Школа. Никому не говори. Том 2 - Руфия Липа

– Нет, по улицам. Шла мимо гаражей и ребят увидела! Спросила про собаку. Сказали, мол, нет. Я расплакалась, потому что отец с матерью убьют за побег пёселя! – По бледному лицу тихони побежали градом слёзы. Школьница зашмыгала носом, а нижняя челюсть начала выбивать дробь, будто от озноба. – Мальчики вообще своими делами занимались в гаражах…

– Какими? – поинтересовался мужик.

– Бухали и ширялись! – тихо съязвил Илья и тут же получил от Дениса в бок кулаком.

– Мотоциклы чинили. Они меня пожалели и пошли искать вместе со мной по улицам. А потом на завод мы все попёрлись, решив, что Тото здесь! – захлёбывалась слезами Поспелова. – Это я во всём виновата-а-а-а-а!!!

Она заскулила, заплакала навзрыд, руки затряслись, а у охранников постепенно от лицезрения сего действия вытянулись лица. Мужчины, люди бывалые, изрядно смутились от истерики юной особы, лопочущей оправдания друзьям настолько простодушно и доверчиво, что не поверить было крайне сложно. Люба смотрела на сторожей открыто, честно и донельзя виновато. Проснулось в зрелых охранниках что-то доброе, сострадательное, отцовское: будто это их дочь заливается горючими слезами, попав в нехорошую историю, и некому её защитить, некому помочь.

– Здесь так красиво! Как в фильмах! Это я всех за собой потянула! Забыла, зачем пришла! Начала везде ходить и смотреть! Пусть лучше милиция заберёт меня и в тюрьму посадит! Отец меня, конечно, убьёт, но остальные-то причём?!.. Они просто хотели помочь! В чём ребята виноваты?!..

– Ну, тихо, маленькая, не плачь!.. Что, прям отец и убьёт?..

– Папа, когда злится, ремнём до отключки выпороть может! В прошлые выходные выпил, все мои книги из библиотеки сжёг! А я теперь не знаю, как их возвращать! Но ведь это никому не интересно, правда? Мы семья, разберёмся! – всхлипнула десятиклассница. – Я виновата, признаю! Вызывайте милицию, но, пожалуйста, отпустите остальных! Пусть милиционеры меня накажут!!!

Тут она, вконец войдя в роль, давясь слезами и трясясь всем телом, протяжно завыла.

Коробкин, Ибрагимовы, Конохин да Овчинников, не веря своим ушам, пребывали в глубоком шоке от концерта. Парни окончательно впали в ступор и не знали, стоит ли им вставить хоть слово или продолжить молчать. Принимая её за библиотечную зубрилку, простую и безответную, ровесники без сомнений думали, что Люба наивна как младенец и совершенно не знает мир, потому что запирается дома родителями да воспитывается в излишней строгости, как при домострое.

Правда была в том, что Поспелова давно научилась приспособляться по-своему. Ей столько лет напролёт мать талдычила о важности репутации в чужих глазах, что девочка, дабы угодить деспотичной родительнице и заслужить её доброе слово, умудрилась манипулировать пожилыми на свой лад сама того не ведая. Люба на уровне чутья и интуиции знала наизусть, что старшие хотят получить. Что нужно говорить взрослым и как говорить. Какую интонацию держать, как улыбаться, чтобы выглядеть безгрешным агнцем. Как поддакивать, соглашаться, кивать. Как строить из себя скромницу, чтобы человек потом сказал матери: «Какую ты, Шурочка, замечательную дочку растишь! Хорошая она, порядочная! Не то что современная молодежь! Стыд один!» Григорьевна, счастливая, улыбалась, а тихоня мотала на ус и зарабатывала дополнительные очки.

Амплуа хорошей порядочной девочки так прилипло к ней, что школьница уже не разбирала, где она настоящая – её желания, чувства, эмоции – а где выученная назубок роль, лишь бы мама была довольна. Но приспособленчество впиталось в кровь, прошило насквозь тело и рефлексы, и Люба – сейчас, здесь, на заводе, стоя перед охранниками, – уверенно лгала, играя выученную наизусть пьесу, и без капли сомнения верила сама себе.

– Тихо-тихо! Не плачь, милая! Ну что ты, деточка?! – пожилой мужчина подошёл, приобнял школьницу, что захлёбывалась от слёз, и погладил по голове в безуспешной попытке успокоить. – Где живёшь, маленькая?

– Улица Льва Толстого, 238, – отчеканила она адрес, который случайно увидела по пути на завод. – Звоните в милицию, я во всём признаюсь!

– В чём признаешься, глупенькая?!.. Ну, не плачь! Вижу, девочка хорошая, порядочная! Не то что эти гадкие хари! – скривился мужик, глядя на пацанов. Илья и Сэро весело переглянулись. – Не будем звонить ментам! Да, Михалыч?

– Конечно, не будем! Кто ж такую крошку в кутузку будет сдавать?!.. Ладно, идёмте! Выведем придурков отсюда. Откуда ваше стадо пришло? – обратился второй охранник к парням.

– Оттуда! – неопределённо махнув куда-то в сторону, ответила за друзей шмыгавшая носом Поспелова. – Только с нами ещё девочки были две!

– Да ну?!.. То есть козлиные рожи не наврали?!.. И где они?.. Девочки, а ну-ка выходите!

За столбом послышался шорох, и из-за него, ойкая да спотыкаясь, вышли Наталья и Лена. Испачкавшись в чёрной смолистой пыли, обе стыдливо прятали глаза от присутствовавших. Сторожа приметили яркий макияж да красные волосы Натальи, мини-юбку Лени и осуждающе хмыкнули.

– Они с мальчиками в гаражах были! – поспешила заступиться за них красная от слёз Люба, почувствовав настроение конвоя. – Тоже мотоциклы чинили.

– Оно и видно! Я так и подумал! – бросил второй охранник. – Пойдёмте. К воротам отведу.

Старшеклассники поплелись за мужчинами и их преданными собаками, сохраняя изумлённое молчание. Тихоня шла впереди всех, поддерживаемая первым охранником за талию. Тот всё ещё успокаивал её и расспрашивал о жизни. Люба с милейшим выражением лица, скромно потупив глаза, до сих пор шмыгая носом, отвечала.

Солнце едва собралось опускаться за линию горизонта, когда компанию подвели к воротам и пригрозили, что если хоть один из них ещё раз сюда заявится, то целым не уйдёт. Школьники побожились, что подобного не повторится, попрощались с отставными офицерами и, не помня себя от удачи, поспешили удалиться подальше от бывшей заброшенной территории, оказавшейся вдруг частной собственностью.

Глава 18.

– Чёрт! Мы вышли с другой стороны завода! – ворчал Санёк, попивая из жестянки. – Теперь круг придётся делать, чтобы более-менее к нашей школе с кладбищем приблизиться!

Конохин нарушил тишину первым. Ребята, с тех пор как за ними громко хлопнули ворота кирпичного, шли по пустынной местности молча, глядя под ноги.

Люба, успокоившись после своего слезливого амплуа, страшилась оторвать взгляд от земли. Теперь она чувствовала себя глупой, слабой, чужой, нелепой. Боялась, что потеряла репутацию в глазах Ибрагимовых и их друзей. Тихоня стыдилась того ушата вранья, который выплеснула на головы охране, но одновременно была чертовски рада, что удалось выбраться из щекотливой ситуации.

– Почему два древних барана вообще привели нас к карьеру?! – голосил Конохин.

– Какая разница, к какому выходу тебя привели?! – раздражённо отозвался Паша. – Главное, что все мы оттуда вышли! Целые и невредимые! Без лишнего шума, потерь