Вне закона - Дональд Уэйстлейк

Как мне показалось, Корнелл высок, но несколько долговяз для строительства. Серые глаза Корнелла словно не знали покоя, поскольку они, похоже, слишком глубоко проникали в суть моих намерений.

— Ну?

— Мистер Корнелл?

— Ну?

— Я Орлин. — Я произнес свою фамилию на манер Беззаконца.

— Это должно мне о чем-то говорить?

— Я на прошлой неделе заходил к вам в контору… про работу спрашивал.

Серые глаза напряглись: ощущение такое, будто они мне все легкие сдавили.

— Ты кто такой? — спросил он меня из-под ног и сжал кулаки, подтверждая мое прозрение. — Катись отсюда ко всем чертям.

Не скажу, что я бегом пустился из ямы, но, соревнуйся я в спортивной ходьбе, явно был бы не среди последних.

6

Лана Дрексел, манекенщица, значилась в моем списке последней. Как раз на нее-то я больше всего и хотел посмотреть. Но в тот день не получилось.

Предпоследним шел Генри Лансман. Тут все было просто — он работал парикмахером в «Греншо», оживленном местечке Гринич-Виллиджа. В «Греншо» почти всегда была очередь. Парикмахерская существовала еще со старых времен, в ней обслуживались традиционные тридцать с гаком клиентов. Классические прически делались за двенадцать минут, так что заведение могло себе позволить, так сказать, подкорнать конкуренцию.

В салоне, как я узнал от приятелей, стояли девять кресел, которые не пустовали. Однако поскольку был вторник, а время два тридцать пополудни, очереди на приступках парикмахерской ожидали всего десять — двенадцать человек. Чтобы попасть внутрь заведения, надо было одолеть половину лестничного марша. Как оно выглядело изнутри, сказать не могу, поскольку так туда и не добрался.

— Эй! — воскликнул кто-то голосом, в котором звучало предчувствие страха. — Эй, господин хороший…

— Прощения просим, — произнес мужчина в красной пуховой куртке, прежде чем оттереть меня плечом в сторону, и довольно сильно: я бы точно с приступков полетел, если бы не уперся в тучного джентльмена, не давшего мне упасть.

— Эй, ты! Какого дьявола! — рыкнул толстяк, к которому я привалился. Одет он был в синюю форму.

Я захотел взглянуть на того, кто меня толкнул. Мельком увидел верх его затылка, коротко остриженного и наполовину седого. Мужчина сутулился, куртка скрывала его телосложение, но, впрочем, следовало извиниться перед толстяком.

— Извините… — начал я, и тут раздались крики.

— Эй, вы! Господин хороший! Эй, у этого малого, кажись, с сердцем плохо!

Толстяк, успевший крепко схватить меня за плечо, отвлекся на истошный вопль, чего мне хватило, чтобы броситься поближе к вопящему молодому человеку. Увы, не могу сказать, что прыткость я проявил, беспокоясь за чью-то жизнь: на самом деле просто хотел удрать из-под удара.

Орущий был белым, высоким и хорошо сложенным. Под распахнутой черной кожаной курткой виднелась угольного цвета вязаная рубаха с распахнутым воротом, из-под которого проглядывала обвивающая шею толстая золотая цепочка. Глаза у него были как у перепуганного ребенка. Страх его вполне убеждал меня смыться куда подальше, покуда увиденная малым опасность не перешла на других. Я бы убежал, если бы у ног моих не оказался умирающий человек.

Я опустился на одно колено, чтобы получше разглядеть жертву сердечного приступа. В уголке его рта выступила пена. Губы потемнели, ужас в широко раскрытых глазах уступал место смерти. На умирающем была нейлоновая рубашка с короткими рукавами, что казалось странным — как-никак конец октября на дворе, и прехолодный. Серые брюки задрались. Человек был почти лысым.

Борьба в его глазах завершилась к тому времени, как я успел все это разглядеть. Я подсунул ему под голову ладонь. Судорогой охватило его шею. Спина выгнулась, и я подумал, что он хочет приподняться. Но тут он обмяк и снова упал. Из левой ноздри потекла кровь.

— Умер, — прошептал кто-то.

Собравшиеся вокруг мужчины и женщины о чем-то озабоченно переговаривались, но в общем хоре я расслышал всего одну фразу: «Мистер Бартоли, это Генри, Генри Лансман!» — которую выкрикнул мужской голос.

Глядя на то, как цвет уходит с лица мертвеца, я думал, что надо бы смыться отсюда или рассказать кому-то то, о чем я знал. Но хватило меня только на то, чтобы опуститься на колени и поддержать тяжелую голову, завороженно глядя, как по щеке бедолаги стекают капельки крови.

— С дороги! Пропустите! — потребовал какой-то человек.

Округлый, сплошь из мускулов, он оттолкнул меня. На нем был белый халат. Я решил, что это врач. Однако потом понял — кто-то из парикмахерской.

Я двинул в сторонку и пошел дальше. Вопивший с золотой цепью на шее стоял, припав к стеклянной витрине, расположенной рядом с обувной лавкой. С него аж загар сошел. Помнится, я еще подумал, что какой-то бедняжке пришлось бы целую ночь заниматься с ним сексом, прежде чем краски вновь вернутся к нему.

Генри Лансман был мертв. Народ кричал, чтобы кто-нибудь вызвал «скорую». Я стоял и смотрел, пока не услышал вдалеке первые завывания сирены, а потом ушел прочь с того места, чувствуя себя виноватым, сам не ведая в чем.

Я добрался до площади Святого Марка. До улицы, забитой лавками, торгующими наркотиками, и диковатыми юнцами с розовыми волосами и колечками во всех возможных местах. Там находился магазин юмористической литературы, куда я частенько наведывался, а еще псевдоазиатский ресторанчик, где стоимость блюд учитывала возможности студенческих кошельков.

Я заказал себе лапшу с кунжутным соусом и тройной черный кофе. Кофе выпил весь, а вот с основным блюдом справился едва наполовину. Сидел за столиком и раздумывал о фарфоровой женщине, буйном строителе и мертвом парикмахере. Еще утром я был просто студент колледжа, ищущий работу, а днем оказался очевидцем смерти.

Я прикинул варианты. Первый — позвонить отцу. Он знаком с нью-йоркскими адвокатами. Хорошими. Когда расскажу, что за беда приключилась, он сядет на ближайший же самолет. Дж. П. будет здесь. И телом своим заслонит меня от любого, кто попытается обидеть. Он все сделает, чтобы уберечь свое чадо от опасности. Только потом заберет меня обратно в Луизиану, сообщит, до какой степени я глуп и в каком юридическом вузе мне предстоит учиться. Может, даже предложит мне какое-то время пожить дома.

А как тогда ему отказать, если я сам молил спасти меня?

В любом случае, судя по всему, Лансмана действительно убил сердечный приступ. Я решил, что слишком эмоционально воспринимаю произошедшее, на грани паранойи Беззаконца и Красотки Вторник.

Парикмахер был просто болен.

— Вам не понравилось? — участливо спросила слегка располневшая негритянка-официантка с волосами, выкрашенными в голубой цвет. На самом деле волосы у нее были каштановые, с тремя ярко-голубыми прядками, уложенными ото лба к затылку.

— Вы мне нравитесь, — ляпнул зачем-то я.

Хитровато глянув на меня, официантка ушла на кухню. Через несколько секунд она вернулась и подала мне счет. В конце листочка был приписан номер ее телефона и имя — Шари.

Я позвонил Беззаконцу на автоответчик из уличного телефона-автомата.

— С Локс и Корнелл все в порядке, — заговорил я после сигнала. — А вот Лансман умер от сердечного приступа. Упал замертво, как раз когда я туда пришел. До Дрексел я не добрался, и еще я увольняюсь. Платить мне не надо.

Оттуда я направился в специальную лабораторную, устроенную для нас в университете. Там стояли три компьютера, подсоединенные к новостным базам данных ЮПИ, АП[18] и Рейтер. К этим же линиям были подключены полицейские и больничные сводки по Манхэттену. Смерть Лансмана даже не значилась. От этого на душе стало полегче. Если данных о его смерти нет, стало быть, проблема медицинская, а не чья-то грязная игра.

Я просидел до позднего вечера, отслеживая новости по Ближнему Востоку и Африке. Возле президентской резиденции в Каракасе, столице Венесуэлы, взорвалась машина-бомба. Промелькнула мысль: уж не Красотка ли Вторник это подстроила.

Уже в полночь я добрался до Сто двадцать первой улицы, где жил в доме с названием «Мэдисон». Пешком забрался на шестой этаж. Я шел по коридору, когда передо мной возник высокий мужчина в темном костюме.

— Мистер Орлеан?

— Да?

— Нам надо поговорить.

— Уже поздно.

Тот сделал шаг, преграждая мне путь.

Отступив, я уперся во что-то крупное и мягкое, а потому обернулся. Передо мной оказался еще один заслон в облике мужчины в костюме.

Первый мужчина был белым, второй — слегка коричневатым.

— Нам надо поговорить с вами в участке, — заявил коричневатый.

— Вы из полиции?

Мужчина молча предъявил жетон.

— Что вам нужно? — спросил я, сбитый с толку. Все делишки с Арчибальдом Беззаконием я оставил в своем далеком-далеком прошлом.