Эпитафия Любви (СИ) - Верин Стасиан

Вчера я ломала голову, представляя его. Он такой, как музыкант, красивый и молодой? Или как Шъял, горы сала? Но вдруг как музыкант? Вдруг!

Вот о чём надо было спросить всезнающего Серджо… Поздно. Эта непонятная спешка, и хуже всего, в раннюю рань!

Что если Арбалотдор — сильный, высокий красавец? Разъезжает на черногривом мерине, как дядюшка Тин, и управляется с мечом не хуже героев Мозиата?

Верю. Хочу верить. Вера смиряет перед неизбежным, точно платье, которое подгоняют под непривычный размер талии.

«Прими решение» — заповедовал Серджо. — «или его примут за тебя». А ещё он говорил, чтобы я не позволяла никому манипулировать собой.

Сегодня, в одиннадцать часов, он будет ждать. Но я не приду.

Даже не попрощаюсь…

Надолго задумавшись, пока Луан поправляла внешность, я в конце концов рассудила, что выбора не оставили — что второй, что третий вариант из подсказанных Серджо решений предполагает поездку в Вольмер, а выбрать первый означает устроить скандал. Опекун задавит своей властью. Лишит общения с Луан. Что хуже? Он всё сделает, чтобы я пожалела, и пока тянется его опекунство, будет тянуться и преисподняя. И я пожалею — в первую же ночь без Луан, когда пожар обескровит меня, как летучие мыши несчастную лягушку.

Луан закончила. Я убедилась, что выгляжу почти идеально (это «почти», между тем, беспокоило меня), нерешительно встала, отряхнув с рукавов случайно упавшие волосы. И, сама не ведая, что ленюсь уходить, окинула прощально свой родной дом.

Прежней жизни настал конец. На террасе четырнадцать раз лежал снег. Четырнадцать таяний по весне предваряли четырнадцать расцветов алого амаранта в месяце Светлой Зари. Ровно в день именин торговые корабли отплывали из Аргелайна — четырнадцать праздников я видела их, гонимых ветром — и они возвращались в конце лета, привозя осень.

Дядюшка говорил, что море меня успокаивало. Оно тёмное, как прорубь. Луна не светила. Звёзды погасли. Свечи, направляя в стекло моё отражение — встревоженное, сумеречное — потухали одна за другой.

Старицы тушили их, уподобляясь трагедиантам, которые заканчивают любимую сцену. Актёры опускают ширму, льют воду на факелы и умолкают, чтобы насладиться плачем зрителей. Пока в следующий раз не приедут, чтобы заново сыграть пьесу, а случится это нескоро, и вообще ли случится?

Четыре шага… три шага… два… есть время сказать «нет», излить на старух свой, несомненно, праведный гнев, и — как в зале театральных представлений — развернуться и молча всех покинуть…

Но Луан улыбалась. Её глаза лучились такой надеждой, что я и сказать грозное «нет» забыла, и разворачиваться потеряла толк. Я вдохнула, словно втягивая эту надежду, дабы тело смешало её с кровью.

Сгорбленная старушка открыла дверь, беззубо и беззастенчиво скалясь.

Трое стражников поклонились. Пожалуй, единственным, чем могла я гордиться, это хорошей памятью на лица (с иными видами памяти обстояло куда хуже), и поэтому с порога определила, что уже видела их — в Зале Высшей Гармонии, когда они подвели мерзкого варвара по имени Джорк. «Что бы сделал опекун, если бы я велела посадить его в темницу?» — Он терпеливо ждал моего выхода.

Консул — сегодня, как никогда, отвечающий своему прозвищу, был одет в чёрных оттенков мантию, подбитую серым мехом. Одежда была непривычной для Базилики, на вольмержский манер, и я было предположила, что опекун тоже едет.

В этот момент Люциус прервал беседу со своим асикритом и с деревянной любезностью взглянул на меня.

— С добрым утром, — я ожидала услышать чугунное бесстрастие. — Прости, что поднял тебя так рано. — Но опешила от великодушия. — Эти грымзы, надеюсь, не доставили хлопот? Пойдём. Гир Велебур уже ждёт тебя.

Я послушно потянулась следом, прижавшись к Луан. Стражники загромыхали вдогонку. Обернувшись, увидела выковыливавших из гинекея старушек. Асикрит катил сундук с моими вещами на чём-то вроде тележки.

— Если у тебя есть вопросы, — проронил Силмаез, завернув на главную лестницу, — лучше задать их, пока мы не вышли к причалу.

Вопросов было хоть отбавляй.

— Я думала, мы отправимся, ну… дня через два или позже.

— Предполагалось… Но ипподром не даёт Феликсу покоя. — Выйдя на лестницу, я смотрела под ноги, стараясь не подвернуться на узких ступенях. Уровнем ниже Люциус дополнил свой ответ. — Кто бы ни устроил пожар, он знал, что замышляет! Или они. Мы с Феликсом рассудили, что выслать тебя разумнее до того, как они захотят отыграться.

Спустившись на пятый уровень, консул Силмаез повёл меня и Луан в извилистый коридор, который заканчивался входом на винтовую лестницу, освещаемую бело-голубыми камнями.

Нужно было идти вниз, но опекун стал подниматься наверх.

— Причал в другой стороне.

— Вы будете удивлены, — шепнула Луан.

— Ты знаешь, что там? Ой!..

Я всё же оступилась, и хорошо, что Луан держала, так бы повалилась и если не ушиблась, испачкала платье.

— Осторожнее, госпожа!

Неловко, боже мой, как неловко. Стража сзади засуетилась, похоже, высмеивая мою неуклюжесть. Асикрит, таща сундук, недовольно шипел. Но слышать нарочито громкую усмешку Силмаеза было куда мучительнее.

— Эх, моя грациозная, — наигранно посетовал он, — смотри куда идёшь. Твой дядя шею мне свернёт, если ты разобьёшь голову.

— Ему плохо даются шутки, — сказала на ухо Луан.

Легче не стало.

«Поворачивать поздно, да?»

Нет, я сделала выбор. Вернее, его сделали за меня, но я приняла.

«Кто ты, Мели?..» — спрашивал дядюшка Тин.

Мы проходили мимо флажков, мозаик, причудливых сфер, движущихся на стене, как медные шарики в прорези. Иногда встречались обзорные окна, в которых Аргелайн свысока — что кукольный город.

Башня тянулась в высоту над апсидой. На очередном повороте кончились таблинии звездочётов, а стражники так и продолжали своё утомительное перешёптывание, и хуже всего — они говорили тихо, как шуршат в чуланах мыши. Воображение додумывало их разговор. На ум взбредали обидные прозвища, шею щекотало от желания, повернувшись, рявкнуть «прекратите!», чтобы они услышали, как я рассержена, как смущена и разбита.

В ответ они обхохочутся, идиоты, асикрит снова зашипит, а консул, вероятно, добавит, что голос у меня слишком писклявый. Поэтому я сделала вид, что не замечаю их. Закусив губу, переключила внимание на опекуна.

— Почему мы идём наверх?

Консул Силмаез посмотрел на меня сбоку.

— Там ведь нет причала, — накинула я.

— Это название мне больше нравится, — ответил опекун. — Такие термины, как площадка для дальнобойных онагров или астрономическая вышка плохо подходят для нашего случая.

— Не понимаю.

— Скоро увидишь.

Он не врал: лестница обернулась дважды перед тем, как башня завершилась трубой с окуляром, выходившей через дыру в конической крыше. Когда Силмаез открыл дверь, ветер ударил в лицо. Был он неприятным, как пощёчина. Взвеял волосы. Луан, наклонив мою голову, собрала их на левом плече, и я бы поблагодарила её в который раз, если бы глазам не предстала удивительная картина.

К краю смотровой площадки примыкала конструкция с продолговатым воздушным шаром, укрывающим собой гондолу с окнами и палубой. К палубе тянулся трап — строением ничем не отличающийся от корабельного, правда, ржавый. Верёвки, которые связывали это нечто, растянулись вдоль обзорной вышки, полуголые люди в штанах отвязывали их, разговаривая на непонятном языке. «Варвары…» — с отвращением и чуть не вслух подумала я.

— Что это? — спросила у консула. — Летающий корабль?

— Они называют его апрематаргабадунн, — ответил он, будто скороговорку прочитал.

— Как у Симмуса Картографа, — шепнула Луан. Ровный голос выдал её — она знала, что он собой представляет.

— Откуда у них летающий корабль? — нахмурилась я. — И почему я не знала?

Это верх всякой бессмыслицы.

— Ты не знала, поскольку мы с гир Велебуром договорились не распространяться, что тебя доставят по воздуху. Так безопаснее и намного быстрее. — Люциус остановился и пристально разглядел меня. В его серо-голубых глазах я, как обычно, не могла ничего прочесть. — Их связи и их шахты могут позволить себе многое, жаль, что ты недооцениваешь это, девочка моя.