Первый из первых или Дорога с Лысой горы - Виктор Куликов

Утро на улице жмурилось от беспощадного солнца и недоумевало ему. Глядя на запущенные берега застенчивой Тьмаки, Дикообразцев подумал, что история Вар-Раввана, выходит, еще не закончена, что теперь все зависит в ней от него. И неправы те, кто прошлое считают ушедшим от нас безвозвратно. Нет отдельно ни прошлого, ни настоящего. Все перемешано. И никому не дано знать, откуда волна в следующий миг накроет его. Из прошлого? Или из будущего?

Там, у окна, раскрытого в утро, Дикообразцев с безжалостной ясностью осознал, что даже не в этом кольце с одною насечкою дело. Что даже и выброси он кольцо, ничего не изменится.

Кем ты был, тот ты и есть. Как ни крути. А кольцо — это только напоминание. Только знак. Чтобы все понимать. Но готов ли он все понимать? Готов ли быть тем, кто он есть?

Сможет ли?..

Выйдя из спальни, Дикообразцев застал в кабинете одну лишь Ниннель Ивановну, вышагивавшую вдоль стола.

— А с кем вы здесь разговаривали? — спросил он, а сердце запнулось.

— Я? Разговаривала? — оторопела Ниннель Ивановна. И тут же заулыбалась сочувственно. — Вам, должно быть, это приснилось. Когда я вошла, здесь никого не было… Я еще удивилась, почему это дверь входная открыта, а вас в кабинете нет. Я даже перепугалась, подумала, уж не случилось ли что-нибудь с вами. Окликнула, и вы, слава Богу, отозвались… Что, очень плохо после вчерашнего?

Она намекала на то, что накануне, в ПРОКе, Дикообразцев пил слишком крепко.

Дикообразцев кивнул. Не объяснять же Ниннель Ивановне, что происходит с ним.

Сообразительная главбухша немедля направилась к холодильнику, достала бутылочку пива, открыла и заботливо протянула Дикообразцеву:

— Вот выпейте! Полегчает. Мой благоверный по утрам только пивом и выхаживается.

— Нет-нет, не надо, — категорически отказался Дикообразцев. — Я не опохмеляюсь. Тем более пивом. К тому же у меня с утра столько важных встреч, что дух пивной мне совсем ни к чему.

— А что это у вас за кольцо такое? — блеснула наблюдательными глазами Ниннель Ивановна.

Дикообразцев почувствовал, что щеки его загорелись.

Он взглянул на кольцо на своем указательном пальце, словно только сейчас его и заметил.

— Э?.. Так… Подарок сэра Девелиша Импа.

И сам не понял, что потянуло его сказать такое. А Ниннель Ивановна ничего вокруг больше не видела. Кроме кольца.

— Его вам сэр Девелиш Имп подарил? Правда?.. Зна чит, дорогим должно быть колечко. Никогда не поверю, чтобы мультимиллионер подарил какую-нибудь дешевку. Хотя… у богатых свои причуды!.. Я, конечно, прошу прощения за любопытство, но из чего колечко, Сан Саныч? Если честно сказать, то выглядит оно не то чтобы очень. А?

Дикообразцев нахмурился. Меньше всего он хотел обсуждать кольцо.

— Ему цены нет.

— Бесценное? — чуть не задохнулась главбухша.

— Бесценно, — уточнил Дикообразцев.

Рот у Ниннели Ивановны приоткрылся от восхищения.

Наконец, справившись с потрясением, она призналась:

— Что-то не верится.

— Никогда не судите по внешнему виду, — посоветовал Дикообразцев. — То, что бесценно, в глаза не бросается, бережет себя.

Ниннель Ивановна согласилась задумчиво:

— Конечно, вы правы… Да и едва ли сэр Девелиш Имп стал бы дарить вам, исполнительному директору фестиваля, то есть, его заместителю какую-то пустяковину. Едва ли… Но, Сан Саныч, с таким кольцом на руке выходить на улицу небезопасно! Вы понимаете?

— Это я понимаю лучше, чем кто бы то ни было, — подтвердил Дикообразцев. Грустно.

И грусть эта словно бы передалась главбухше. Ниннель Ивановна изменилась в лице. Как постарела. Шмыгнула носом. Глаза покраснели.

— Знаете, — неожиданно для себя призналась она, — а вот мне очень редко что дарят. На день рождения только да на восьмое марта. И дети, и муж. По обязанности, чтобы выполнить долг… Не от души… Никогда мне никто ничего не дарил, чтобы сделать приятное. Просто за то, что я есть. Никогда!

— Ниннель Ива…

Но главбухша не дала себя перебить. Затаенная боль рвалась из нее, как пружина из продавленного матраца… Замотав головой, Ниннель Ивановна перебила Дикообразцева:

— А самое страшное знаете что?! — обращалась главбухша то ли к Дикообразцеву, то ли к себе самой, то ли к невидимому собеседнику. — Самое страшное то, что мне давно уже кажется, будто подарки дарить мне, меня замечать действительно не за что. Ну не сделала я ничего такого! Ну, никто я, никто!

— Ниннель Ивановна! — прервал ее все-таки Дико-образцев. — Да что вы такое говорите? Как можно?!

— Что я говорю? Правду! А вы не хотите меня слушать. Зачем? Ведь так удобнее… Зачем я нужна вам, говорящая правду? Такая я на человека похожа, а следовательно, и отношение ко мне должно быть иным. А не говорящая правду, просто «Ниннель Иванна, здрасьте! Как жизнь?», не требует ничего. На нее можно смотреть и не замечать. Спрашивать и не слушать ответа… Как дома. Знаете, какой муж у меня? Хозяйственный! Все завидуют. И обед приготовит, и пол вымоет, и белье в прачечную снесет… Только на черта он мне такой нужен? Я с ним в одной комнате задыхаюсь…

Дикообразцеву стало больно под ложечкой. Он смотрел на разъяренное лицо главбухши и не знал, что ей сказать.

А ей и не нужны были никакие его слова.

— Но самое главное, дорогой наш Сан Саныч, не в том, что всем на меня наплевать, что для всех я — пустое место. Гораздо важнее, что и мне-то на всех начхать. С самой высокой колокольни! На всех, понимаете?.. Ино гда у меня даже вроде бы сердце останавливается от мысли о том, как мне все безразличны. Смотрю вокруг и вижу лишь тени. И что есть они, что их нет, мне все рав но… То есть, одна я на этой планете. А все остальные как умерли. Для меня. Все!

Ниннель Ивановна прижала к лицу кружевной платочек и тихонько заголосила.

Но когда Дикообразцев сделал к ней шаг, чтобы хоть как-то попытаться утешить, Ниннель Ивановна шарахнулась от него обиженно, выскочила в коридор и гневно хлопнула дверью. Растерянный Дикообразцев не понимал, что ему делать дальше. Он стоял и старался себя убедить, что в несчастье, в обидах Ниннели Ивановны не виноват.

Старался.

Но не получалось…

ГЛАВА 17

ОХОТА НАЧАЛАСЬ

После того, как главбухша убежала из кабинета, Дикообразцев стоял в растерянности долго, и никто не мешал ему, никто исполнительного директора не домогался.

Мир словно замер, ожидая решения Дикообразцева.

Но так продолжаться всегда, разумеется, не могло. И не дождавшись решенья, мир закрутился по-прежнему.

Людям потребовался исполнительный директор, и они заспешили в штабной кабинет. Телефоны, наверстывая упущенное, посходили с ума окончательно и от напряжения так раскалились, что, неосторожно взяв трубку в руки, очень просто было обжечься.