.

Биггс задумался и прикрыл глаза, будто погрузившись в воспоминания, но спустя минуту он посмотрел на меня и сказал:

– Нет, Марк. Эти перемены со мной случились много раньше, просто мы с вами не обсуждали эту тему. Или вы думаете, что я без промедления должен был вас поставить в известность? – лукаво усмехнулся он.

– Нет, конечно. Но, честно сказать, мне очень любопытно, что могло стать причиной таких изменений?

Алан немного помолчал, чуть нахмурившись. Затем его лоб разгладился и он взглянул на меня как-то по-новому.

– Я понимаю и даже разделяю ваш интерес. – Профессор неторопливо глотнул немного вина и добавил: – Вы узнаете об этом чуть позже. А вы, в свою очередь, можете мне ответить, чем была обусловлена ваша вера? Ваша мать-католичка?

– Да, но я бы не сказал, что она относится к категории фанатичных приверженцев веры.

– Ну а вы? На чем основывается ваша вера? Воспитание или внутреннее убеждение… необходимость? Или родившись в католической семье – некоторым образом, конечно – вы без всяких сомнений уверовали во Всевышнего? – Прозвучавшая в его голосе ирония меня не обидела. – И потом никогда не задавались вопросом: так ли это? – замолчал он, глотнув золотисто-коричневый херес.

Я молча пил божоле, но не потому что не хотел отвечать, а просто сам вспоминал: с чего и когда для меня было Начало.

– Если не желаете – можете не рассказывать, – неправильно истолковав мое молчание, огорченно промолвил гость.

– Нет, нет, профессор. Я задумался, хотя ответ на этот вопрос знаю давно. Мне необходимо было как можно более точно передать вам свое собственное видение этой сложной и противоречивой темы… Поэтому пытался более точно вспомнить, как я поверил в Бога… или в Абсолютный Разум. Называть можно по-разному, суть-то одна… – промолвил я, промочив горло большим глотком прохладного напитка.

– Ну и как, вспомнили? – спросил Алан, улыбаясь.

– Представьте себе, – да, – улыбнулся я в ответ.

– Ну так поделитесь со мной своим откровением. Мне ведь скоро, очевидно, придется предстать пред Ним.

– Вот в этом я не уверен. Преклонный возраст – еще не гарантирует скорую встречу с Творцом.

– Согласен. Да и захочет ли Всевышний беседовать со мной, – чуть грустно заметил он. Нотки безнадежности или тоски, прозвучавшие в его голосе, печаль потускневших глаз старика сказали мне о многом. Но профессор вдруг как-то собрался и уже более твердым голосом сказал: – Ладно, обо мне потом. Я хотел бы услышать ваш рассказ. И поверьте, это вовсе не простое любопытство. Мне действительно важно знать.

– Важно для чего, профессор? Чтобы лучше узнать меня? Или… себя? А может, чтобы попытаться разделить мою точку зрения?

– Вероятно, и то, и другое.

– Хорошо. Вам я расскажу об этом с большим удовольствием.

– С большим удовольствием? – удивленно спросил он.

– Ну вы же ученый. И вам нужны доказательства, – самодовольно ответил я.

– Вы хотите сказать, что можете предоставите мне доказательства существования Бога? – скептически и не без изрядной порции иронии спросил Алан.

– Не совсем, конечно. Но разумное зерно и даже определенная логика в моих доводах, думаю, есть. – Я замолчал, дав ему некоторое время прийти в себя, тем временем наполняя бокалы вином; один из которых, с хересом, подал Алану, а себе налил божоле. Профессор сделав глоток, обратил на меня свой внимательный взгляд.

– Вы знаете, что я родился в семье фармацевтов и врачей. Правда, мой отец не относился ни к тем, ни к другим, впрочем, как и ваш покорный слуга, – начал я свое небольшое повествование. – Пожалуй, с самого детства, во всяком случае, достаточно рано, я все подвергал сомнению. И это все, попадающееся мне на глаза, подвергалось «вскрытию «и «препарированию»: от игрушек, бытовых приборов и различного рода устройств до несчастных бабочек, за которых мне до сих пор стыдно. Взрослые не бездействовали, заметив мои опыты по методическому и безжалостному уничтожению безответных существ… – заметив напряженный вопрос в глазах моего собеседника, я поспешил его успокоить: – Нет, нет, профессор, страдали только бабочки и неживые механизмы. Так вот, мои родные, безусловно, волновались из-за моих экспериментов, нередко подвергая меня остракизму. Иногда это помогало… – Я прервался и посмотрел на профессора, чтобы оценить его реакцию. Судя по выражению его лица, мой рассказ ему был пока интересен. – Как-то раз, – продолжил я, – мой дед взял меня в гости к своему приятелю, синьору Джанни Алесси, известному итальянскому ювелиру. До сих пор не знаю, но предполагаю, что по просьбе моего деда, синьор Алесси разрешил мне понаблюдать за своей работой, и я тогда поразился тому волшебному представлению, которое устроил ювелир: поначалу, из обычной, казалось бы, золотой тонкой ленточки, получилась изящная змейка с сапфировыми глазками-бусинками и переливающейся чешуйчатой кожей. Мужчины заметили мое изумление, и синьор Алесси стал мне рассказывать о некоторых других ювелирных изделиях, акцентировав мое внимание на том обстоятельстве, что все они – творение человеческих рук, как и многие другие разнообразные предметы, окружающие нас. И если человек талантливый или хотя бы способный, то и результат его труда должен быть красивым и полезным. По-видимому, тот разговор стал переломным во всей моей дальнейшей жизни, а мои родные, – усмехнулся я, вспоминая, – с того момента успокоились, уже не очень волнуясь о моем личностном становлении. – Я замолчал, откусив кусочек сыра и запив его вином. В образовавшейся паузе, прозвучал голос моего гостя: