Спасенные дневники и личные записи. Самое полное издание - Лаврентий Берия

Впрочем, и тут, по мнению «Павла Лаврентьевича», всё обстояло не так просто. То ли по недосмотру тех, кто подчищал дневник, то ли вследствие того, что архивисты отдавали на просмотр неким «цензорам» не всё (сделать это было возможно, потому что записи велись, напоминаю, на отдельных листах), какие-то «криминальные» записи относительно Хрущёва и других сохранились.

«Павел Лаврентьевич» при этом уточнил: «Я говорю (сохранились), исходя из предположения, что какая-то подчистка дневника, полная или частичная, имела всё же место». Это уточнение, как я понял, было вполне характерно для стиля «Павла Лаврентьевича»: предельная точность в выражениях и исключение неоднозначного или неверного истолкования сказанного им.

Я, анализируя дневник, пришёл к такому же выводу, что и «Павел Лаврентьевич». Судя по всему, какая-то подчистка дневника чьей-то рукой производилась. Однако из дневника были удалены далеко не все пикантные исторические подробности как военной, так и послевоенной поры. Чем это можно объяснить, я могу лишь гадать, особенно с учётом того факта, что записи за 1943 и последующие годы, скорее всего, полны или почти полны. Забегая далеко вперёд, отмечу, что сомнение в этом отношении вызывают только периоды с конца 1952 года до смерти Сталина и от смерти Сталина до ареста Берии.

Так или иначе, первая явная лакуна просматривается как раз за период с 10 по 20 июня 1941 года.

Почему я так считаю, объясню чуть позже, но сразу скажу, что многие предполагаемые лакуны, скорее всего, восстановить уже не удастся даже после поисков в самых тайных спецхранах. Похоже, что значительная часть дневника Л.П. Берии за 1941–1942 годы просто уничтожена в хрущёвские времена. И можно догадываться – почему!

Очень уж неприглядно в свете правды этих записей должны выглядеть и многие прославленные (что обидно – заслуженно ведь прославленные, но…) советские военачальники, и некоторые партийно-государственные руководители, и, главное – лично «дорогой Никита Сергеевич» с его публичными фальсификациями обстановки последних предвоенных и первых военных дней 1941 года.

Да и не только 1941 года, но и весны, и лета 1942 года, и – позднее – времён Сталинграда.

Вот эти неудобные места и убрали!

Но, возможно, обширные пропуски в записях имеют иное объяснение? Возможно, в те периоды, за которые регулярные записи отсутствуют, Берия просто не вёл дневник?

Что ж, в последние дни перед войной и тем более после её начала, а затем после всё более неудачного для СССР её развития Берии и впрямь было не до дневника.

В первые полгода войны, да и позже, Берия элементарно не имел возможности толком выспаться! В условиях неразберихи и начавшейся эвакуации надо было формировать Резервный фронт с костяком из вновь создаваемых дивизий НКВД, надо было проводить эту самую эвакуацию и переводить экономику на военные рельсы, а кроме того, руководить вновь объединённым НКВД, а кроме того, принимать участие в работе Государственного Комитета Обороны и Ставки ВГК, а кроме того, отслеживать работу разведки и ежедневно проворачивать в голове и в душе десятки разнородных дел.

При всём душевном желании как-то выговориться наедине с дневником частой возможности для этого у Берии, конечно, не было. Однако наличие – пусть и немногочисленных – записей в дневнике за военную половину 1941 года и за 1942 год, а также характер этих записей позволяют предполагать, что даже в это время Л.П. Берия к дневнику обращался. И, возможно, чаще, чем можно предполагать. Тем более что с 1943 года дневник становится даже более регулярным, чем до войны.

Далее читатель увидит, что в дневнике за первые полтора военных года не отражены многие широко известные решающие события и факты того времени, зато имеются явно текущие, без душевных откровений, записи, касающиеся дел и событий второстепенных.

Но если так, если находился десяток минут для записей, так сказать, «проходных», то мог ли Берия – даже в тяжёлые времена – не записывать периодически в дневник что-то такое, что имело важнейшее значение как для него, так и для страны?

Думаю, вряд ли!

Однако записей нет! Ни о, скажем, подготовке нашего наступления 1942 года в районе Харькова, ни о нарастании кризиса в районе Сталинграда, ни о многом другом! Даже летние и осенние записи 1941 года крайне немногочисленны и весьма случайны по содержанию.

Далее, по ходу событий, я ещё буду обращать внимание читателя на то, что лакуны в дневнике совпадают с очень непрояснёнными моментами предвоенной и военной истории.

А первое основание для сомнений даёт как раз запись от 10 июня 1941 года. И теперь об этом – подробнее…

Во-первых, как следует и из текста дневника, и из записей в Журнале посещений сталинского кабинета, в апреле, мае и начале июня 1941 года Берия почему-то начал слишком часто выпадать из числа участников совещаний у Сталина.

Почему вдруг так?

Думаю, это было связано с тем, что именно информация Берии о близкой войне оказывалась для Сталина психологически неприятной. И он, размышляя и обрабатывая информацию, в том числе и от Берии, для принятия решения, «живьём» Берию видеть не хотел. Последний раз войдя к Сталину 27 мая 1941 года, Берия не появлялся у него до 7 июня 1941 года!

Конечно, они могли видеться и наверняка виделись не только в сталинском кабинете, однако основная государственная работа на высшем уровне совершалась всё же там. Но – без Берии.

Насколько я знаю, подробный анализ последних двух предвоенных недель на основе изучения Журнала посещений сталинского кабинета никем не предпринимался. Я сейчас тоже не могу заняться им в полной мере, потому что выступаю как публикатор и комментатор дневника Л.П. Берии, а не как автор собственной книги о начале войны.

Тем не менее кое-что из тогдашней хронологии нам не учесть нельзя!

В ходе вечернего приёма 3 июня 1941 года Сталин 20 минут беседовал наедине с Хрущёвым. Затем в кабинет вошли Тимошенко, Жуков и Ватутин, и они говорили без свидетелей (Хрущёв вскоре после прихода военных ушёл).

6 июня 1941 года Сталин в конце дня опять уединился более чем на два часа (с 20.55 до 23.00) с той же троицей военных.

И вот 7 июня в 20.45 к Сталину заходят Молотов, Берия, Маленков и Богдан Кобулов (НКГБ). Через 15 минут (!) Берия, Маленков и Кобулов уходят, а Молотов остаётся. Сталин принимает Вышинского (НКИД), Седина (нарком нефтяной промышленности), Кузнецова (НК ВМФ).

А в 22.05 вновь появляются Берия и Маленков.

В 22.25 на 25 минут входят Тимошенко и Жуков, и какое-то время идёт общий разговор. Потом Маленков и Берия уходят буквально на пять минут (в туалет вряд ли), а вернувшись, остаются с Молотовым в кабинете у Сталина и после ухода военных, до 23.45 – до конца.