Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы - Леонид Беловинский

Кроме того, коровы давали и некоторое количество телят, выпаивавшихся коровницами опять же для барского стола: говядина считалась слишком грубой пищей для барских желудков. Впрочем, помещики попроще вполне довольствовались солониной (засоленной в бочках говядиной).

Для барского стола нужны были, кроме того, свежие куриные яйца и молодые цыплята. Иные помещики, не гнавшиеся за гастрономическими изысками, ели даже кур, но многие выращивали каплунов и пулярок – особым образом кастрированную птицу, дававшую жирное мясо. Для всего этого имелся на хозяйственном дворе птичник, к которому приставлялась особая птичница. У некоторых рачительных и любивших поесть помещиков на хозяйственном дворе водились также гуси, индейские петухи (индюки) и даже цесарские куры (цесарки). За гусятами и индюшатами ходили дворовые девчонки, которые были слишком малы, чтобы им можно было поручить какое-то другое дело. Впрочем, кур и гусей нередко, а свиней, поросят и баранов всегда получали от крестьян в виде натурального оброка. Например, Я. П. Полонский пишет: «Из деревни… каждое лето пригоняли к бабушке на двор целое стадо баранов; из более отдаленных деревень… привозили целые мешки пряников, пух, сушеные грибы, каленые орехи и холсты» (74; 286–287). У Бартеневых «крестьянские дворы… поставляли каждый двор по барану в нашу кухню…» (7; 60). Вообще помещичье хозяйство носило почти натуральный характер: «За исключением свечей и говядины, да небольшого количества бакалейных товаров, все, начиная с сукна, полотна и столового белья и кончая всевозможной съестной провизией, было или домашним производством, или сбором с крестьян» (109; 39). Мясо засаливалось в бочках на солонину, птица замораживалась или из нее готовились полотки: птицу распластывали надвое, солили и подвяливали, храня ее так на погребах.

Однако не хлебом единым сыт человек. Довольно популярной забавой среди помещиков было держать на птичнике и других птиц. Например, у помещика Сербина «обширный двор господского дома представлял оживленную картину, чрезвычайно заманчивую для детских глаз: посредине его разгуливал ручной журавль, забава дворовых мальчишек, постоянно воевавших с ним; павлин, распустив узорчатый хвост опахалом, шумел им в сладострастной дрожи перед павой; резкому его крику вторили звонкие и частые голоса цесарских кур; в клетках над балконом били отборные перепела» (25; 37). И уж непременной принадлежностью птичьего двора была голубятня – частое в старой России явление. И не потому, что голубей ели. Ели их, и то не всегда, только господа, а простой народ считал это за великий грех: ведь голубь – символ Духа Святого. Дело было в голубиной охоте, вероятно, самом распространенном развлечении в России. Но о ней мы поговорим в другой части этой книги: голубиная охота, то есть разведение и гон голубей, в городе в ту пору была распространена едва ли не больше, чем в деревне.

Помимо голубиной, была в старой России весьма популярна и пташковая охота – ловля и содержание певчих птиц самых различных пород. У дядюшки А. А. Фета «около левого крыльца была устроена в уровень с верхней площадкой большая каменная платформа, набитая землей. В эту землю посажены были разнородные деревья и кустарники, образовавшие таким образом небольшую рощу. Все это пространство было обнесено легкою оградой и обтянуто проволочной сеткой и представляло большой птичник. Там в углу сеялась и рожь. По деревьям развешены были скворечники, наваливался хворост. Таким образом, в этом птичьем ковчеге проживали попарно и плодились, за исключением хищных, всевозможные птицы, начиная от перепелок и жаворонков до соловьев, скворцов и дроздов» (109; 87). И у богатого помещика Сербина «на стенах залы и некоторых других комнат, а также на потолках и окнах висели клетки, числом до сотни, с птицами разных пород… Небольшая задняя комната, с сетчатою занавеской вместо двери, отведена была для канареек: там они плодились и множились, весело летая и неумолкаемо распевая» (25; 38).

Вполне естественно, что для хранения запасов муки и круп, мяса, масла, молочных скопов, полотков, рыбы, птицы, меда на усадьбе ставились амбар и погреба с ледниками для скоропортящейся провизии. Погреб представлял собой квадратную яму, накрытую двухскатной, засыпанной толстым слоем земли крышей. В конце зимы его забивали правильными, выколотыми в виде огромных кирпичей, глыбами льда, для чего специально наряжали крестьян на ближайшее озеро или реку. Лед засыпался толстым слоем опилок и соломы, а на ней хранили продукты.

Разумеется, на хозяйственном дворе усадьбы была и конюшня, а при ней каретник для экипажей. Иногда держали лошадей огромное количество: верховых, выездных и хозяйственных; например, по свидетельству П. И. Бартенева, в их городской (!) усадьбе на конюшне стояло 12 лошадей (7; 50). Очень много лошадей требовалось тем помещикам, кто занимался псовой охотой, а таковыми были почти все. Малорослых верховых лошадей заводили с определенного возраста и для детей: дворянин, не умеющий сидеть в седле, – нонсенс; ведь почти все мальчики поступали в военную службу или шли учиться в кадетские корпуса с тем, чтобы идти на военную службу уже не юнкерами, а офицерами. Разумеется, при большом количестве лошадей требовалось и соответствующее число конюхов для ухода за ними, кучеров и форейторов для управления упряжками, стремянных для сопровождения ездивших верхом господ: поддержать стремя при посадке в седло, подержать лошадь спешившегося барина, барыни или барчат. Конюхи, кучера и стремянные были особой публикой в усадьбе: на конюшне пороли розгами провинившихся или попавших под горячую руку дворовых и крестьян, и исполняли эти функции именно те, кому по роду службы приходилось иметь дело с кнутом. Это были доверенные лица господ: ведь барин, снискавший нелюбовь своих крепостных, нередко в одиночку, только с кучером, уезжал по делам в лес, в поле или отправлялся в дальнюю поездку. Стремянные часто были наперсниками своих господ, и им иногда доверяли отчаянные и незаконные проделки: увезти смазливую жену соседа, украсть полюбившуюся чужую крепостную девку или чужого коня.

В каретнике стояли золоченые кареты для парадных выездов, громоздкие дормезы для дальней дороги, в которых можно было спать лежа, тарантасы тоже для дальних поездок, дрожки и коляски для ближних, линейки, долгуши или роспуски для поездок всей семьей в лес по грибы, и таратайки для поездок в поле или на охоту, зимние возки и кибитки, крытые кожей или войлоком. Для их постройки и ремонта среди дворни нередко держали специального мастера, также именовавшегося каретником.

Большое количество лошадей и экипажей было не прихотью, а необходимостью. Многие мемуаристы описывают поездки «на своих» или «на перекладных», но в собственных экипажах, из города в усадьбы или из деревни в город. Вот из Петербурга отправляется на лето в имение семейство Врангелей. «В первой коляске четверкой едет один отец; он ездить не один не любит. На козлах, к которым для удобства прилажена мягкая кожаная спинка, сидит его камердинер…

За коляскою моего отца дормез шестериком с форейтором на выносе. В нем две старшие сестры с двумя гувернантками; две их горничные сидят в деке, то есть корытом сиденье за дормезом… На козлах выездной сестер, наш главный лакей Матвей… За ними четверкой едем мы, маленькие, то есть Зайка, няня, я и Жорж… На козлах не лакей, а наша горничная…

Карета наша, которую, впрочем, братья величали «собачьей будкой», а люди «детским возком», – сооружение странного вида и ужасающих размеров… В него, полагаю, можно было разместить несколько дюжин ребят. Пахнет в нем смесью махорки с русским духом, что объясняется тем, что, когда возок стоял в сарае, туда обыкновенно, подальше от зоркого ока старшего кучера, в неурочное время спать уходили конюхи» (23; 45). Итак, 6 членов семейства, из которых трое – маленькие, и при них 8 человек прислуги. Без трех экипажей и 14 лошадей не обойтись. Следовательно, для дальних поездок, кроме кучеров, требовались еще и выездные лакеи, да, пожалуй, еще и гайдуки. Впрочем, это еще скромный выезд. Например, дед М. А. Дмитриева, живший в молодости широко и открыто, имел 12 гусар, сопровождавших его при поездках из города в деревню (35; 45).

Разумеется, для водопоя всего этого немалого количества скота на дворе нужна была колода – огромное, долбленое из толстого древесного ствола корыто и колодец, либо же для подвоза воды держали специальную водовозку с бочкой, поставленной на длинные дроги.

Весьма распространенным заведением в усадьбе была псарня, у богатых помещиков – с несколькими десятками гончих и борзых собак, с домиками для охотничьих собак, для щенных сук и щенков, с большим штатом псарей, обслуживавших как самое охоту, так и псарню, вплоть до сырейщика, заготавливавшего для собак конину. Естественно, при наличии обширной и правильно устроенной комплектной «охоты» вдобавок к вышеописанному требовалось много верховых лошадей для выжлятников, борзятников, доезжачих, стремянных и ловчих, а также и для участвовавших в охоте хозяев и их гостей. Впрочем, сама охота будет описана в своем месте.