Основание. Пятый пояс - Михаил Павлович Игнатов

стихии Дерева. Как и любой другой. Можешь же, когда захочешь, младший глава. Если я верно прикинул, сколько времени валялся, то, выходит, ты за половину дня справился.

Я изумлённо поднял брови, но ни переспрашивать, ни сомневаться и не подумал. Видимо, в нём змеи тоже сожрали все, что нашли. Вопрос скорее в том, почему и правда не оставили после себя ран и как не лопнули, вмещая в себя столько стихии.

Даже поискал взглядом этих змеев, забыв, что все они уже объединились в одного. Зато этот новый выделялся особо ярким зелёным цветом в гриве вдоль хребта. Уж это я сумел подметить в той безумной схватке за жизнь людей — змеи выращивали себе гривы того цвета, какой стихии пожрали больше всего. Вернее, не так, изначально в них преобладала моя стихия, и даже сейчас это справедливо — они слушаются меня, пусть и с трудом, они подчиняются мне, и они по-прежнему синего цвета, а значит змеи стихии воды.

Но в своём противостоянии они получали раны от других стихий и отрастили разноцветные гривы вдоль тела. Но значит ли это, что в их телах теперь содержится эта самая стихия? Сомневаюсь. Красные глаза и голубые рога они имели и раньше, но в них же не было ни огня, ни воздуха, верно?

Не успев определиться с ответом, закашлялся, с досадой ощущая, как рот наполнился кровью. Сплёвывать её я не решился, проглотил, но скрыть своё состояние всё равно не получилось. Седой обернулся и нахмурился:

— Молодой глава, какой сейчас у тебя был нехороший кашель. Кровотечение усилилось?

Я лишь криво улыбнулся в ответ. Зеленорукий помог мне, обругав Седого:

— Меньше болтай, быстрей тащи. Где эта гархова граница запретов, которую обещал Рутгош?

Седой отвернулся от меня, подналёг на свою верёвку и глухо задал новый вопрос, к счастью, не мне:

— Ты что, начал вспоминать?

— Да. А ещё вижу пятно солнца, — Зеленорукий на ходу ткнул пальцем в небо. — Там.

— Это не солнце, — буркнул Седой. — Это снег на ближайшей вершине.

— Да? Неважно, главное, что хоть что-то начал видеть.

С этим Седой спорить не стал. Судя по дыханию, решил просто меньше болтать.

Я было попытался прикинуть, сколько мер тащит каждый из этих двух Властелинов, но быстро сбился и бросил это дело. Одно то, что я не сумел удержать в уме всего лишь несколько цифр, говорил, насколько моё дело плохо. Даже не понять, дело в повреждениях, которые нанесли узлы использованных техник в моей голове или дело в общей слабости, которая всё сильней на меня накатывала?

Возможно, что дело было в них обоих. Прорехи в меридианах были и в голове, выплеснувшаяся через них сила повредила плоть, это не могло не сказаться на мне. Да и крови я к этому времени потерял изрядно. Так-то не потерял, конечно, она почти вся осталась во мне, но занимает теперь не положенное ей место в жилах, а булькает где-то в полостях тела, наполнив меня, словно бурдюк.

Сколько мы уже прошли? Поднимать глаза к нависающим слева вершинам бесполезно. Мало того что я не запомнил их размеров, когда всё это началось, так это и не более чем иллюзия, которой нельзя доверять.

Я обернулся, снова проверяя раненых и заодно пытаясь смерить взглядом пройденное расстояние. Начало нашего пути там, где мёртвая растительность смята в прах нашими ногами, дальше она должна остаться целой.

Не сумел отыскать этого места, широкая полоса чёрного песка оказалась скрыта изгибом пробитого нами между мёртвыми деревьями пути. А ведь казалось, что идём прямо. Видимо, только казалось. Голову не только мутит, но и кружит.

— Чтоб тебя! — рыкнул Седой.

— Что? — с напряжением в голосе переспросил Зеленорукий.

Я тоже резко, насколько мог, обернулся, но ничего подозрительного не обнаружил. Седой, в шаге позади него Зеленорукий, мёртвый невысокий лес вокруг и впереди.

Вот только Седой со мной был несогласен:

— Граница запрета. Где они?! — с этими словами он бросил верёвку, быстро сделал несколько шагов назад и склонился над одним из искателей, обыскивая его.

Затем снова ругнулся и прыгнул обратно. Там надел на палец кольцо и выпрямился, уже сжимая в руке горсть заготовок проверочных артефактов. Снова шагнул вперёд, прочь от нас и на шаг дальше. Одним движением черканул ногтем по заготовке и, присев, катнул её по чёрной траве. К моему изумлению, заготовка не разбила в прах мёртвую траву, а беззвучно канула в ней, словно провалившись. Я уже видел такое и не раз.

Седой же, словно так и должно было быть, не оборачиваясь, с напряжением скомандовал:

— Пять шагов вперёд, втаскиваем всех и лечим.

Зеленорукий кивнул, сделал шаг, хмыкнул:

— Да, ощущаю и даже, можно сказать — вижу, — затем сделал ещё четыре шага и обернувшись, принялся споро тянуть верёвку, подтаскивая тела искателей.

Мне понадобилось сделать три шага, и я с трудом удержался от потрясённого выдоха. Это не просто граница зоны запрета, это ещё и граница иллюзии.

С облегчением высвободил восприятие, охватывая пространство впереди, заглядывая за преграду змеев, которые всё ещё надёжно защищали нас. Теперь я не ограничен едва действующим левым глазом, а снова вижу мир ярким, сочным, во всех деталях и на многие сотни шагов вперёд.

Никакого мёртвого леса вокруг нет, он остался за спиной, ровно обрезанный границей двух запретов и иллюзий. Нет ни травы, ни земли под ногами, Седой катнул проверочный артефакт по серому голому камню, лишь чуть припорошённому пылью, как и любой горный склон вне Поля Битвы. Заснеженные горные вершины, которые всё это время были слева от нас и нависали над нами, резко, за одно мгновение, за один мой шаг переместились направо и сильно отдалились. Я даже видел там, впереди, на половине пути между нами и вершинами тот самый город, к которому мы стремились. Вернее, его развалины.

Но кое-что притягивало взгляд гораздо сильней, да и находилось вот — рядом. Шагах в пятистах от нас вздымалась к небу огромная статуя из серого камня. Высотой она была не меньше, чем Меч на склоне Академии, грубая, повреждённая, источенная, словно изъеденная. Она явно изображала идущего, который раньше стоял, подняв левую руку ладонью к таким гостям, как мы. Но многие годы назад статуя приняла на себя удар, который отломал эту руку, обрушил её обломками вниз.

Вот локоть кусками, вот ладонь, от которой откололся лишь указательный палец.

Но сильней всего взгляд притягивала