Под чертой (сборник) - Дмитрий Губин

И здесь обращу внимание на мысль, которую повторяют и Григорий Ревзин, и Юрий Сапрыкин, и тот же Гельман. Главный продукт, который создает современный город – это свободное время. Европейский город создает доступное и разнообразное свободное время. Европа – это вообще когда всего много, дробно и доступно. В Москве свободное время чудовищно дорого стоит. У москвича со средней зарплатой, заплатившего за съемную квартиру, просто нет денег свободное время потреблять. Потому что в Москве есть хорошие и безумно дорогие рестораны и клубы, но почти нет дешевых и вкусных кафе и баров. А в Питере на улице Рубинштейна длиной 750 метров пихаются примерно полсотни разнообразных едален, включая полутайное дворовое кафе «Кафе», где хозяин, карабахских армянин, по слухам, дает скидку всем, кто знает, что «Карабах» по-армянски будет «Арцах». То есть Питер безо всяких инвесторов и начальников освоил современную формулу городской жизни: город – это общение в максимально разнообразных формах. И если добавить к харчевням Финский залив с дюнами, озера Карельского перешейка, университеты, две сотни музеев, под сотню театров, дворцовые пригороды, покатушки на великах, прогулки по Островам, тайные экскурсии по крышам, концерты-квартирники, возможность сгонять за 20 евро в Финляндию, публичные лекции в библиотеках, – то да, Питер утирает нос страдающей насморком мегаломании Москве.

Остается только обозначить мотор, делающий эту дробную жизнь возможной. Это – некондиционная недвижимость огромного по площади старого центра. Грубо говоря, ни одно из питерских дореволюционных зданий не соответствует нынешним СНИПам и ГОСТам. Говорить о нормах инсоляции в дворах-колодцах бессмысленно. Ни один нувориш, а тем более нуворишка никогда не станет там жить. Но то, что плохо для них, замечательно для студентов, мелких предпринимателей, рестораторов, отельеров, магазиньеров и прочей городской рыбешки. Не заглядывает в коммунальную квартиру солнце? Но можно сделать ремонт, снабдить каждую комнату туалетом и душем, – будет мини-отель. Не выгорает с отдельным туалетом? Можно устроить хостел с удобствами в коридоре. Не получается хостел? Откроем велосипедный магазин с мастерской: некондиционные квадратные метры замечательно ярко горят в огне творческих идей.

В России второго такого города просто нет. В Москве должны случиться разом кипрский кризис, чума и потоп, чтобы ее «красные» зоны, которые по зубам только большим деньгам, начали мало-помалу превращаться в нечто подобное лондонскому Камдену или берлинскому восточному Кройцбергу.

А в Питере – довольно азиатском по взаимоотношениям власти и горожан – идет совершенно европейская жизнь там, где горожане могут плевать на власть и договариваться друг с другом напрямую.

Так что приезжайте посмотреть.

Ну, или переезжайте.

2013

52. Улица разбитых унитазов//

О состоянии туалетов как обобщенном показателе состояния страны

(Текст был отклонен в «Огоньке». Опубликован на «Росбалте» под заголовком «Страна разбитых унитазов» http://www.rosbalt.ru/piter/2013/04/13/1116527.html

Недавно в метро я читал газету «Метро» – и не мог оторваться. Заметка была о туалетах в больницах. О, вот тема! Образовательная, познавательная и, безусловно, лечебная.

Я, в некотором смысле, – сортирный журналист. Так исторически сложилось.

Еще студентом журфака я отправил в московский горком КПСС письмо: отчего, дорогие товарищи, общественных уборных нет у станций метро? Не заговор ли это против советского трудящегося, строящего светлое будущее? До сих пор у меня где-то валяется горкомовская отписка с приложением полного списка общественных туалетов столицы, – а туалеты по-прежнему не везде.

Когда на отхожих местах возник отхожий промысел (сегодня московская цена достигает 40 рублей: мировой рекорд), я тему продолжил. У меня был пару лет назад текст про трассу Москва – Питер. Если на заправке «ЛУКОЙЛа» нет туалета, писал я, – значит, мы с «ЛУКОЙЛом» на…ать хотели на Родину. Тут вышла моя победа: «ЛУКОЙЛа» официально уведомил о ликвидации промашки, а также о любви ко мне и к Родине. Я проверил: не врали. Любили.

А вот вокзалы обеих столиц остаются для меня личным оскорблением. Если в аэропортах у нас – туалеты, на улицах – сортиры, то на вокзалах – вонючие нужники, снабженные тем, что французы называют «арабским унитазом», дабы, цитируя Льва Лосева, «посетитель беспорточный» чувствовал себя орлом. (При чем тут покойный профессор Дартмутского колледжа поэт Лосев? При том, что описывая годы в Ленинградском университете – «дом, именуемый глаголом ЛГУ, пустынных волн стоял на берегу» – он вспоминает и туалет на филфаке, где беспорточный студент «средь мрамора сидит, как полубог»).

Нужники на вокзалах – это для многих импринтинг, первое впечатление от Петербурга и Москвы. И если существует тот свет, в аду начальникам вокзалов сидеть в котлах орлами…

В общем, я в теме. И заметка про сортиры в больницах меня бы не зацепила. Мне много в последнее время приходилось в каких больницах бывать, и везде (кроме частных) с уборными было швах. Часто нет и стульчаков, и всегда – туалетной бумаги. Ни в Военно-медицинской академии, ни в Мариинской больнице в Питере, ни в Москве в Боткинской. Бумагу приносят родственники, и больные хранят ее в тумбочках, каждый свой рулон, как письмо с фронта.

Как говорится, Россия, нищая Россия, мне избы серые твои, твои мне песни ветровые, как слезы первые любви… Но это, как вы справедливо догадались, уже не Лосев, а Блок.

Но потрясло меня не это. А объяснения в газете «Метро» замглавврачей, ответственных за матчасть. Замглаврач Губанов описывала тотальное воровство среди пациентов: в ее поликлинике даже воду из кулера сцеживали в бутылки, как молоко при избыточной лактации. Другой замглаврач, Гришечкин, уверял, что 10 рулонов бумаги растащили за полдня (а всего за месяц украли «крышки со сливных бачков унитазов – две штуки, четыре ершика со стаканами, три бумагодержателя, мыло»).

Какой вывод можно сделать из сказанного? Полагаю, такой: ну и свинья русский народ! (А что вы вздрогнули? А какой еще народ все это потырил? Французский? Или корректное «ну и свиньи те россияне, что ходят в поликлиники по полисам ОМЗ» меняет суть дела?)

Но я этот свинский вывод делать не буду. По той причине, что национальность тут не при чем.

Замглавврачи просто не в курсе, что механизм свинства давно описан так называемой «теорией разбитых стекол» (1982, Джеймс Уилсон и Джордж Келлинг, США). Суть в том, что если в доме выбили стекло и не заменили, то вскоре выбьют и остальные. Дерьмо порождает дерьмо.

Звучит как трюизм, но в Гронингенском университете в Голландии поставили серию экспериментов, связанных с поведением людей в условиях порядка и бардака: статья с названием «The spreading of disorder», «Распространение беспорядка», была опубликована в журнале Science. Эксперимент подтвердил: если грязно, то и будут свинячить. Если чисто, те же самые люди ведут себя по-людски.

Что важно, теорию применили на практике в конце 1980-х в Нью-Йорке. Большое Яблоко в ту пору было с червоточиной. В городе бесчинствовали банды. В метро (которое начальник транспортной полиции назвал «транспортной версией дантова ада») ломали турникеты и резали сиденья.

С чего начал работу новый глава метрополитена Дэвид Ганн? Он дал команду ремонтировать и мыть вагоны метро. «В первую же ночь явились тинэйджеры и заляпали стены вагонов краской. Они трудились 3 ночи. Мы ждали, когда они закончат свою «работу». Потом мы взяли валики и все закрасили. Парни расстроились до слез. Это было наше послание для них: «Хотите потратить 3 ночи на то, чтобы обезобразить поезд? Давайте. Но этого никто не увидит». И вандалы, пусть и не сразу, отступили.

В полном соответствии с «теорией разбитых окон» начал перекройку Нью-Йорка и возглавивший его в 1990-х мэр Джулиани, о чем помянуто в тысячах статей и сотнях книг, почитайте хоть «Переломный момент» Гладуэлла. Примерно в то же время стала меняться уличная ситуация в Париже: там дворники получили новенькую униформу, шикарные зеленые синтетические метлы, а из техники – уличные пылесосы.

Да и Россия не оказалась в стороне: удар по окраинной шпане, гадящей в подъездах, нанесли не только домофоны, но и перенесение центра притяжения «четких пацанчиков» в сияющие торговые центры с фуд-кортами, где грязные следы на полу смывают мгновенно (первым к этому приучил «Макдональдс»). Точно так же эстетика подвальных качалок, поставлявших пушечное мясо для бандосов 1990-х, проиграла эстетике фитнес-клубов и офисной культуре в целом: «офисный планктон» деньги зарабатывает те же, что и шушера на гоп-стопе, да только антураж другой.

И сегодня госмонополия, с ее больницами, вокзалами и прочими местами централизованного призрения осталась единственной заводью совка. Так сказать, затянулась бурой тиной гладь старинного пруда. Вон, в Москве этой весной муниципальные маляры на моих глазах закатали в краску «подлого цвета» (используя эпитет Пьецуха) подземный переход на Тверской, ведущий к гостинице «Шератон». Фигак, фигак! – даже бумаги не подстелив. Через день подлый окрас был расписан не менее подлыми в бездарности граффити. Дерьмо порождает дерьмо.