Отвага - Паскаль Кивижер

лишь белое, рыба свежевыловленная, мука исключительно из полбы (ни пшеницы, ни ржи, ни овса). Коровье молоко нам не полезно, позаботься о масле и сыре из козьего молока. Густые соусы – вульгарны и немодны. У нас недавно обнаружилась аллергия на пыльцу и пыль, вот почему мы избегаем путешествий в летние месяцы. Не украшай стол цветами, букетами, композициями из сухих цветов, наши апартаменты надо тщательно убирать два раза в день, а лучше три. Мы позволили себе сообщить тебе это, дабы облегчить приготовления к нашему пребыванию в стране, известной – извини за прямоту – своими грубыми нравами. Мы, к сожалению, в отличие от тебя, не имели возможности укреплять здоровье и волю в неблагоприятных условиях, а возрастали в довольстве, холе и неге.

Этим письмом мы воспользуемся еще и для того, чтобы привлечь твое внимание к некоторым слухам. Поговаривают, будто ты прибрал к рукам сокровища, которые находятся на сохранении в Краеугольном Камне, известном своей надежностью. Если это правда, поступай, как вздумается, но не трогай, разумеется, сокровищ Ламота. Однако не скрою, другие государи нахмурились, и, зная тебя, за победу дипломатии не поручусь. Стало быть, береги себя, и пусть прекрасных мушкетов будет у тебя как можно больше.

В ожидании новостей уверяем тебя в нашей самой искренней привязанности и передаем свои самые наилучшие пожелания королеве Виктории, твоей супруге.

Подписано в Ламоте Августом Максимилианом, наследным принцем Ламота и прилежащих земель».

Красные чернила, затейливые росчерки и завитушки значительно затруднили чтение письма, а величественное «мы» вместо привычного «я» вконец запутало Жакара. Он очень рассердился, когда понял, что не сможет обойтись без помощи герцога Инферналя. Но, получив разъяснения, пришел в восторг. Приезд Августа открывал новую эру в истории Краеугольного Камня. Вековой постыдный нейтралитет вот-вот сгорит синим пламенем. Наконец-то остров примет участие в судьбоносных международных конфликтах, выскажет свое мнение, сыграет роль, начнет воевать. Победа за победой, и королевство избавится от кошмарного долга, а Жакар – от проклятого банкира. И обретет полнейшую свободу.

Жакар не видел необходимости откладывать визит наследного принца Ламота. В этом году бухта не собиралась замерзать. Жестокие морозы отошли в прошлое вместе с Тибо. Жакар прекрасно знал, что жара и холод приходят из Гиблого леса. Мороз надвигался с юга, засуха с юга, и бури тоже. Но теперь, когда Жакар взошел на трон, как того желала Сидра, времена года вернулись в привычную колею, так что Август мог пуститься в путь без опасений со всем своим многочисленным багажом и капризами.

Неприятностей можно ждать только от мятежников, но Жакар твердо решил очистить остров, вымыть и просушить на солнце по рецепту Наймита в отношении селитры. Он не постесняется и утопит негодяев в моче.

Месяц морского пути отделял Ламот от Краеугольного Камня, поэтому ответ на полученное письмо нужно написать немедленно, столь же красиво и витиевато. В красотах стиля Жакар не преуспел, поэтому написал следующее:

«Дражайший Август Максимилиан, принц Ламота.

Наша жена и мы сами искренне радуемся твоему посещению. Погода подходит как нельзя лучше. Мы передадим твои пожелания камергеру, камергер – мажордому, мажордом – слугам. Твоя постель и наше угощение не обманут твоих ожиданий.

Ждем в любое время, как только ты соблаговолишь прибыть.

Твой король Жакар из Краеугольного Камня в середине ноября».

Эсме поспешно передала послание лично в руки капитану фрегата, что направлялся в Ламот. Разумеется, по дороге она его прочитала и сочла, что неплохо бы сообщить друзьям о прибытии Августа.

36

Небо над вмятиной просыпалось поутру точь-в-точь таким, каким уснуло накануне. Если было низким и хмурым, не менялось к лучшему. В тот день из темной тучи сыпался снег. Эма из окна своей спальни видела, как Лукас шел по заснеженному мосту с овсяной кашей. Плащ вот-вот расползется, спутанные волосы собраны в конский хвост, пол-лица не видно из-за дымящейся кастрюли. А почему на второй половине смешливая ямочка? Чему это он радуется? Каким-нибудь пустякам, скорее всего. У Дворняги был дар все обращать в шутку: месяц декабрь, мокрую палатку, липкую кашу без соли и сахара.

Эма, сидя у себя наверху, чувствовала, что невидимая стена отделяет ее от мира. Снег занавешивал окно, ветер гулял по крыше, река уносила вдаль шутки Дворняги и смех Лукаса. Сегодня последняя четверть луны, им необходимо добраться до фермы, нельзя пропустить собрание. Но Эма не чувствовала в себе сил одолеть равнину, принимать решения, а главное, сдерживать все более дерзких мятежников.

Снежинка прилипла к окну. Там, за окном счастливые люди. Эма почувствовала себя пленницей. Чьей? Своей собственной, разумеется. Пленницей тоски.

Она вздохнула. Ощутила во рту привкус флердоранжа, вспомнила детство и с ослепительной яркостью увидела все, что утратила. Пальмы, море, коралловые леса, играющих дельфинов, манговый сок, узловатые руки матери, хвост зеленой обезьяны, сапог принца. Тепло младенческого тельца, его драгоценную тяжесть. Отчаяние в груди Эмы разрослось, будто шар земной, его не скрыть и не вынести. Вопреки ее воле по щеке покатилась слеза, потом еще одна, и хлынул поток, который она сдерживала все это время. Там, за стеной, Лукас хохотал и хлопал себя по ляжкам. Ложка стояла в застывшей каше.

– Плачешь, юнга?

Эма вздрогнула. Кто-то шевельнулся у нее за спиной, будто робкое ласковое тепло.

– Эма, ты плачешь?

Она задержала дыхание. Тибо? Не смела пошевельнуться. Боялась малейшим движением рассеять мираж. Не оборачивалась, лишь искала отражение в оконном стекле. И увидела его. Золотистый расплывчатый силуэт. Медленно, очень медленно обернулась.

Тибо здесь, в комнате. На нем морская блуза. Уперся рукою в бок. Несуществующий ветер ерошил светлые волосы. Король тоже задержал дыхание, чтобы не развеять самого себя.

– Не оставляй меня.

Она обиженно потупилась. Что значить: не оставляй? Это он ее оставил.

– Я был с тобой, Эма, все время, повсюду. Не отходил ни на шаг. Говорил, но ты меня не слышала.

Тибо говорил с ней? Да, иногда слова бились где-то рядом, словно робкие волны. Вечером, когда ее хотели отдать Малаке, ночью, когда везли в башню Дордонь. Тибо говорил с ней? Ей казалось, что голос спускался со сводов, поднимался от камней…

– Я делал все, чтобы ты меня заметила. Но ты замечала только мое отсутствие.

В снежный сумрачный день Тибо с головы до ног освещен золотистым светом Южного моря. Он жил в параллельном пространстве? Эма сумела сделать шаг, и еще, потом пересекла комнату. Она хотела прикоснуться к Тибо. Но ее рука прошла насквозь. Никого не было. Она отшатнулась. Словно обожглась о пустоту.

– Нечего трогать, нечего видеть. Ты наделяешь меня очертаниями. Какой образ ты выбрала?

Эма смутилась.

– У меня есть шрам?

Эма отрицательно покачала головой.

– Ты боишься, что я исчезну, так ведь? Думаешь, если ответишь вслух, поймешь, что я – игра воображения?

Эма глубоко вздохнула. Тибо угадал. Он читал ее мысли, как открытую книгу. Но