Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений - Марк Блиев

Наряду со значительными территориальными притязаниями принимались административные и судебные решения, в результате которых отдельные крестьянские семьи были вынуждены покинуть свои дома и искать новое для себя пристанище. Так, княгиня Амираджибова, урожденная Палавандова – из грузинского рода, традиционно имевшего притязания на собственность в Южной Осетии, требовала «выселить» осетинских крестьян «из деревни Мавди без всякого вознаграждения за сады их и удобренные ими пахотные земли». В этой деревне жили в основном Алборовы, имевшие документы, подтверждавшие «в каких границах и на каких условиях пожалована крестьянам Алборовым земля». Власти признавали, что решить вопрос в пользу княгини Амираджибовой административно невозможно, но именно только в этом направлении и предпринимались усилия. Ей предлагали оплатить стоимость построек, сада и пахотного участка, и тогда она смогла бы согнать с участка осетинских крестьян. Предлагался княгине и другой вариант: не все Алборовы имели равные права на земли, принадлежавшие деревне Мавди, поэтому ей советовали часть Алборовых, которая не значится в документах собственниками земли, обложить феодальными повинностями. В результате получалось – достаточно иметь грузинское происхождение и принадлежать к тавадам, и вы в Южной Осетии можете стать владельцами земли и крестьян. Еще проще, чем дело княгини Амираджибовой, решился вопрос для грузинского князя Тарханова, пожелавшего выселить осетинских крестьян Газдаевых и Хабаловых. Эти фамилии, ранее жившие в деревне Квенаплави, позже с разрешения Тарханова административно были отнесены к деревне Герудеты, расположенной во владениях грузинского князя. Последний одним росчерком пера лишил две фамилии местожительства и превратил их в беженцев.

Проблема взаимоотношений осетинских крестьян с грузинскими феодалами заключалась не в обычных для феодального общества претензиях друг к другу двух противостоящих классов. Она многократно осложнялась набиравшей силу и начинавшей материализовываться идеологией, охватившей грузинскую знать. Ядро этой идеологии было связано с идеей об исключительности «всего грузинского», дававшей право на любые формы насилия и правовых нарушений. Что касается Южной Осетии, то она становилась полем, на котором выращивалась та же самая «исключительность». При этом социально-поведенческие «нормы», которых обычно придерживаются завоеватели, имели настолько всеохватывающий характер, что осетинское население к 70-м годам XIX века стало грузинских феодалов воспринимать как природную стихию, против которой бессильны любые увещевания. В этом отношении стоит привести еще один многозначительный факт, связанный с притязаниями князей Мачабеловых к осетинской фамилии Хетагуровых, хорошо известной не только на Кавказе, но и в России. Хетагуровы представляли собой союз нескольких родственных и даже не родственных фамилий и имели немалое политическое влияние на соседей; вспомним, в Крымской войне они пожелали участвовать на стороне России отдельной фамильной сотней... С ними никак нельзя было сравнить Мачабеловых... В 1870 году грузинские князья Ясон и Заал Борташвили-Мачабеловы «начали присваивать... в свою собственность» земли и строения «при селениях Квели и Земо-Ачабеты», здесь были расположены «казенные пахотные земли и лес в количестве пятидесятидневного паханья, равно домовое место и старая крепость, которые грузинскими царями были подарены за разные услуги осетинам Кочара и Боташ Хасиевым-Хетагуровым». Поясним, грузинские цари обычно делали подобные подарки осетинам, участвовавшим в их войнах: дарили ценные вещи, в том числе и то, что принадлежало не царю, а тому, кого одаривали. В данном случае имения и крепость, о которых идет речь, были расположены в центре Осетии и составляли собственность Хасиевых-Хетагуровых. Но со временем, когда Боташ и Кочар умерли, имение перешло их внукам – Росебу, Гарсевану, Тято и другим, «которые... пользовались этим имением как казенною собственностью без всякого препятствия с чьей-либо стороны». Но времена изменились... и старшина Кехвского сельского управления сообщал, что «ныне же неизвестно с какого поводу князья Ясон и Заал Борташвили-Мачабели начали присваивать это имение в свою собственность». В январе 1870 года эти лица прибыли вместе «с цхинвальским полицейским приставом Микадзе, взяли с них, Хетагуровых, за означенные казенные земли галлу в двадцать девять код кукурузы и за вышепрописанное домовое место деньгами семь рублей 50 коп.» Подобное нападение ранее было невозможно без серьезных кровопролитных последствий. Однако присутствие при этом пристава, представлявшего российскую власть, заставило Хетагуровых выполнить то, чего от них потребовали. Конечно же, одновременно они обратились к властям с просьбой «о защите от завладения казенного имущества с восстановлением права владения» и что «оными пользуются с давних времен без всякого препятствия с чьей-либо стороны Хетагуровы».

Идеология грузинского господства, основанная не только на российской власти, но и на идее «национального превосходства», диктовала грузинским тавадам, окончательно политически овладевшим территорией Южной Осетии, такое поведение, которое обычно присуще завоевателям на оккупированной территории; именно оккупация и оккупационный режим были главными политическими итогами крестьянской реформы для Южной и Центральной Осетии.

Подъем всеобщего насилия

Несомненно, что после 60-х годов XIX века в России происходили важнейшие социальные, административные, судебные и правовые перемены. Но в Закавказье, далеком от Петербурга, и в особенности в Грузии, все эти перемены утопали в кавказской сумрачной цивилизации. Грузинская историография с 60-х годов XIX века вплоть до нашего времени полна восторгами по поводу высокой грузинской культуры. Но когда знакомишься с историческими документами, сохранившимися от целой эпохи грузинского насилия, оставленного тавадами – грузинской знатью, носителями грузинской «цивилизации», поражаешься тому, какой тяжелый и срамной шлейф оставили в истории предки современных радетелей внедрения в Грузии европейской цивилизации.

Как и в России, в Тифлисской и Кутаисской губерниях крестьянство ожидало освобождения от крепостнического гнета. Но год подготовки и проведения реформы оказался особенно тяжелым. Грузинские тавады, опасавшиеся последствий реформы, словно желая выместить свое зло, были особенно агрессивны. Они создали небольшие отряды и с их помощью нападали на отдельные крестьянские хозяйства и подвергали их разорению. Феодалы в Южной Осетии преследовали не только осетинских крестьян, но и грузин, имевших брачное родство с осетинами. Согласно «Протоколу» грузинского дворянского собрания Тифлисской губернии «князь Михаил, сын его Евстафий и внук Александр Мачабеловы» были «изобличены в жестоком обращении с Абрамом и Давидом Патаркацишвили» – с грузинской семьей, жившей в Цхинвали и имевшей осетинское родство. Несмотря на то что Патаркацишвили являлись казенными крестьянами и состояли в обществе казенных крестьян Цхинвали, Мачабели «отягощали их разными поборами». В один из таких наездов князья Мачабели «истязали его, Давида и брата его, Абрама», «отняли» у них «сверх определенного денежного оброка, урожая с восьми садов и 10-ти штук рогатого скота, а также намерении застрелить из них (Патаркацишвили. – М. Б.) Давида». Патаркацишвили обратился с жалобой к наместнику, дело рассматривалось дворянским собранием, а затем судом. Судебное разбирательство выявило, что Мачабеловы «произвольно отнимают... у крестьян имущество». Нанесли крестьянину Китесу Пасрадзе тяжелые побои, «от которых он тогда же умер». «Крестьяне Майсурадзе просили» власти «об удержании князя Мачабелова от разных притеснений, самоуправий и неправильного присвоения их в крестьянство». Эти и другие обвинения крестьян, предъявленные к Мачабеловым, казалось, трудно было оправдать. Князьям не грозили решения об аресте или же заключение в тюрьму. У них существовал негласный иммунитет. Самое «грозное» наказание, которого могли опасаться Мачабеловы за приведенные выше преступные деяния, это наложение со стороны администрации «опеки», т. е. контроля за деятельностью Мачабеловых. Но именно от этой «опасности», которая вынудила бы князей соблюдать закон, Мачабеловых решили выручить их собратья. Собрание предводителей и депутатов дворянства Тифлисской губернии приняло решение «покорнейше просить г. Тифлисского гражданского губернатора от лица г. исправляющего должность тифлисского губернского предводителя дворянства принять на себя ходатайство перед его императорским высочеством наместником Кавказским об оказании князьям Мачабеловым милостивого снисхождения освобождением имением их от наложения опеки». Приведенное постановление дворянского собрания состоялось в конце марта 1864 года. Не прошло и года, как крестьяне селения Пца Нинико, Алексей, Тасасий и Иван Абаевы обратились к тифлисскому губернатору с жалобой на князей Мачабели, на этот раз «почерк» был тот же. Абаевы считались казенными крестьянами, но жили на земле грузинского помещика Давида Багратион Давыдова. Они платили повинности казне и помещику. Братья Абаевы жаловались, что «Мачабелов, на земле коего мы хотя и не жили, но по праву помещика тоже взыскивал повинность натурой, таким образом, отбывая втройне повинность, мы пришли в разорение». Они писали также, что Мачабеловы желали, чтобы им платили также денежную повинность. Нинико Абаев сообщал губернатору, как к нему явились «мировые посредники – князь Дмитрий Абашидзе и его помощник Гедеван Ананьев, „которые вместо защиты хотели силою взять буйволов и потом наказали меня розгами, от чего я теперь нахожусь в болезненном состоянии“. Вместо расследования дела, ожидаемого братьями, власти наложили на их дома „экзекуцию“, что фактически делало семью вконец беззащитной, поскольку на нее, как на „прокаженную“, обрушивали феодальный произвол и насилие. Читая письма осетинских крестьян, жаловавшихся на Мачабели по поводу их злодеяний, можно было думать, что Мачабели – из ряда вон выходящие самодуры-помещики и ничего другое. На самом деле злоумышленные деяния этих князей были характерными, свойственными всем другим князьям и помещикам, орудовавшим в Южной Осетии.