Три этажа - Эшколь Нево

Из теплиц вернулся Адар. Он прошел мимо, не удостоив меня даже взглядом. Как чужой.

●

Ты не был в суде и не видел, но с точно таким видом он проходил мимо мужа сбитой им женщины – как будто того не существует.

♦

Ночью Беньямин проснулся. Что делать, младенцы имеют привычку просыпаться по ночам.

К нему встала Ася. Я поднялась вместе с ней, приготовила смесь. Она его держала, а я кормила. Скоро она устала, у нее разболелся шов, и тогда я взяла у нее малыша, завернула в одеяло и вышла с ним во двор.

В Араве ночи другие. На небе больше звезд. Воздух суше. Издалека доносится звяканье колокольчиков. Значит, есть ветер.

Я шла по пустынным улочкам поселения, покачивала Беньямина на руках и напевала ему песенку на стихи Натана Альтермана «Кончен труд дневной, наступил покой». Судя по тому, что уже на втором куплете его длинные реснички сомкнулись, песня ему понравилась. Я пела ее и Адару, но он под нее не засыпал. Ясмина – няня, сменившая меня через три месяца, пела ему колыбельные на ладино, и вот их он любил. Я попросила ее научить меня их петь; она согласилась и даже записала мне слова на бумаге. Представляешь? Я репетировала песни на ладино в машине по пути домой. Но когда я пела их ему, он только беспокойно сучил ножками.

Дело было не в колыбельных. Дело было во мне. Он не желал меня слушать.

Я вернулась в хибарку с Беньямином на руках. Положила в колыбельку, накрыла простынкой. Тонким одеялом накрыла и Асю, заснувшую на диване. Я заметила, что на левой ноге у нее шесть пальцев. Потом я легла на расстеленный для меня матрас. Меня одолевало сильное желание пойти в другой конец комнаты, где на другом матрасе спал Авнер Ашдот, и проверить, сколько пальцев у него на ногах. А потом – прости, Михаил, но это правда, – лечь рядом с ним, тесно к нему прижавшись. Ощутить тепло его тела, согревающее меня через одежду. Найти в нем утешение за все ошибки, которые я совершила в жизни, включая последнюю – мое стремление найти утешение в нем.

●

– Спасибо, Двора, – на следующее утро сказала мне Ася. – Вы очень нам помогли.

– Да, Двора, – добавил Авнер. – Вы просто сотворили чудо.

Адар вешал новую полку для игрушек. Казалось, он полностью сосредоточен на деле и не слышит нашего разговора. Но он повернулся и бросил мне:

– Когда ты намерена уехать?

●

Я не смогла ему ответить. Самые болезненные удары целят в душу, и тело к ним не готово. Меня слова Адара заставили согнулась от боли. Но он и не ждал от меня ответа. Закончил прилаживать полку, двумя точными движениями сложил стремянку и сказал Асе, что идет в теплицы.

От хлопка двери проснулся Беньямин. Ася схватилась рукой за низ живота и бросила на меня взгляд, говоривший: «Пока вы здесь, пожалуйста, возьмите его». – «Прости, – также молча, одним взглядом, ответила ей я. – Но у меня тоже есть ребенок, и он тоже нуждается в моей помощи».

●

Я вышла из дома. Авнер поспешил вслед за мной.

– Не надо, – сказала я.

– Но…

– Нет, – отрезала я. – Это не касается никого, кроме нас с Адаром.

Я направилась к теплицам. Авнер от изумления замер на месте. Я двинулась вперед энергичным и решительным шагом, но через несколько десятков метров остановилась, осознав тот обескураживающий факт, что я понятия не имею, в каком направлении должна идти под этим палящим солнцем. Помнится, Авнер говорил, что выделенный Асе участок земли находится недалеко от границы с Иорданией; значит, идти надо на восток, то есть удаляясь от шоссе на Араву. Я свернула на грунтовую дорогу. Становилось все жарче; я обливалась потом, капли которого ползли по мне как колонны муравьев. Часть меня уже хотела отказаться от этой затеи. Но другая часть не собиралась сдаваться. Я миновала несколько домов и здание детского сада, и тут глазам предстала первая теплица. Затем еще одна. И еще. И еще. Десятки теплиц, разбросанных по пустыне. Я сложила ладонь козырьком, присмотрелась и поняла, что не представляю себе, как выяснить, в какой из них работает Адар.

●

Где ты, сынок? Я обращалась к нему молча, про себя, как иногда делала раньше, дождавшись, когда ты уснешь и больше не сможешь подслушивать мои мысли.

●

На лобовом стекле пикапа, припаркованного возле одной из теплиц, играли лучи солнца. Я пригляделась: кузов пикапа был накрыт уже знакомым мне желтым чехлом.

●

Я открыла дверь теплицы. Вдаль тянулись бесконечные ряды зеленых растений, с которых свисали красные перцы. По земле змеились шланги капельных оросителей. Через каждые несколько метров к потолочным балкам были прикреплены белые картонные коробки с отверстиями по бокам. Судя по доносившемуся из них жужжанию, это были шмелиные ульи.

Я не сразу заметила Адара. Но потом мой слух уловил шелест раздвигаемых листьев, и я его увидела.

Я прочистила горло.

Он повернулся ко мне. На его лице читалось удивление – и старательная попытка его скрыть. Он подошел ко мне ближе и спросил:

– Что ты здесь делаешь?

– Вот, пришла посмотреть на знаменитые перцы «Матрешка».

– Ну что, посмотрела?

Я хотела сказать ему, что увидела не все: где же маленькие перчики, спрятанные внутри больших? Но он посмотрел на часы и нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Тогда я сказала:

– Я хотела… поговорить с тобой, Адар. Мне кажется, нам есть о чем поговорить.

Он потеребил бороду:

– О чем?

– Скажи, ты действительно хочешь, чтобы я уехала?

Он не ответил. Долго, с минуту, не отрываясь смотрел на ближайшее растение и наконец произнес:

– Я не такой, как вы, Двора. Я не мастер трепать языком.

●

Это было больнее всего, Михаил. То, что он назвал меня Дворой. Больнее, чем его подчеркнутое равнодушие. Больнее, чем его исчезновение из нашей жизни. Он лишил меня статуса матери. Вот что было невыносимо. И он сделал это не для того, чтобы причинить мне боль. В том, как он сказал «Двора», не было вызова. Напротив. Он произнес мое имя с самой естественной интонацией. Обозначив, кем я для него стала. Женщиной по имени Двора.

●

Мое самолюбие было ущемлено, и мне потребовалось время, чтобы это проглотить.

– И все же, Адар, – после долгого молчания сказала я, – мне надо знать, ты хочешь, чтобы я осталась? Или нет?

Он сорвал с растения листок. Помял его пальцами.

«Здесь, в пустыне, –