Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески - Джозефина Тэй

атаковали и контратаковали. Йорки и Ланкастеры попеременно одерживали верх в бесконечном калейдоскопе сражений и стычек. Следить за этим, казалось, не имело смысла: это как наблюдение за кружением бамперных машинок на ярмарке.

Но Грант все-таки сумел уяснить себе, что начало событиям было положено на сотню лет ранее, когда прямой порядок престолонаследия прервался со свержением Ричарда II. Грант знал об этом потому, что в юности добрых четыре раза смотрел «Ричарда Бордоского» в Новом театре. В течение трех поколений Англией правили узурпаторы Ланкастеры: свергший Ричарда Бордоского Генри Болингброк (будущий Генрих IV) – несчастливо, но весьма эффективно; шекспировский принц Хэл, заслуживший славу в битве при Азенкуре и получивший награду за рвение; его сын – в слабоумной суете и несчастьях. Неудивительно, что люди жаждали снова видеть на троне представителя законной династии, тем более став свидетелями того, как бездари, окружавшие беднягу Генриха VI, одно за другим сдавали все завоевания во Франции, в то время как король возился со своей новой игрушкой – только что основанным Итоном и упрашивал придворных дам носить декольте поскромнее.

Все трое упрямцев Ланкастеров отличались редким фанатизмом, резко контрастировавшим с либерализмом двора Ричарда II. Проявлявшаяся во всем терпимость Ричарда почти мгновенно сменилась сожжением еретиков. Еретиков жгли на публике в течение трех поколений, и неудивительно, что в сердцах обывателей разгорался менее явный огонь недовольства.

Особенно это проявлялось с тех пор, как перед ними разыгралась драма герцога Йоркского – способного, одаренного, разумного и влиятельного человека, кровного наследника Ричарда II. Возможно, его и не хотели видеть в короне вместо слабоумного Генриха VI, но все же предложили взять на себя управление страной и навести порядок.

Йорк попытался, но погиб на поле брани, семья же его в результате провела много лет в ссылке или в убежище. Но когда суматоха стихла, на английском троне оказался сын Йорка, сражавшийся с ним рука об руку, и в стране снова воцарилось счастливое спокойствие под властью высокого, белокурого, красивого и любвеобильного, но притом весьма умного и проницательного Эдуарда IV.

Этим в основном ограничивались сведения, которые почерпнул Грант о Войне Алой и Белой розы.

Когда он оторвался от книги, посредине палаты стояла старшая сестра.

– Я стучала, но вы были слишком погружены в чтение.

Стройная и неприступная, в элегантности она не уступала Марте; руки, выглядывавшие из белых манжет, сложены на уровне узкой талии; белоснежная косынка спускалась на плечи с неподражаемым достоинством; единственное украшение – маленький серебряный значок, полученный вместе с дипломом об образовании. Грант задавался вопросом, обладает ли хоть кто-то в этом мире более непоколебимым самообладанием, чем старшая сестра крупной больницы.

– Вот решил на досуге заняться историей, – сообщил Грант. – Лучше поздно, чем никогда.

– Похвальный выбор. История позволяет трезво взглянуть на вещи. – Она заметила фотографию. – Вы сторонник Йорков или Ланкастеров?

– Вы узнали портрет?

– Конечно. Практиканткой я проводила много времени в Национальной галерее. Денег у меня было очень мало, ноги вечно стерты, а в галерее тепло, тихо, да и кресел хватало. – Она слегка улыбнулась, вспоминая ту молоденькую, усталую и простодушную девчонку, которой была когда-то. – Портретная галерея нравилась мне больше всего, потому что она дает такое же ощущение соразмерности, как и книги по истории. Все эти деятели, которые считались в свое время такими важными персонами, всего лишь имена на табличках, всего лишь краски на холсте. В те дни я видела много портретов. – Ее внимание снова переместилось на снимок. – Какой несчастный человек!

– Мой хирург считает, что он страдал полиомиелитом.

– Полиомиелитом? – Старшая сестра на миг призадумалась. – Очень возможно. Но для меня этот портрет всегда выражал такое страдание, такую муку… У Ричарда самое несчастное лицо из всех, которые я видела, а повидала я их, поверьте, немало.

– Вы полагаете, портрет был написан уже после убийства принцев?

– Да, конечно. Ричард вовсе не был бездушным злодеем. Он был личностью. Он безусловно сознавал, как… отвратительно его преступление.

– Вы считаете, он принадлежал к тем людям, которые не могут жить в мире со своей совестью?

– Отличное определение. Да. Такие люди отчаянно чего-то хотят, а потом обнаруживают, что заплатили слишком дорогую цену.

– Значит, вы не считаете его законченным негодяем?

– О нет! Негодяев не мучает совесть, а это лицо исполнено ужасной муки.

Минуту или две они молча рассматривали портрет.

– Это выглядело, вероятно, как возмездие. Вскоре потерял единственного сына… И смерть жены… Лишиться всего в столь короткий срок. Ему, наверное, виделась в этом кара небесная.

– Он любил жену?

– Она приходилась ему двоюродной сестрой, и они знали друг друга с детства. Любил ее Ричард или нет, она была ему настоящим спутником жизни. Когда на голове корона, подобные отношения – редкая удача… Мне пора, надо посмотреть, как идут дела в больнице. Я даже не задала вопрос, с которым пришла: о вашем самочувствии. Но раз у вас появился интерес к человеку, умершему четыреста лет назад, значит все в порядке.

За все время разговора старшая сестра не изменила своей позы. Она снова улыбнулась своей туманной, сдержанной улыбкой и, по-прежнему сцепив перед собой руки, направилась к двери. Двигалась она величаво и спокойно. Как монахиня. Как королева.

Глава четвертая

После обеда в палате появился запыхавшийся сержант Уильямс, который принес два толстых тома.

– Мог бы оставить их внизу, у швейцара, – пожурил его Грант. – Не стоило самому утруждаться, взбираясь сюда.

– Я все равно должен был зайти, чтобы кое-что объяснить. У меня хватило времени посетить только один магазин, но зато самый большой на всей улице. Вот это лучшая история Англии из всех, имевшихся в наличии. Продавец даже сказал, что это вообще самая лучшая история. – Сержант положил перед Грантом внушительный серовато-зеленый том, всем своим видом показывая при этом, что никакой ответственности за содержание он не несет. – Отдельной биографии Ричарда Третьего там не нашли, но вот что мне дали. – Уильямс протянул красочно оформленное издание с ярким гербом на суперобложке. Книга называлась «Рэбская Роза».

– О чем здесь?

– Кажется, о его матери. Я имею в виду эту самую Розу. Ну, я побегу – должен быть в Ярде через пять минут, а то шеф мне голову оторвет. Извините, что не мог принести больше. Если эти книги не подойдут, постараюсь достать что-нибудь другое.

Грант от души поблагодарил сержанта.

Под звуки гулких торопливых шагов уходящего Уильямса Грант начал просматривать «лучшую историю Англии». Она оказалась из тех, что принято называть «конституционными»; солидная компиляция фактов, неплохие иллюстрации. Миниатюра из Псалтыря Латтрелла иллюстрировала ведение сельского хозяйства в XIV веке, а старинная карта Лондона красовалась рядом