Там, где кончается река - Чарлз Мартин

На экране появилась кружащаяся красно-зеленая масса. Я сообразил, что «глаз» урагана минует нас, обойдя с юго-востока, но заденет Окифеноки. У нас будет мало дождя, зато достаточно торнадо.

Репортер продолжал:

— Двинувшись на северо-запад, «Энни» затем свернула в сторону и направилась на северо-восток. — Он изобразил, каким именно образом «Энни» свернула. — Покинув залив, ураган замедлил скорость и превратился в тропический шторм. Поскольку он только что встретился с холодным атмосферным фронтом, который движется с севера, может пройти некоторое время, прежде чем дожди прекратятся. Учитывая внушительные размеры «Энни», ее неторопливое трехдневное перемещение по территории Штатов напоминает то, как морж ползет по льдине. — Он шагнул к камере и понизил голос: — Нечто шумное, неприятное, грозное и очень медленное. Люди начинают подумывать о том, чтобы сменить автомобили на лодки: мы прогнозируем рекордный уровень подъема воды в Северной Флориде и Южной Джорджии.

Репортер явно гордился собой. Он стоял, широко улыбаясь, и его лицо было мокрым от дождя.

Боб посмотрел на безоблачное синее небо за окном и что-то буркнул. Он надел кепку и шагнул к двери.

— Лучше я проверю сам.

— Разве это не опасно?

— Смотря как близко подберешься.

Эбби появилась на кухне со шприцем в руках. Она облокотилась о стол, и Ракета лизнула ей ногу. Жена заговорила, держа за щекой леденец:

— Мы иде-е-о-ом?

Попугай кружил по столу.

— Черт возьми! Черт возьми!

Боб покачал головой.

— Я пытался научить его каким-нибудь новым словам, но… — Он пожал плечами. — Пит чертовски религиозен. Только и говорит, что о Боге и черте. Да, Пит?

Птица захлопала крыльями.

— Дева Мария! Дева Мария!

Я шепнул Эбби:

— Милая, у нас осталось только два.

Жена сняла колпачок и протянула мне шприц.

— Будем наде-е-е-яться, чтохва-а-атит надо-о-олго… — Она снова посмотрела на Боба и наморщила лоб. — Мо-о-ожно?

Тот попытался пошутить:

— Ты что, выпила?

— Хоте-е-елось бы мне…

— А ты чертовски упряма.

— Вся в отца, — вмешался я.

— Будет трясти. Если даже на карусели у тебя кружится голова…

Эбби кивнула, и я сделал ей инъекцию дексаметазона.

— Ты уверена? — спросил Боб. Она снова кивнула:

— Да-а-а… при одном усло-о-овии…

— Каком?

— Я хочу сделать… «м-м-мертвую пе-е-етлю»…

Он улыбнулся.

— Думаю, что смогу это устроить. Мы подошли к самолету. Боб спросил:

— Ты что-нибудь знаешь об этих штуках?

— Знаю, что они бывают сине-желтые. У них есть пропеллер, четыре крыла и два колеса.

Он ласково погладил фюзеляж.

— Это «Стирмэн кадет». Во время Второй мировой войны ими укомплектовали военно-морские и военно-воздушные силы. Они сражались на разных фронтах. Их выпускали до 1945 года. Всего около десяти тысяч штук.

— Что-о-о? — переспросила Эбби. Меня слегка смутила дата «1945».

— Хм… значит, эта крошка уже довольно старая?

— Я ее всю перебрал собственными руками.

— Наверное, потратил уйму времени?

Боб улыбнулся.

— Вот уж чего мне хватало. Священник, лишенный сана, — подозрительное существо. Здесь, в верховьях, я — летчик. На все остальное людям плевать, лишь бы у них не погиб урожай. Итак, это двухместный биплан. Дерево, сталь и ткань. Приземляется при помощи невыдвижного хвостового колеса. После войны правительство списало тысячи таких самолетов. Одни принимали участие в соревнованиях по пилотажу, другие перешли на службу в иностранные ВВС, а большинство переоборудовали в поливальщики.

Боб подошел к задней части самолета и коснулся странной трубки, из которой торчали какие-то насадки.

— Если оборудовать машину всякими поливочными приспособлениями, стандартного мотора в двадцать две лошадиных силы оказывается недостаточно. Большинство самолетов, в том числе мой, — он погладил «Стирмэн» так, как гладят дорогой автомобиль, — снабдили новеньким мотором R-985. Примерно сорок пять лошадиных сил — то есть вдвое больше первоначального. Мы летаем низко над землей, и такой мотор позволяет сохранять контроль над машиной.

Мне все это казалось нереальным. Но я промолчал. Боб продолжал, обращаясь скорее к самолету, нежели к нам.

— Без пассажиров и груза эта крошка весит почти тонну. Размах крыла — девять с половиной метров, длина корпуса — семь метров. Раньше развивала максимум сто девяносто восемь километров в час, а с новым мотором летает на высоте трех тысяч метров со скоростью восемьсот километров.

Эбби улыбнулась.

— О же-е-енщинах и то говоря-я-ят с меньшим вооду-шевле-е-ением…

— Ты когда-нибудь разбивался? — спросил я.

— Только не на этой машине.

Боб явно недоговорил, а я не стал настаивать.

Эбби посмотрела на меня. В ней бурлил адреналин.

— Сомневаюсь, что я хочу-у-у-у знать бо-о-ольше.

— Почему? — спросил Боб. Он надел шлем поверх шапочки священника. — Ты боишься смерти?

Она покачала головой:

— Я уже давно с этим смирилась.

Дексаметазон делал свое дело.

— Все мы умрем. Некоторые — раньше, чем хотелось бы. — Эбби взглянула на меня. — Мне страшно оставлять мужа одного.

Мы залезли в кабину, и Эбби похлопала Боба по плечу:

— Слушай, я не всегда могу с собой справиться, поэтому, если не хочешь, чтобы я заблевала тебе весь самолет, просто поднимись, сделай «мертвую петлю» и верни меня на землю. Ясно?

Боб кивнул:

— Не совсем, но…

Я похлопал его по другому плечу и указал на противоположную сторону лужайки, которой Боб пользовался в качестве взлетной полосы.

— Что там за холмики?

Он крикнул, перекрывая рев мотора:

— Могилки животных.

Наверное, их было не меньше сотни, поросших темно-зеленой травой.

— Там, наверное, уйма костей. Почему так много?

Он пожал плечами.

— В основном погибают на дорогах.

— И человеческие кости там тоже есть?

Боб включил мотор, надел очки и ответил:

— Пока нет.

Он потянул рычаг, мы проехали примерно сотню футов, а потом взмыли в небо. Самолет поднялся над верхушками деревьев, и Боб снова дернул рычаг, отчего нос машины задрался вверх. Мы поднимались, поднимались, поднимались; когда я решил, что больше не выдержу, самолет перевернулся и устремился к земле. Чтобы усугубить ситуацию, Боб заставил свою крошку вращаться в воздухе. Я не сомневался, что мы разобьемся. Эбби визжала от восторга, а я изо всех сил старался не наложить в штаны. Мы летели к земле, а затем вдруг самолет выровнялся и несколько раз перевернулся вокруг собственной оси. Эбби крепко держалась, пронзительно хохотала и что-то выкрикивала. Судя по всему, это была только разминка: никакие «американские горки» не сравнятся с тем, что было потом. Мы скользнули над верхушками деревьев — кажется, справа я увидел реку — и снова взмыли ввысь, на сей раз не переставая вращаться. Потом внизу показалась земля, и мы опять начали падать. Эбби догадалась, что это — наивысшая точка «мертвой петли». Она закричала: