Отречение - Мария Анатольевна Донченко

Его бритый череп резко выделялся на фоне светло-сиреневого неба.

Увлечённая Усольцевым, Надя не заметила, кто первый бросил песок в рабочих, но в следующий миг через сетку полетели комья грязи и песка из ближайшей песочницы.

Чтобы не отставать от товарищей, Надя схватила валявшийся на земле камень и запустила в того самого спокойного мужика, вызывавшего у неё самые негативные эмоции. Секунду назад он как раз повернулся спиной к митингующим.

– Сашка! Матвеев! – крикнул ему кто-то, и он отклонился в сторону. Камень, со свистом рассекая воздух, задел плечо по касательной и упал на землю.

Строитель повернулся. Наступила тишина – в толпе поняли, что переборщили, и ждали реакции. Но он молчал и только с укором смотрел куда-то в толпу, не зная, кто бросил камень, и только Наде казалось, что он смотрит прямо на неё.

Задние ряды начали быстро рассасываться.

К Наде подошла Леся Полищук.

– Ты не права, – сказала она тихо, но по-хозяйски, – это было лишнее.

«А чего это ты здесь распоряжаешься», – хотела возмутиться Надя, но прикусила язык. Она заметила, что в последнее время Леся частенько вела себя на мероприятиях так, как будто она была здесь организатором и полноправным руководителем, и Алексей Усольцев смотрел на эту её манеру сквозь пальцы.

И Надя промолчала. Она смотрела на Матвеева и гадала, понял ли он, что это сделала она. Но он, потирая слегка ушибленное плечо, вернулся к своим обязанностям. Дома, на Украине, ждали Марина и трое детей, нужно было работать…

Митинг расходился, несмотря на все усилия Усольцева, он понял, что надо давать команду уходить и своим подчинённым.

Немолодой человек, сидевший на заднем сиденье милицейской машины, удовлетворённо вздохнул – всё завершилось без происшествий, Усольцев покрасовался, строительство пойдёт своим чередом, все могут быть довольны…

…Через некоторое время после этого митинга произошло событие, которого никто не ожидал, но которому никто не удивился.

Скромно, без журналистов, в кругу только ближайших родственников, Алексей Усольцев зарегистрировал брак с гражданкой Украины Олесей Полищук.

Невеста была в белом свадебном платье, жених – в красной митинговой футболке с портретом Че Гевары. Со стороны это смотрелось странно, но ничто не могло смутить Усольцева, который надевал кольцо на палец Лесе так, как будто делал это каждый день. Если у кого и было ощущение торжественности происходящего, то только не у него, он поднимался своей неизменной походкой по ступеням ЗАГСа, как будто в президиум очередной конференции…

Александр Матвеев был младшим ребёнком в многодетной семье. Родился он в маленьком городке под горячим южным солнцем, пропахшем цветущими садами весной и угольной пылью в любое время года. Биография его начиналась так же, как и у тысяч ровесников. Школа – десять классов, потом военное училище. Отец Сашки гордился тем, что всех своих шестерых детишек вывел «в люди», хотя сам проработал всю жизнь до пенсии на заводе…

Потом – служба, девяносто первый год, отказ принимать присягу независимой Украине и увольнение со службы… Как любил говаривать отец – наши руки не для скуки, умелые руки, не боящиеся работы, всегда прокормят, была бы совесть чиста, и остаться без куска хлеба Сашка не боялся, несмотря на то, что как раз тогда он встретил Марину, и дело шло к свадьбе.

Работы Сашка не боялся никакой и от работы не бегал, но пришли другие времена, которые в страшном сне не могли присниться его родителям, когда зарплату могли заплатить через три месяца, через полгода, а могли и не заплатить вовсе.

Помыкавшись несколько лет по всей Украине в поисках заработка, в конце концов – отец этого уже не увидел, его не стало в девяносто четвёртом, не выдержало сердце, – он оказался в Москве, на строительной вахте. Жизнь и тут была не сахар, но позволяла хоть как-то сводить концы с концами и отправлять иногда деньги семье – детишек у них с Мариной было уже трое, старшая дочка подрастала, ей было четырнадцать лет, почти такого же возраста, как та девчонка, что сегодня кинула в Матвеева камень…

Лёжа в темноте на двухэтажных нарах в строительной бытовке и глядя бессонными глазами в потолок, он с тоской и досадой потёр ушибленное плечо. Соседи давно храпели после напряжённой двенадцатичасовой смены, набираясь сил перед новым рабочим днём, и только ему не спалось. В дальнем углу кто-то простужено закашлялся. Тяжёлые мысли роились в голове, как жирные тараканы на общей кухне, перебегая с Марины на дочку, которой осталось четыре года до окончания школы, и за это время надо бы ей заработать хоть немножко на дальнейшую учёбу, да всё не получается, с дочки на сына, которому до окончания осталось немногим больше, и рассыпались по тёмным углам, как только он пытался свести их в какую-то единую перспективу, а перспектива не просматривалась… Спать, к чёрту будущее, никакого будущего нет, есть только завтра подъём и послезавтра подъём… Спать.

Перемену в Артёме первой заметила даже не мать, а старшая сестра Юлия. Прежде всегда открытый, он стал замыкаться в себе, реже бывать дома и сторониться близких. Нет, он, конечно, по-прежнему был готов прийти на помощь родным и знакомым всегда, когда его звали, но всё чаще уединялся с книгой в своём углу или мастерил и ремонтировал что-нибудь руками, и даже ужинал не у телевизора, как раньше, а с книгой или газетой у окна.

Тюремная юность научила Артёма не выставлять свои чувства напоказ, и Юлия не тревожила его расспросами – скажет сам, если будет нужно. Молчание красноречивее слов говорило о том, что он всеми силами старался избегать Нади, избегать встреч с ней и всего, что было с ней связано. Но Надя была рядом, за тонкой фанерной стенкой, через которую были хорошо слышны её шаги, её голос и смех, и напоминало о ней практически всё.

Порой Артём думал, что с ближайшей зарплаты он снимет койко-место в общежитии и уйдёт из дома хотя бы на некоторое время. Так будет лучше.