Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание - Лаврентий Берия

9 июня 1941 года Сталин начинает приём с Тимошенко, Жукова и Ватутина. Ровно час, с 16.00 до 17.00, они что-то обсуждают вчетвером (Жуков и Тимошенко позднее приходят ещё раз и с 18.00 до 23.35 принимают участие в совещании у Сталина вместе с Ворошиловым, Маленковым, Куликом и Вознесенским).

Берии у Сталина нет.

Но уже 10 июня 1941 года к Сталину в 22.15 входят Молотов и Микоян и почти сразу же – Берия и Маленков. В ходе совещания вызывают на 30 минут Кобулова, и заканчивается обсуждение в узком кругу в 23.00 (к разговору присоединяются Шахурин и Л. Каганович).

До начала войны остаётся 12 дней. Возможно, Сталин в это ещё не верит, но то, что ситуация критическая, ему ясно. И вот в этот острейший момент, с 11 июня по 20 июня 1941 года, имя Берии вдруг снова исчезает из Журнала записи посещений кремлёвского кабинета Сталина!

Почему?

Не было ли это связано с тем, что с 11 по 20 июня 1941 года Берия, по договорённости со Сталиным (возможно, совместно с наркомом ГБ Меркуловым, выезжавшим в Прибалтику), провёл личную инспекцию западной границы?

Если это так, то не исключено, что Берия не из Москвы, а прямо на месте организовывал тот разведывательный полёт вдоль границы полковника Захарова, который должен входить в школьные учебники, но о котором плохо знают даже военные историки. Я писал об этом полёте в своих книгах «Берия. Лучший менеджер ХХ века» и «10 мифов о 1941 годе».

Если это так, то становится ясным и то, почему Сталин, ещё 13 июня 1941 года не удовлетворив просьбу Тимошенко и Жукова о приведении войск в боевую готовность, не позднее 18 июня 1941 года такую санкцию дал! Сей факт по сей день замалчивают, однако такая санкция была – сегодня имеется много подтверждений тому!

А информация лично Берии, переданная лично Сталину, в реальном масштабе оказалась решающей для принятия Сталиным такого решения!

Могли ли хрущёвцы оставлять в дневнике Берии следы об этом великом вкладе Берии в последние дни перед войной в будущую нашу Победу?

Нет, конечно!

Кто-то, возможно, скажет, что проще было вообще уничтожить дневник – весь! Но вот тут-то и начинаются тонкости. Полное отсутствие дневника даёт бо́льший простор для полёта фантазии, чем дневник, из которого изъята и уничтожена лишь некая его часть. А именно – та часть, которая особенно компрометирует командующего ЗапОВО Павлова, Тимошенко, Жукова, Пономаренко и других, но прежде всего – «дорогого Никиту Сергеевича»!

Ведь зачем-то Сталин вызвал Хрущёва из Киева в горячие июньские дни для абсолютно конфиденциального разговора 16 июня 1941 года – с 17.40 до 17.55.

Из Киева, и всего – на 15 минут!

Зачем?

Не для того ли, чтобы спросить: «Никита! Лаврентий сообщает, что война начнётся со дня на день! А ты мне что 9 мая плёл?»

Ведь и 9 мая (надо же!) 1941 года Сталин вызывал Хрущёва из Киева для того, чтобы расспросить его о чём-то всего в течение 30 минут наедине – с 17.30 до 18.00.

Вызвал из Киева, всего на полчаса!

Зачем?

А потом, не сразу после ухода Хрущёва, а после каких-то длительных раздумий, в 21.45 Сталин 9 мая 1941 года всего на 5 (пять) минут вызвал Берию.

О чём они говорили?

Не о том ли, что вот, мол, только ты, Лаврентий, всех и будоражишь! Мол, война, война. А остальные, в отличие от тебя, не дёргаются и говорят: «Нет, товарищ Сталин, в этом году Гитлер на нас не пойдёт»… И товарищ Павлов, и товарищ Хрущёв, и товарищ Пономаренко…

Ведь о чём-то очень важном Сталин и Берия 9 мая 1941 года говорили? И говорили наедине…

А записи об этом разговоре в дневнике Берии нет!

Как нет в нём и подробной записи о конфиденциальном разговоре Сталина с Берией, состоявшемся в ночь с 18 на 19 мая 1941 года. Вернувшись к краткой записи в дневнике от 18 мая, читатель увидит, что Берия хотел описать ночной разговор подробнее, но такая запись в дневнике отсутствует (см. также примечание 1 к записи от 18 мая 1941 года). Как это объяснить? Возможно, Берия просто не стал возвращаться к разговору, а возможно, запись была позднее изъята.

То есть не исключено, что лакуны в дневнике Берии надо отсчитывать даже не с 10 июня 1941 года, а с более раннего времени – по крайней мере, с 9 мая 1941 года…

А может быть – и с ещё более раннего?

Кто знает!

Между прочим, то, что Берия с 10 июня 1941 года выезжал на личную испекцию границы, косвенно подтверждается таким, например, фактом.

12 июня 1941 года начальник погранвойск НКВД Молдавской и Украинской ССР Василий Афанасьевич Хоменко был назначен заместителем командующего Киевским Особым военным округом Кирпоноса по охране тыла (с 22 июня 1941 года Хоменко стал заместителем командующего Юго-Западным фронтом Кирпоноса по охране тыла). Чем можно объяснить такое неожиданное превращение пограничного начальника в войскового начальника, если не тем, что Берия, видя близкую войну, заранее заботился о чекистском обеспечении безопасности армии?

Назначение Хоменко позволяет предполагать, что в десятых числах июня 1941 года Берия уже убедил Сталина в необходимости неких немедленных мер ввиду возможной близкой войны.

Недаром ведь и сам начальник ГУПВ НКВД СССР Григорий Григорьевич Соколов к 22 июня 1941 года уже находился на западной границе и сразу же после начала войны был назначен заместителем командующего Западным фронтом Павлова по охране тыла (Соколову выпал особо тяжкий груз).

Что же до самых последних дней перед войной, то 18 июня 1941 года Сталин с 20.00 до 0.30 совещался с Молотовым (вход в 20.00, выход в 0.30), Тимошенко и Жуковым (вход в 20.25, выход в 0.30), а также Маленковым (вход в 20.45, выход в 0.30).

Скорее всего, в ходе этого совещания Сталин и отдал распоряжение о приведении войск в боевую готовность.

Преступная халатность и прямое предательство не позволили выполнить его в полной мере. Но свою положительную роль в общем итоге войны оно тоже сыграло.

Благодаря, прежде всего, бдительности и активности Берии.

20 июня 1941 года в 20.20 Берия вновь вошёл в кабинет Сталина. И начиная с 21 июня 1941 года он редкий день не бывал в этом кабинете – если, конечно, был в это время в Москве.

20/VI-41

Все, теперь будет как будет. Что успели, то успели, что не успели, уже не сделаешь. В своих Пограничниках я уверен[336]. Так Кобе и сказал. Если начнется, боюсь, достанется нам крепко.

А там посмотрим. Коба сказал, вроде провалиться не должны. Еще сказал: «А если провалимся, деваться некуда. Все равно эту войну надо будет выиграть».

Куда ж мы денемся. Придется.

Комментарий Сергея Кремлёва

20 июня 1941 года Берия сделал в дневнике вновь очень краткую запись, что и понятно. И время уже поджимало, и писать-то за два дня до войны было нечего – хоть в дневнике, хоть в сводках на имя Сталина.