Мораль святого Игнатия - Ольга Михайлова

Маленького пророка и визионера, вообразившего себя царем-псалмопевцем, поспешили отправить восвояси.

День выдался трудный. Отец Эзекьель предложил продолжить завтра с утра, отец Аврелий с легкой улыбкой согласился.

После ухода отца Эзекьеля, когда де Шалон собирался к себе, Сильвани неожиданно предложил ему прогуляться до лазарета. Гораций молча кивнул — он и сам хотел навестить Дюрана. По дороге де Шалон тихо спросил, понял ли Аврелий, кто убил де Венсана?

— Вы когда-то сказали, что восхищаетесь мною, Орас. Отдаю комплимент. Я в восхищении. Вам удалось из ваших ребятишек, не глядящих в начале семестра друг на друга, за несколько месяцев сделать стену каменную… преграждающую путь любому расследованию. Восхищаюсь и преклоняюсь. Что до убийства… Ignoramus et ignorabimus31, коллега. Мы лишь случайно сможем понять, что произошло и кто причастен к этому.

Отец Гораций счёл этот комплимент сомнительным, но промолчал. Суждения отца Сильвани неизменно несли на себе печать истинности, и потому сетовать на их жестокость не было смысла.

Дюран лежал в лазарете, глядя в белый потолок. Господи, что он делал не так? Теми ли стезями шёл? Как могло случиться, что, озабоченный очищением и совершенствованием этих душ, он воспитал убийцу? В отличие от Горация, он не делил их, видя в каждом из них — своего воспитанника, духовного сына. Кто мог дерзнуть на подобное? Да, де Венсан не был воплощением нравственности, но кто мог поднять на него руку, хладнокровно, с умыслом, в необоримой жестокости и злобе? Разве разделился сатана? «Мера любви — любовь без меры…» И это плоды его любви? Он мысленно в ужасе перебирал имена, перед ним всплывали лица, он совершенно извёлся и истерзал себя.

Его любимец, Эмиль, его Котёнок с чистыми сине-зелеными глазами… Нет-нет!! Первенец от духовных чад его, его малыш приехал, когда Лоран уже пропал, и глупо подозревать Эмиля в столь зверском убийстве. Уж это-то немыслимо! Сломать шею — на это нужна чудовищная сила. Нет, это не Эмиль.

Дамьен… Сил у него в избытке, направляемый Горацием, он удивлял Дюрана проявившейся серьезностью, духовностью, стремлением к Истине. И этот юноша поднял руку на человека? Дюран вздыхал и покачивал головой. Он не верил. Не хотел верить. Дамьен нравился ему, и думать о нём как об убийце у Дюрана просто недоставало духа.

Милый кривляка Потье? Нет. Невозможно. Даже если вспомнить их пугающие разговоры с д'Этранжем — не мог, он умнее всех и понимает груз, который обрушивается на голову того, кто нарушает заповедь Господню. Он не мог. Не мог бы ни жить с этим, ни улыбаться, совершив подобное. И не только нравственно — в мальчонке не хватило бы и физических сил на подобное деяние.

Д'Этранж? В нём была неприязнь и даже ненависть к Лорану — но предположить, чтобы он мог решиться…? Да и решись он на подобное — в отчаянии саданул бы по голове. И — в ужасе ринулся бы к нему и тут же во всем признался бы.

Мишель Дюпон? В нём — такая же сила духа, как в Дамьене, лишь непроявленная, скрытая. В нём глубокий и зрелый ум, как у Потье, только не стремящийся к блеску и не демонстрирующий себя. Но мальчик казался столь уравновешенным и вдумчивым, что жуткое в своем изуверстве убийство просто не вязалось с ним.

Дюран пытался предположить, что это мог сотворить кто-то иной, из класса отца Аврелия, но гипотеза эта рушилась при мысли о том, что было совершено с трупом. Это была месть, месть за него, и это мог сделать только тот, кто был болезненно задет клеветой и ложью, возведённой на него. «Мера любви — любовь без меры…»

Да, это сделал тот, кто любил его.

Глава 2. Отцы и дети

Мишель Дюпон заметил у ограды экипаж и подался вперед. Так и есть, он узнал фонари на запятках, изготовленные в Дижоне. У ворот стояла карета отца. Чуть дальше была ещё одна, со знакомым гербом на дверце. Приехал префект. Стало быть, дознание идет полным ходом. Гастон сказал, что приехал и его отец, и сейчас он у ректора. Интересно, что там говорят? Небось, переполнены неподдельной скорбью по поводу переселения в мир иной негодяя Лорана де Венсана?

Мишель усмехнулся. Их учили этикету. Невежливо обнаруживать печаль на свадьбах и радость на похоронах. Отец Дюран говорил правильно: «Кто сказал вам, что ваше мнение о ближнем — истинно? Ваше мнение о ближнем — это ваше мнение и все. И лучше будет, если вы оставите его при себе…». Да, невежливо говорить правду о покойнике. De mortuis aut bene…

Что ж, они правы. Кому она нужна, правда о Лоране? Честные не лгут, когда не нужно, но о мертвеце нужно лгать. «Понять же степень необходимой лжи может только истинный человек. Он никогда не солжет, чтобы обелить себя или возвысить, не солжет, чтобы получить выгоду, но скрыть правду иногда тоже и благоразумно, и непредосудительно…» Все правильно. Ему не нужно обелять себя и возвышать, хотя, конечно, из смерти Лорана выгоду он извлёк, и немалую — ибо теперь обрёл спокойствие, но зачем же об этом рассказывать на всех перекрестках?

Скрыть правду, да еще такую — конечно же, непредосудительно.

Бедный отец Дюран. Вспоминая его заплаканное, искаженное скорбью лицо, Мишель морщился. Ну, зачем он так? Разве можно убивать себя? А, главное, было бы из-за чего переживать? Видит Бог, за Венсана Дюран был не в ответе, этот сыр сгнил задолго до его появления здесь. Но понимая, что тот боится за них и подозревает их — морщился снова. Ну, что он так, в самом-то деле? На сердце Мишеля потяжелело. А ректор-то! Когда этот подонок вытворял мерзости — шуму не было, а тут, подумаешь, получил подлец по заслугам — и по шее и в задницу, и шуму-то, шуму!

А чего шуметь?

Между тем, в кабинете ректора обсуждалось ужасающее происшествие. Жасинт де Кандаль специально вызвал префекта, судью и богатейшего коммерсанта, чтобы, как ему казалось, проинформировать их о беде, на самом деле — в бессильной надежде Бог весть на что. Коротко рассказав о пропаже мальчика, о его поисках и, наконец, обнаружении тела, не скрыв и ужасных подробностей, сопутствующих находке, он сообщил, что все обстоятельства говорят об убийстве. Жестоком, осмысленном и умышленном. Более того, и это ужаснее всего, само преступление роковым образом перекликается с недавним прискорбным случаем… попыткой опорочить одного из педагогов, а именно — отца Даниэля Дюрана, учеником которого был убитый. Вполне возможно, и даже более того, очевидно, что следы убийцы ведут в ту же группу. Гастон Потье, Дамьен де Моро, Эмиль де Галлен, Филипп д'Этранж и Мишель Дюпон.