НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 29 - Роман Подольный

Вы должны понять, что моя невидимость — абсолютно метафорична. Я все еще обладал телесной вещественностью. Люди могли видеть меня — но не имели права.

Абсурдное наказание? Возможно. Но и преступление было абсурдным. Холодность. Отказ отвести душу перед ближним. Я был четырехкратным нарушителем. В должное время прозвучала — под присягой — жалоба, прошел суд, наложено клеймо.

Я стал невидим.

Я вышел наружу, в мир тепла. Полуденный дождь уже закончился. Улицы города подсыхали, в воздухе стоял запах свежей зелени Мужчины и женщины спешили по своим делам. Я шел среди них, но меня никто не замечал. Наказание за разговор с Невидимкой — невидимость на срок от месяца до года и более в зависимости от тяжести нарушения.

Я ступил в шахту лифта и вознесся в ближайший из Висячих Садов. То был Одиннадцатый, сад кактусов, и причудливые уродливые формы как нельзя лучше соответствовали моему настроению. Я приблизился к кассе, собираясь купить входной жетон, и предстал перед розовощекой, пустоглазой женщиной.

Я положил перед ней монету. Какое-то подобие испуга промелькнуло в ее глазах и тут же исчезло.

— Один, пожалуйста, — сказал я.

Никакого ответа. Сзади образовалась очередь. Я повторил свою просьбу. Женщина беспомощно подняла глаза, затем уставилась за мое левое плечо. Протянулась рука, положила еще монету. Женщина взяла ее и достала жетон. Мужчина за мной опустил жетон в автомат и прошел.

— Дайте мне жетон, — решительно потребовал я. Другие отталкивали меня. И ни слова извинения. Я начал ощущать на себе первые следствия своей невидимости. Они в полном смысле относились ко мне, словно к пустому месту.

Однако налицо и преимущества. Я зашел за стойку и попросту взял жетон, не заплатив. Так как я невидим, меня нельзя остановить. Я сунул жетон в прорезь автомата и вошел в сад. Но кактусы раздражали меня. Нахлынула какая-то необъяснимая хандра и отбила охоту гулять. На обратном пути я прижал палец к торчащей колючке, выступила капля крови. Кактус по крайней мере еще признавал мое существование. Лишь для того, чтобы пускать кровь.

Я вернулся в свою квартиру. Там меня ждали книги, но я не чувствовал к ним влечения. Я растянулся на узкой постели и включил тонизатор, чтобы побороть овладевшую мной странную апатию. Невидимость…

Собственно, это ерунда, твердил я себе. Мне никогда не приходилось зависеть полностью от других людей. Иначе как бы я вообще был осужден за холодность к ближним? Так что же мне надо от них сейчас? Пускай себе не обращают на меня внимания!

Только на пользу. Невидимки не работают. Как могут они работать? Кто обратится к невидимому врачу, или наймет невидимого адвоката, или передаст документ невидимому служащему? Итак, никакой работы. С другой стороны, и никакого дохода, разумеется. Но хозяин не берет плату с невидимых постояльцев. Невидимки ходят куда им заблагорассудится бесплатно. Я только что доказал это, в Висячем Саду.

Невидимость — замечательная шутка над обществом, решил я. Меня приговорили не более чем к годичному отдыху. Я был уверен, что получу массу удовольствия.

Однако существовали реальные неудобства. В первый вечер своей невидимости я пошел в лучший ресторан города. Закажу самую изысканную еду, обед из ста блюд, и удобно исчезну в момент предоставления счета.

Я ошибся. Мне не удалось даже сесть. Полчаса я стоял в холле, а метрдотель снова и снова проходил мимо. Ничего не даст, если я сам сяду за столик. Официант просто не примет мой заказ.

Можно, конечно, пойти на кухню и угоститься, чем душа пожелает. Я могу вовсе нарушить работу ресторана. Впрочем, этого делать не стоит. У общества наверняка есть способы защиты от невидимок. Разумеется, никакого прямого возмездия, никакого намеренного отпора. Но в чем обвинить повара, если тот вздумает облить стену кипятком, не заметив человека возле стены? Невидимость есть невидимость, палка о двух концах.

Я покинул ресторан.

Я поел в столовой самообслуживания поблизости и поехал на автотакси домой. Машины, как и кактусы, признавали подобных мне. Однако я сомневался, что их общества на протяжении года будет достаточно.

Спалось мне плохо.

Второй день невидимости был днем дальнейших испытаний и открытий.

Я отправился на долгую прогулку, предусмотрительно решив не сходить с тротуара. Мне часто доводилось слышать истории про мальчишек, с наслаждением переезжающих тех, кто несет клеймо невидимости. Их и судить не могли. Такие опасности умышленно создавались моим наказанием.

Я шагал по улицам, и толпа передо мной расступалась. Я рассекал толчею, как нож масло. В полдень я повстречал первого сотоварища-невидимку, высокого мужчину средних лет, коренастого и преисполненного достоинства, несущего печать позора на выпуклом лбу. Наши глаза встретились лишь на миг. Невидимка, естественно, не может видеть себе подобных.

Я был изумлен, не больше. Я до сих пор смаковал новизну этого образа жизни. И никакое пренебрежение не могло меня задеть. Пока не могло.

На третьей неделе я заболел. Недомогание началось с лихорадки, затем появилась резь в животе, тошнота и другие угрожающие симптомы. К полуночи мне стало казаться, что смерть близка. Колики были невыносимы; еле дотащившись до ванной, я заметил в зеркале свое отражение — лицо перекосившееся, позеленевшее, покрытое каплями пота. На бледном лбу маяком пылало клеймо невидимости.

Долгое время я лежал на кафельном полу, безвольно впитывая его холод. Потом подумал: что если это аппендицит?! Воспалившийся, готовый прорваться аппендикс?

Мне требовался врач.

Телефон был покрыт пылью. Никто не удосужился его отключить, но с момента ареста я никому не звонил и никто не смел звонить мне. Кара за умышленный звонок невидимке — невидимость. Мои друзья — те, которые считались моими друзьями, — остались в прошлом.

Я схватил трубку, затыкал пальцем в кнопки. Зажегся экран, и заговорил справочный робот. — С кем желаете беседовать, сэр?

— Врач, — прохрипел я.

— Ясно, сэр.

Льстивые, вкрадчивые механические слова. Робота не накажешь невидимостью! И он мог разговаривать со мной. Раздался заботливый голос:

— Что вас беспокоит?

— Боль в животе. Наверное, аппендицит.

— Мы пришлем человека через… — Он запнулся. Я сделал ошибку, приподняв свое сведенное судорогой лицо. Его глаза остановились на клейме, и экран потемнел так быстро, словно я протянул к нему для поцелуя прокаженную руку.

— Доктор… — простонал я.

Голова моя бессильно упала. Это уже было чересчур. А как же клятва Гиппократа? Неужели врач не придет на помощь страдающему?