Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования - Филип Шенон

Но председатель Верховного суда Уоррен пришел к другому выводу.

35-летний уроженец Филадельфии Сэм Стерн, работавший прежде секретарем у председателя Верховного суда, имел определенное представление о его характере, и другие юристы комиссии нередко спрашивали, каково было работать на этого человека. Получив диплом юриста в Гарварде в 1952 году, Стерн сначала работал секретарем судьи в федеральном апелляционном суде в Вашингтоне, а затем Уоррен нанял его в 1955 году в качестве одного из трех своих секретарей. Вместе с другим секретарем Стерн сидел в кабинете при зале заседаний, то есть они слышали, как Уоррен в соседнем помещении обсуждает дела с другими судьями. Когда поутихли первые восторги от мысли, что теперь он работает в Верховном суде, наступило разочарование: в отличие от других судей председатель не стремился к долговременным отношениям со своими служащими. «Он был очень приветлив, но это было официальное дружелюбие политика, – пояснял Стерн, – в личные отношения он ни с кем не вступал». Максимально открытым с секретарями судья бывал, когда они собирались в офисе в выходной наверстывать бумажную работу. «Иногда Уоррен заглядывал к нам в субботу под вечер, рассказывал о политических баталиях в Калифорнии во время оно», – вспоминал Стерн. Уоррен не скрывал ненависти к Ричарду Никсону, который, как полагал судья, перекрыл ему путь в Белый дом.

И как Уоррен восхищался Кеннеди, Стерн тоже видел воочию. Вскоре после инаугурации президента Стерн приехал на встречу Уоррена с бывшими секретарями суда. Они собрались в клубе «Метрополитен» подле Белого дома, и там внезапно появился Кеннеди. «Кеннеди подошел к нам, всем пожал руки, сказал судье, как он ценит его работу. Уоррен сиял, – вспоминает Стерн. – Он был просто счастлив»8.

По мнению Стерна, Уоррен и сам «стал бы замечательным президентом». Как ни значителен его вклад в судебную систему, все же «он больше пользы принес бы» в Белом доме. Уоррен, по мнению Стерна, не был ученым юристом, теоретиком, зато он был выдающимся политиком, подлинным лидером. Магнетическая личность, с таким достоинством и целеустремленностью, что люди готовы были на компромиссы, даже на жертвы, способствуя Уоррену в решении поставленных задач. «Он мог свести в одну группу совершенно противопоказанных друг другу людей», – говорил Стерн.

Прямых контактов с председателем Верховного суда у Стерна во время работы в комиссии было мало, но даже на таком отдалении он начал волноваться за здоровье судьи. Он видел Уоррена в офисе комиссии в здании Организации ветеранов зарубежных войн, где располагался офис, и судья показался ему «больным, глаза у него слезились, – вспоминал Стерн. – Я встревожился». Двойная нагрузка – в Верховном суде и в комиссии – начала сказываться на судье, хотя Уоррен и продолжал каждое утро являться в офис комиссии, перед тем как, пройдя по улице до здания Верховного суда, надеть черную мантию и начать длинный рабочий день.

Глава 25

Кабинет конгрессмена Джеральда Форда

палата Представителей

Вашингтон

март 1964 года

Джеральд Форд требовал надавить как следует на Марину Освальд. Политические советники и ярые антикоммунисты из окружения конгрессмена не собирались отказываться от версии заговора, вдохновленного СССР или Кубой, а бесконечная ложь вдовы Освальда внушала опасения: не скрывает ли она доказательства этого заговора. Форду было известно, что некоторые следователи комиссии даже подозревают в Марине «спящего агента» Москвы. Возможно, она и не знала о намерении мужа убить Кеннеди, но ее заслали в Соединенные Штаты помогать Освальду и покрывать его, пока он осуществлял секретные замыслы Кремля. Эта версия объясняла, почему молодые люди вступили в брак, едва познакомившись, и почему их выпустили из России.

В марте Форд обратился к Рэнкину с предложением повторно допросить вдову Освальда, на этот раз на детекторе лжи – в надежде, что Марину удастся запугать и вырвать у нее наконец всю правду. «Добровольный текст на полиграфе позволил бы удовлетворить законный интерес общественности, – писал Форд. – Нам и так известно, что она “упустила” множество обстоятельств, которые с тех пор удалось установить… Возможно, она также “упускает” все, что ей известно о подготовке Ли Освальда, его деятельности и отношении с Советами»1. Форд разделял озабоченность некоторых юристов комиссии, считавших, что комиссия так и не узнала правду о визите Освальда в Мехико, но Марина знает, зачем он туда ездил. «По-видимому, ей известно о поездке в Мексику больше, чем она рассказала нам». Форд рекомендовал проверять и других свидетелей на детекторе лжи «всякий раз, когда в протоколе обнаружатся явные расхождения или недостаточно искренние высказывания».

Главенство Уоррена в комиссии действовало Форду на нервы. Председатель Верховного суда никогда не позволял себе грубо обходиться с Фордом или другими членами комиссии, но бывал «резок» и относился к ним свысока, по ощущению Форда2. «Он принимал множество односторонних решений, особенно в первые месяцы работы». Уоррен «присвоил себе чересчур много власти», и «невозможно было отклониться от его плана и расписания», вспоминал Форд. Поскольку в 1930-е годы Форд играл в футбол за Мичиганский университет, то и теперь прибег к аналогии из мира футбола: «Он обращался с нами, как с рядовыми членами команды, а сам он – капитан и квотербек».

Несмотря на эти разногласия, председатель Верховного суда признавал в Форде одного из самых ценных членов комиссии и наиболее усердно работающего – как и сам Уоррен. Сенатор Рассел практически устранился от расследования, двое других законодателей – сенатор Купер и конгрессмен Боггс – появлялись в офисе время от времени, но Форд считал своей обязанностью выслушать показания практически всех ключевых свидетелей. Он задавал им продуманные вопросы – видно было, что и материалы дела он читал весьма тщательно.

Для подготовки этих вопросов Форд собрал целую команду консультантов, не входивших в состав комиссии, и не считал нужным извещать об этом комиссию. Уоррен и другие сотрудники, наверное, обеспокоились бы, узнав, что Форд допустил к секретным документам комиссии своих друзей и советников, некоторые из которых не проходили проверку на благонадежность.

В особенности Форд полагался на троих помощников. Джон Стайлс, старый друг Форда еще из Гранд-Рапидс3, руководивший его избирательной кампанией в 1948 году, когда Форд баллотировался в президенты, следил за ходом расследования изо дня в день и готовил для Форда длинные списки вопросов к свидетелям. Форд также обратился к бывшему члену Конгресса от Республиканской партии Джону Рэю: этот юрист с дипломом Гарварда годом ранее отказался от места в Конгрессе. Чуть позже Форд ангажировал и молодого человека из Гранд-Рапидс, Фрэнка Фэллона, который в это время учился в Гарвардской школе права, и поручил ему проверять собранные комиссией показания.

Едва материал попадал на стол Форда в его кабинете в Конгрессе, он передавал его своим трем помощникам. Когда после суда над Руби юристы комиссии отправились в Даллас допрашивать свидетелей, Форд просил пересылать ему все протоколы, чтобы он «оставался в курсе развития событий». И эти материалы он также показывал своей троице консультантов.

Зачастую служебные записки этих помощников Форда не помечаются даже инициалами, что свидетельствует о том, насколько доверительные у них были отношения. К их рекомендациям Форд внимательно прислушивался и порой целиком включал текст записок в письма, которые уже от собственного имени и на бланке Конгресса отправлял Рэнкину с длинным перечнем заданий для членов комиссии. В марте Рэнкин получил от Форда список из десятков вопросов, которые следовало задать свидетелям с Дили-Плаза или присутствовавшим при гибели Типпита.

Консультанты Форда также подготовили списки дополнительных вопросов к сотрудникам комиссии по уже полученным свидетельским показаниям. Так, после того как в марте перед комиссией предстал Марк Лейн, помощники Форда на основании протокола показаний составили трехстраничный перечень всех сомнительных, на их взгляд, утверждений Лейна. Рядом с каждым из таких утверждений была пустая клеточка, где Форд или его помощники должны были поставить галочку, если слова Лейна удастся подтвердить. (Копия, сохранившаяся в бумагах Форда, свидетельствует о том, что ни одна из этих клеточек не была заполнена.) 4 Форд также обращался за специальными консультациями к коллегам-конгрессменам, имевшим медицинское образование, и просил прокомментировать протоколы из госпиталя Далласа и заключение патологоанатома. Конгрессмен от штата Пенсильвания Джеймс Уивер, по первой профессии хирург ВВС, сделавший затем карьеру в Республиканской партии, по просьбе Форда просмотрел медицинские документы и в ответном письме сообщил, что обширные ранения в голову «не оставляли надежды принять какие-либо меры для спасения жизни покойного президента»5. Уивер также поделился с Фордом – как политик с политиком – оображением, почему в показаниях медиков было столько путаницы, например, почему врачи из больницы Паркленда первоначально приняли выходное отверстие пули в горле Кеннеди за входное. На врачей «давили» безответственные репортеры, «журналисты или выдававшие себя за таковых», как выразился Уивер, и потому врачи говорили совсем не то, что хотели сказать.