Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески - Джозефина Тэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джеймс, которого Марта вытащила из его музейной норы, постарался на славу, и изучение портретной галереи преступников и их жертв заняло у Гранта все время до тех пор, пока Лилипутка не принесла чай. Когда Грант начал складывать фотографии, чтобы убрать их в тумбочку, его рука натолкнулась на снимок, который раньше соскользнул у него с груди и остался незамеченным.
Это был портрет мужчины, одетого в бархатный берет и камзол конца XV века, с богато расшитым воротником и разрезами на рукавах. На вид лет тридцать пять – тридцать шесть, лицо худощавое и чисто выбритое. Художник изобразил мужчину в тот момент, когда он надевал кольцо на мизинец правой руки, но взгляд его был устремлен не на кольцо, а куда-то в сторону, в пространство.
Из всех просмотренных Грантом за день портретов этот отличался наибольшей оригинальностью. Казалось, художник пытался изобразить на холсте то, на что у него не хватило мастерства. Ему не удалось передать выражение глаз – наиболее индивидуальной части лица. Художник не смог оживить тонкие губы, и рот казался деревянным и безжизненным. Лучше всего удалось передать структуру лица: волевые скулы, впалые щеки, подбородок – слишком выдающийся, чтобы подчеркнуть силу характера.
Грант медлил перевернуть карточку и посмотреть на подпись, желая получше рассмотреть лицо незнакомца. Судья? Воин? Принц? Человек, привыкший к власти и сознающий свою ответственность. Беспокойный и совестливый; возможно, любит доводить все до совершенства. Человек, способный строить большие планы, но не забывающий и о мелочах. У таких бывает язва желудка. В детстве много болел, об этом свидетельствовало выражение лица: страдания, перенесенные в юные годы, всегда оставляют след – не столь явный, как у калеки, но столь же заметный, если приглядеться. Художник понял это и воспроизвел на холсте. Легкая припухлость нижних век, как у ребенка после тяжелого сна; стариковское выражение молодого лица.
Грант перевернул фотографию. На обороте стояло: «Ричард III. С портрета из собрания Национальной галереи. Неизвестный художник».
Ричард Третий…
Так вот чей это портрет. Ричард III. Горбун. Чудовище из рассказов для детей. Погубитель невинных младенцев. Синоним злодейства.
Грант перевернул карточку и еще раз взглянул на лицо. Быть может, художник увидел в тех глазах и пытался передать взгляд человека, чем-то преследуемого?
Грант долго вглядывался в лицо Ричарда III, в необычные глаза: продолговатые, близко посаженные к бровям, слегка нахмуренным в беспокойстве. В первый миг могло показаться, что Ричард пристально всматривается во что-то, но, приглядевшись, Грант понял, что взгляд скорее отвлеченный, почти рассеянный.
Когда Лилипутка пришла за подносом, Грант все еще изучал портрет. Ничего подобного ему прежде видеть не приходилось. По сравнению с этим лицом Джоконда казалась обычным плакатом.
Взглянув на нетронутую чашку, Лилипутка привычным жестом прикоснулась к еле теплому чайнику и надулась. Неужели ей больше нечего делать, как приносить чай, на который больной не обращает внимания?
Грант подсунул ей портрет.
Что она о нем думает? Будь этот человек ее больным, какой диагноз она бы поставила?
– Печень, – сухо бросила Лилипутка и унесла поднос, нарочито громко стуча каблуками – вся накрахмаленная, голова в светлых кудряшках.
Но у доброжелательного хирурга, зашедшего, в противоположность ей, с необязательным визитом, оказалось другое мнение. После минутного изучения фотографии он изрек:
– Полиомиелит.
– Детский паралич? – переспросил Грант и внезапно вспомнил, что у Ричарда III и впрямь была сухая рука.
– Кто это? – спросил врач.
– Ричард Третий.
– Вот как? Очень занятно.
– Вы знаете, у него была сухая рука.
– В самом деле? Я этого не помню. Мне казалось, он горбун.
– Верно.
– Помню только, что он родился со всеми зубами и живьем ел лягушек. Что ж, как ни странно, мой диагноз кажется совершенно правильным.
– Да, меня даже оторопь берет. А как вы догадались?
– Честно говоря, не могу этого точно объяснить. Наверное, по выражению его лица. Такие бывают у детей-инвалидов. Если он родился горбатым, то, возможно, именно этим, а не болезнью объясняется такое выражение. Я вижу, художник не изобразил горба.
– Да, придворным художникам приходилось быть весьма тактичными в подобных случаях. Только со времен Кромвеля их стали просить рисовать «бородавки и все прочее».
– По-моему, – промолвил хирург, задумчиво рассматривая шину на ноге Гранта, – Кромвель и положил начало тому снобизму наоборот, от которого мы страдаем до сих пор. «Я простой человек – и никакой ерунды». И никаких манер, изящества и благородства. – Он ущипнул большой палец на ноге Гранта с беспристрастным интересом. – Прямо-таки неистовая зараза, ужасное извращение. В некоторых местах в Америке, как я слышал, политик может погубить свою карьеру, если на митинге станет выступать в пиджаке и при галстуке. Это расценивается как чванство и высокомерие. А идеал – быть человеком из народа. Своим парнем. Выглядит совсем здоровым. – Последнее относилось к большому пальцу.
Хирург снова сосредоточил свое внимание на портрете.
– Да, занятно вышло с полиомиелитом. Возможно, так оно и было на самом деле – отсюда и сухая рука. – Хирург не торопился уходить и продолжал вглядываться в фотографию. – Да, очень интересно. Портрет убийцы. Он подходит по типу, как вы считаете?
– Типа убийцы не существует. Люди убивают по слишком разным причинам. Но ни по собственному опыту, ни по архивным делам я не могу вспомнить ни одного убийцы, похожего на него.
– Конечно, в своем классе он был вне конкуренции. И в средствах, очевидно, совершенно неразборчив.
– Да.
– Однажды я видел, как его играл Оливье. Само олицетворение зла. Он играл на грани гротеска, но не переступая ее.
– Когда я показывал вам портрет, – спросил Грант, – не сказав, кто на нем изображен, вам приходила в голову мысль о злодействе?
– Нет, – ответил хирург. – Я подумал о болезни.
– Странно, не правда ли? Я тоже ни разу не вспомнил о злодействе. Теперь же, когда я прочитал имя на обороте, у меня из головы не идут его преступления.
– Да, конечно, как с красотой – тут все совершенно субъективно. Ну что ж, я еще загляну в конце недели. Сейчас ничего не болит?
Когда врач ушел, Грант еще некоторое время озабоченно рассматривал портрет. Его слегка уязвило то, что он принял одного из самых отпетых убийц в истории за судью, что допустил такую ошибку и поместил предмет своего изучения в судейское кресло вместо скамьи подсудимых. И вдруг вспомнил, что портрет ему принесли как иллюстрацию к возможному расследованию.
Какая же загадка связана с Ричардом III?
И тут он вспомнил. Ричард убил двух мальчиков, своих племянников, но никто не знает как – они
