В твой гроб или в мой? - Жаклин Хайд

так рассказывать ей о том, кто я есть, но не могу взять свои слова обратно, да и не хочу.

— Я знаю, что для тебя, как для человека, это должно быть удивительно, но обещаю, что все будет хорошо, — я легкими круговыми движениями потираю костяшки ее рук, успокаивая себя настолько, насколько, надеюсь, успокаиваю и ее страхи. — Я хочу, чтобы ты знала, я бы никогда не причинил тебе боли, — затем, надеясь поднять ей настроение, я позволил натянутой, но в остальном очаровательной улыбке осветить мое лицо. — Если только это не заставит тебя снова выкрикивать мое имя, как в душе.

Она должна знать, что я бы никогда не захотел причинить ей какую-либо боль. Если мой укус будет слишком сильным и неприятным, ей не нужно бояться, что я снова буду питаться от нее, даже если это убьет меня.

Ее щеки раскраснелись, показывая, что я не выпил слишком много. Затем ее взгляд падает на полуразвалившуюся скамейку, которую мы чуть не уничтожили в душевой кабинке, и ее сердце снова забилось по вполне понятной причине.

— Не могу поверить, что вампиры существуют.

— Кто мы такие, неизвестно и по большей части скрыто, Обри. Существуют правила, обеспечивающие безопасность нашего вида. Ты не можешь никому рассказать, кто я такой или что я действительно существую. Я — всего лишь сказка и, очевидно, влажная мечта гота, но это все, чем мне нужно быть для людей. Мечта, миф, ложь.

— Тогда зачем ты мне это рассказываешь? — она прикусывает губу, что мгновенно вызывает желание завладеть ее ртом в поцелуе. Ее сердцебиение замедляется, а дрожь ослабевает.

— Мне нужно, чтобы ты доверяла мне, верила, что ты в безопасности, — я накрываю ладонью ее щеку и провожу большим пальцем по губе, чтобы остановить непрекращающееся покусывание. — Ты дашь мне время до вечера, чтобы все объяснить?

Она прекращает дуться и становится милой.

— Почему не сейчас?

Улыбка растягивает мои губы, и я просто благодарен, что она не психует. Это то, что мне нужно — чтобы Обри успокоилась и приняла то, что может на данный момент.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее рядом с ушком и говорю:

— Потому что одна женщина из социальных сетей захотела устроить бал в моем доме, и многое еще предстоит сделать, — у нее перехватывает дыхание, когда я кусаю ее за мочку. — И мы оба знаем, что Дойл будет реветь и биться в истерике, если я не выполню свою часть работы.

Наконец-то я получаю то, что хочу. Она издает тихий смешок, и этот звук — музыка для моих ушей.

— Он действительно любит поистерить.

Все вокруг снова становится красным, и я трясу головой, чтобы прояснить зрение. Я смотрю на Обри, и все мое тело сжимается. Черт возьми, даже сейчас я все еще хочу снова впечатать ее в стену. Я как агрессивная горилла в брачный период.

Я отстраняюсь, и она словно смотрит прямо в мою обугленную и почерневшую душу, будто я обнажил ее для нее.

Мне удалось хорошо это скрыть, но я боюсь того, что творится в ее голове. Я ненавижу то, что мне приходится уйти, и я осознаю, что доверяю кому-то, кто может очень сильно навредить мне. Она помешана на социальных сетях, и я сомневаюсь, что ей потребуется много времени, чтобы привлечь внимание. Хотя, справедливости ради, все просто подумали бы, что она сошла с ума.

В этом случае она разрушит мое доверие, и многие будут охотиться на нее за это, но… Я решил доверить этой женщине, потому что, кажется, влюбился в нее. Я хочу верить, что все так и должно было быть, даже то, как нелепо я раскрыл ей свою сущность.

— Ты обещаешь поговорить со мной об этом сегодня вечером? — спрашивает она, и я киваю. — А что насчет Дойла? Он тоже вампир?

Я смеюсь, но тут же кашляю, когда она выглядит разочарованной моей реакцией.

— Это не моя история, — говорю я, прочищая горло. — Но нет, хотя он хотел бы быть похожим на меня во всех отношениях.

Я подмигиваю и ухмыляюсь, когда губы Обри подергиваются, внезапно успокаиваясь.

— Мне нужно идти, но увидимся вечером, — я целую уголок ее губ и расстраиваюсь, когда она не делает попытки поцеловать меня в ответ.

Хотя меньше всего мне хочется оставлять ее одну, я никогда не подвергну Обри опасности ради кого бы то ни было. Как бы я ни доверял Дойлу, мне нужно держать его подальше от нее, пока запах того, что я сделал, не исчезнет. Ему придется еще немного поразмыслить над тем, что происходит. И, честно говоря, я тоже хотел бы это знать, потому что все зависит от ее решения. Надеюсь, она примет меня, это, нас, но я не могу ее заставить.

Я прижимаюсь к ее щеке. Какое необычное и яркое создание. Я хочу обнять ее и чувствовать ее в своих объятиях, пока она не согласится стать моей. Она позволит мне все объяснить, и пока что обошлось без истерик. Она идеальна. Ее пульс не участился с тех пор, как я снова прикоснулся к ней, и я благодарю создателя за то, что она не боится.

Кто-то где-то смеется над абсурдностью этой главы моей жизни. Я озабочен декорациями для какого-то несущественного бала, а не о том, чтобы убедиться, что она понимает? Нелепо. Лучше, чтобы Дойл поверил, что я так очарован ею, что покрасил бы замок в розовый цвет, чтобы увидеть ее улыбку, чем чтобы он узнал, что я укусил ее, и грядут новые повороты. Пока нет.

— Я могу либо закончить планировать твой бал, либо попробовать повторить то, что случилось в душе. Ты, кажется, нашла это очень захватывающим, — говорю я с притворным раздражением, поскольку она не отвечает.

— Нет! — она издает смешок и ухмыляется. — Думаю, для одного дня с меня достаточно секса в душе и того, что я чуть не разбилась насмерть, сломав скамейку.

Я смеюсь в ответ.

— Тогда поговорим вечером, — я прикладываю палец к ее губам. — Но ты не можешь никому рассказать о том, что узнала.

Она выгибает бровь и на мгновение поджимает губы. Я практически вижу, как крутятся колесики в ее голове.

— Хорошо, — шепчет она, касаясь губами моего пальца, и мое тело мгновенно наполняется счастьем.

Она будет моей. Моей невестой.

ОБРИ

— Что за жизнь? Я имею в виду, как это возможно? Ты знаешь, сколько раз я смотрела Брэма Стокера, а именно ты находишь Дракулу? Да ладно, подруга, — говорит Берни по телефону приглушенным голосом, пока