Дороги - Яна Завацкая

— Ну как церковь? - поинтересовался он.

— Ничего. Мы ребенка сегодня крестили. Сына Лири, я тебе говорила…

— А… - Пита с аппетитом поедал креветок.

— А ты как тут? Читал?

— Кинушку смотрел.

— А чего не с экрана?

Пита пожал плечами.

— Да сам не знаю.

— А какая кинушка-то?

— "Сексокибер". Ты знаешь, наверное…

— Не-ет, - протянула Ильгет, - комедия?

— Ну да, эротическая, - подтвердил Пита.

— Интересно?

— Да ничего так. Посмотри, тебе не помешает.

— Хорошо, - согласилась Ильгет. И вдруг вспомнила о своей Радости, и уж этой-то радостью обязательно нужно было поделиться с Питой.

— Слушай, Пита… ведь мы теперь можем завести ребенка!

— Хм… а ты что - уже? - он оценивающе посмотрел на нее.

— Да нет, конечно… Но я еще и не лечилась, у меня же никого не было, зачем вообще об этом думать. Хотя ты знаешь, гормональные функции у меня все уже восстановлены. Но там, наверное, спайки и все такое, надо точно узнать у Мирана. Ты знаешь, на Квирине же все возможно! В самом крайнем случае они возьмут у меня яйцеклетку, у тебя сперму, и вырастят ребенка в искусственной матке. Ну, это если уже совсем ничего не получится… Но я думаю, что это все теперь возможно. Что ты насчет этого думаешь?

— Не знаю, - сказал Пита с сомнением, - мы еще тут не обжились. Даже ты еще минимум не сдала. Вот перестанут нам пособие платить…

— Да брось, - отмахнулась Ильгет, - не перестанут. Мне приличную премию выплатили, и думаешь Дэцин меня так запросто отпустит из Дозорной Службы? Я все равно буду служить, а значит, и деньги будут. И потом, на ребенка тоже ведь платят пособие, причем столько, что на него и жить можно. Тут это не проблема, поверь…

Пита пожал плечами неуверенно.

— Не знаю. Хотя тебе виднее, конечно… ну если хочешь, сходи к врачу, обследуйся. Ты ведь уже лечилась на Ярне.

А может, и правда, не нужен ребенок, подумала Ильгет. Радость погасла. В самом деле - зачем? Пита смотрел на это без всякого энтузиазма. Как странно - ведь он хотел завести Мари, сам предложил, а после ее смерти потерял всякий интерес к потомству.

Ильгет вспомнила Данга, как он бережно держал малыша на здоровой левой руке (левой он пока действовал более уверенно), как его глаза светились, и рядом - такая же счастливая, почти не верящая в свое счастье Лири (да и правда - чуть-чуть дэггер промахнулся, и не окажись еще рядом Ильгет, и не было бы ничего этого, а разве это первая такая ситуация для них…) Вот для Данга это счастье, а для Питы… ну что это для Питы?

Ему не нужен ребенок.

А так ли нужен он Ильгет? Материнский инстинкт… но это же только инстинкт. Данг и Лири - ну это их дело. Почему нужно брать пример с других?

Интересно, а почему Пита все-таки так?

Действительно, он чувствует себя здесь неуверенно. Может, еще и вину свою ощущает… неполноценным себя считает. Хотя не похоже. Кто его поймет… Во всяком случае, понять это можно, он сейчас сам нуждается в опеке и помощи, ему не до ребенка.

— Пита, давай я поговорю с Сантой… ты, правда, не эммендар, но по-моему, восстановить психику тебе бы не помешало. Ну поверь, ты сразу почувствуешь себя другим человеком!

— О Господи, Иль, да отстань ты от меня с этой ерундой! - Пита отодвинул тарелку, Ильгет тут же с готовностью налила ему чаю, - я совершенно нормален, здоров, ну с чем я пойду к этой твоей Санте?

— Да я же не говорю, что ты болен! Но тебе станет легче, правда… и тебе же надо как-то обживаться здесь.

Ильгет умолкла, глядя в свою чашку. Господи, что же сделать, как ему помочь? Пита мрачно жевал пирог.

В чашке Ильгет на дне плавали мокрые кусочки мятных листьев, есть больше не хотелось, но невозможно было и встать, пойти, заняться чем-то. Пита еще не поел, да и привыкли они сидеть вот так вдвоем после обеда и ужина, подолгу. Они болтали, и при этом Пита ел и ел, очень медленно, но не переставая, пока не уничтожал все, что было на столе, а тогда начинал подчерпывать ложечкой сахар или подливал себе еще чайку.

— Могла бы родить от этого твоего… Арниса, - лицо Питы слегка перекосилось. Ильгет вспыхнула и онемела на несколько секунд.

— Он мой друг, - собственный голос показался ей чужим, - просто друг. Ничего больше. У меня не может быть с ним ребенка.

Она заплакала.

— Пита, ты не веришь мне?

Он слегка растерялся. Похлопал ее по руке. Потом посуровел и отодвинулся.

— Как ни странно, верю, - сказал он. Ильгет всхлипнула и потянулась за салфеткой. Высморкала нос.

— У нас не было ничего… никогда…

Я оправдываюсь, подумала она. А ведь я в самом деле не виновата ни в чем. А вот Пита… Но я же не могу его обвинить!

— Как ни странно, - с горечью сказал Пита, - я тебе действительно верю. У тебя с ним ничего не было. Вы слишком возвышенны для этого. Это я - грубый мужлан, которому нужен секс.

Ильгет смотрела на мужа расширенными глазами.

— О чем ты? Пита? Я не понимаю. Разве я такое говорила? Или имела в виду?

— Имела, конечно, - буркнул Пита, - для тебя секс всегда был грязью.

Ильгет молчала. Это была новость.

На самом деле она всегда чувствовала себя неполноценной какой-то в этом смысле. А те несколько ночей, что они провели с Питой сейчас, после его возвращения - положения не исправили. Все стало еще хуже. Раньше ей не было больно. Последние несколько раз ей приходилось терпеть, и раньше, до всего, она бы просто и не вытерпела этого. Теперь научилась. Научилась стискивать зубы, сжиматься и думать даже, что это еще терпимая боль, переносимая, что бывает хуже… только бы поскорее все кончилось.

Но никогда она не говорила, что секс - это грязь, и не думала так.

— Пита, - сказала она тихо, - я… я тебе уже сказала, что мне просто больно.

Она действительно ему об этом сказала. В перый же раз. Она даже вскрикнула, почувствовав спазм. То, что это спазм - понятно, и понятно, почему. Питу это не заинтересовало, и больше Ильгет о своей боли ничего не говорила.

— Не надо, - брезгливо сказал Пита, - теперь еще придумала какую-то отмазку. Больно бывает девственницам и нерожавшим. Раньше тебе не было больно. Чтобы спазмы появились вдруг ни с того, ни с сего… знаешь, я туп, но все-таки кое-что я тоже читал. Так не бывает.

— Почему ни с того, ни с сего, - Ильгет посмотрела на мужа, - у меня и в самом деле был… были… другие мужчины. Меня там… я не говорила тебе, но… это не моя вина. Меня изнасиловали там. Рефлекс появился.

Она замолчала. Хотелось заплакать. Объяснить всю эту гремучую смесь - дикая, гасящая сознание боль (больно было даже не в этом месте, хотя там тоже, страшнее всего тогда болели руки и ребра), тяжелое смрадное дыхание на лице, черная форма, от которой темно в глазах, пот на чужом вонючем подбородке, физически ощутимая похоть, черная форма Питы, измученный раненый Арнис, и такая же мужская жадность, желание, которое теперь всегда будет вызывать у нее ужас, потное от страсти лицо, и мгновенно сжавшееся в панике влагалище… Объяснить это невозможно.

Лучше молчать.

— Я тебе, конечно, сочувствую, - спокойнее сказал Пита, - но жертвы насилия обычно сами ставят себя в такие обстоятельства, при которых насилие возможно.

Ильгет вспыхнула.

В общем-то, Пита прав. Она сама себя поставила в такие обстоятельства. Именно поэтому женщины не должны воевать, этим они как раз себя и ставят в обстоятельства, когда возможно насилие. Но ведь Ильгет, вроде бы, и не жаловалась.

Другое сейчас важно.

— Например, Арнис, - она прямо посмотрела на Питу. Сжала кулаки, чтобы руки не дрожали.

Зачем она это сделала? Зачем? Ведь собиралась поддерживать мир в семье. И что? Надо было его как-то успокоить, отвлечь… Конфронтация началась. Пита не отвел взгляда, и опустить глаза пришлось ей.

— Что - Арнис? - спросил он.

— Он поставил себя в такие обстоятельства, при которых возможно насилие.

— Я его не трогал, - сказал Пита, - я вообще не воевал, к твоему сведению. Я был программером. Когда началось восстание, нас по-разному использовали. Я не работал в том здании, случайно оказался. Меня туда прислали. Когда вы начали нас захватывать, мне приказали охранять пленного и в случае чего прикончить. Вот прикончить, извини, я не смог.

Ильгет шумно вздохнула. Разжала пальцы. Ей стало стыдно.

— Прости, Пита, - тихо сказала она, - я, в общем-то, понимала, что ты на такое не способен, но… мысли всякие были. Прости.

— Не беспокойся, - с иронией сказал Пита, - твоего любовника я не трогал.

— Он мне не любовник.

— Да? - почувствовав раскаяние Ильгет, Пита стремительно начал закреплять обычное положение обвинителя, - оно и заметно! Я это сразу понял, что вы, конечно же, просто первый раз друг друга видите! Когда ты к нему кинулась… Ведь заметь, не ко мне! Мы не виделись почти год, но кинулась ты к нему.

— Пита, но… если бы он даже был мне совсем незнаком, я бы все равно сделала то же самое. Ведь он был ранен. Ну и что? Я вот и Данга вытащила, так что теперь, Лири должна ревновать? Это же совсем другое, Пита, как ты не понимаешь!