Балтийская гроза - Евгений Евгеньевич Сухов

ударную волну. На впалых щеках темно-малиновой размазанной помадой застыла кровь.

– «Вятка», «Вятка», я – «Волга», как слышите меня?! Отзовитесь! «Вятка», «Вятка», ответьте!

Некоторое время Галуза лежал неподвижно, прислушиваясь к своему обессиленному телу. Потянулся было к телефонной трубке и тотчас почувствовал, как сильнейшие приступы боли отозвались в каждой клетке его тела. Трудно было даже понять, что именно болело, он весь представлял собой одну сплошную рану. А еще раскалывалась голова. Заглушая стон, рвавшийся наружу, Григорий крепко стиснул челюсти, переключил портативную радиостанцию на прием и проговорил:

– «Волга», я – «Вятка», как слышите меня?

– Наконец-то! Слава богу, ты живой! – взволнованно проговорил Стародубцев.

– Живой, товарищ подполковник, – прошелестел губами Галуза, опасаясь причинить себе новую боль.

– Слышу грохот, доложить обстановку!

– Ведем бой у станции Элея с немецким бронепоездом. Есть убитые и раненые. Постараемся выполнить боевую задачу и добраться до Елгавы.

– Добро! – с некоторым облегчением произнес Стародубцев. – Идем к вам на помощь. Конец связи.

Глава 30

29 июля 1944 года. До Елгавы пятнадцать минут…

– Уходи! Уходи! – кричал Иван Чечулин водителю. – Прячься за деревья!

Пряча бронеавтомобиль от огневого удара, водитель прибавил скорость и свернул в липовую аллею. Прозвучавший залп укутал бронепоезд в густой едкий дым. В деревья, стоявшие строем, словно на параде, с опозданием ударили три снаряда. Ободрав густые кроны, они с хищным воем разлетелись по полю. Воткнувшись в землю, словно собираясь пробить ее насквозь, они подняли к небу килограммы спрессованной земли, разворотили ее каменное нутро и оставили после себя глубокие дымящиеся воронки.

Техник-лейтенант Чечулин увидел, как артиллерийский снаряд, ударившись в борт командирского бронетранспортера, прошил его насквозь и, ткнувшись в землю, подкинул его взрывной волной. Покореженная и побитая броневая машина с грохотом упала на землю. Из нее в разные стороны разлетелись люди, вооружение, боеприпасы и прогоревший хлам, который минуту назад можно было назвать обмундированием.

Внутри лейтенанта все похолодело. Вряд ли после такого сильного взрыва кто-то сумел уцелеть. Оставалось подобрать трупы и двигаться дальше.

Ход бронированной колонны замедлился. С бронеавтомобилей, прощупывая темноту, ударили трассирующие очереди, харкающим лаем застучали пулеметы; пули, ударяясь в бронированную поверхность бронепоезда, разбивались на мельчайшие осколки.

Бронемобилям, имеющим всего два пулемета, с бронированной махиной не совладать. Можно сколько угодно покусывать да сердить, вот только особого вреда бронепоезду это не принесет. Оставалось лишь уповать на удачу.

– Бейте по командирской рубке! – кричал лейтенант в рацию. – Этот гад не должен уйти!

Пулеметы зачастили, залаяли; пули остервенело стучали по толстой брони; зло цокали противотанковые пули. Осторожно, опасаясь очередного выстрела, вперед выдвинулись бронетранспортер с бронеавтомобилем. Не самая смертоносная техника, но даже такому гиганту, как бронепоезд, может доставить немало неприятностей. Длинно полоснул пулеметными очередями бронеавтомобиль; затараторила двухсотмиллиметровая автоматическая пушка бронетранспортера, но снаряды отскакивали от толстой брони бронепоезда, не причиняя никакого вреда бронированным вагонам.

– Миронов и Назаров, бегом подскочили к командирскому бронетранспортеру.

– Посмотрите, что с командиром. Вытащите его из-под огня! Если живой – к Кондрашову!

– Есть! – отозвались оба, проворно спрыгнув на землю.

Треском и слабым голосом напомнила о себе рация:

– Я – «Первый», «Второй» отзовись!

– «Второй» слушает! Вы живой, товарищ капитан?

– Живой. Остальные убиты.

– Я отправил к вам бойцов, они выведут вас с поля боя.

– Прими командование на себя. Уничтожь бронепоезд, и двигаемся дальше! Задача остается прежней, мы должны зацепиться за Елгаву.

– Есть, уничтожить бронепоезд и двигаться дальше на Елгаву! – бодро отозвался заместитель командира роты.

Ивану Чечулину хотелось добавить что-то ободряющее, но подходящих слов не отыскалось. Понимал, что командир роты серьезно ранен.

Грохот боя усиливался. Колонна расползлась: бронеавтомобили прятались за кусты и деревья; танки – за строения. Бронепоезд, не жалея патронов, поливал раскаленным свинцом густую растительность; с бронеплатформ слаженно лупила артиллерия.

– Второму экипажу бить по открытым бронированным площадкам с минами! Стяните брезент с бронетранспортера и шарахайте в них!

– Сделаем, – ответил старшина Ракита, пробившись через эфирные помехи.

– «Четвертый» и «Пятый», слушай мою команду! – обратился лейтенант к командирам танков. – Обходите бронепоезд с противоположной стороны. Будьте осторожнее, не попадите под боковую артиллерию. «Четвертый» бьет по паровому котлу, «Пятый» – по топке. «Шестой», постарайся подойди к бронепоезду поближе под небольшим углом и бей по пушке, что впереди! Расколошматить ее вдребезги, Рябинкин!

– Сделаю, товарищ лейтенант! – через шумы эфира пробился голос командира танка.

Бронепоезд слегка подвинулся вперед, осветил пространство сильными прожекторами. Из башен прозвучали длинные очереди из крупнокалиберного пулемета по подкравшемуся бронетранспортеру. Часто и злобно закаркали зенитки, взрывая колесами бронетранспортера землю. В воздух с шипением, разбрасывая вокруг себя искры, взлетели сигнальные ракеты. Зависнув на куполе неба, они ярко осветили окрестность, заглянули в дальние уголки.

В этот самый момент танки подобрались почти вплотную к бронепоезду и, затаившись за деревьями, навели прицелы на локомотив. Два выстрела слились воедино. Толстая броня мужественно выдержала сильнейший удар. Отрикошетившие снаряды взметнулись вверх и рассыпались на фоне просветлевшего неба. За первым выстрелом громыхнуло еще два. Первый выстрел, пробив броню, взорвал паровой котел, выстреливший мощной раскаленной струей; второй бронебойный снаряд расколотил кожух и огненную коробку топки, выпустив наружу сгоревшее топливо. Огонь, пробившийся в будку, тотчас сжег машиниста и его помощника и через щели, образовавшиеся в броне, с громким свистом вырвался наружу, приковывая взоры противоборствующих сторон. Стало ясно, что бронепоезд серьезно ранен и более не способен двигаться. Но он продолжал неистово сражаться: из окошек в чреве бронепоезда раздавались автоматные очереди, в истерике колотили тяжелые пулеметы, а артиллерия, находящаяся на бронеплощадках, внимательно выискивала подходящую цель. Из середины бронепоезда бабахнула пушка. На какую-то секунду в воздухе завис звук пушечного выстрела, а потом, затихая, растворился среди городских строений.

Открытая площадка уже была уничтожена минометным огнем. Пушка замолчала, молотила только зенитка, не давая возможности приблизиться.

У моста в борт бронеавтомобиля осколочно-фугасным снарядом ударило зенитное орудие. Опрокинувшись набок, машина пустила кверху небольшой черный дымок, разраставшийся с каждой секундой, через который пробивались языки пламени. Огонь охватил покореженное железо, ярко освещая каменный мост, узкую, равнодушную к происходящему речушку, едва плетущуюся вниз по склону.

Из бронеавтомобиля, объятый факельным огнем, выскочил ефрейтор Балакирев. Пробежав несколько метров, он рухнул на берег и уже не поднимался, безучастный к огню, пожирающему его спину.

Бронепоезд, не умолкая ни на секунду, обстреливал рассеянную колонну. Легкий танк перебрался через реку и, прячась за густыми кустами, подобрался к нему. Оставалось лишь точнее прицелиться, чтобы разнести ствол торчавшей наружу пушки. Но тут в башню угодил снаряд, и Иван Чечулин, увидев, что танк сильно тряхнуло, невольно стиснул челюсти, осознавая, какие разрушения произошли