Испания для королей - Виктория Холт

Фердинанд встал с постели. Подойдя к окну, он молча уставился на первые лучи солнца, сверкавшие на городских крышах.

По его заложенным за спину подрагивающим рукам она догадалась, что он разозлился на нее.

Подобные сцены не были редкостью в их семейной жизни. Она вновь дала ему понять, что королева Кастилии имеет больше власти, чем король Арагона.

Дети радовались материнскому обществу: пожалуй, за исключением Хуаны. Та была слишком непоседлива и своенравна, ей не хотелось выполнять строгие требования Изабеллы, не хотелось подолгу простаивать на церковных службах, не хотелось признаваться исповеднику во всех своих грехах и проступках. Ее поведение тревожило взрослых.

Изабелла была на шестом месяце беременности, а во время беременности она старалась больше следить за собой – пусть даже в ущерб государственным делам.

«Как-никак, я мать четверых детей, – оправдывала она себя. – Когда-нибудь они станут правителями каких-нибудь европейских государств, поэтому я должна относиться к ним как к важной части моей жизни».

Продолжать с прежним размахом войну против мавров сейчас не было возможности: сначала предстояло увеличить и перевооружить армию. Этой работой Изабелла и намеревалась заняться после родов – но на ближайшие несколько месяцев посвятить себя материнским заботам.

Своих детей она любила всем сердцем. Самой ей не хватало образованности, и она это понимала, поэтому хотела найти им самых лучших учителей из всех, какие были в Испании. И особое внимание уделить духовным наставникам. Ей хотелось, чтобы ее дочери стали не только достойными правительницами, но и добродетельными женами, любящими матерями. Вот почему она заставляла их подолгу сидеть рядом со служанками и учиться у них искусству вышивания. Ей нравилось наблюдать за их успехами, слушать Хуана, сидевшего у окна и вслух читавшего какую-нибудь книгу.

Вот и сейчас девочки занимались рукоделием, а она ласково смотрела на них. Вот ее первеница Изабелла – очаровательная, стройная, хотя и не такая румяная, как ее сестры. Увы, у нее все еще случаются приступы кашля – как и раньше, по вечерам. Над полотном она трудится прилежно, сама любуется своей работой. Ей уже пора подыскивать супруга.

Тяжело будет расстаться с ней, подумала Изабелла.

А вот и Хуан – пожалуй, любимый ее ребенок. Но как же его не любить? У него нежный, отзывчивый характер, но в спортивных упражнениях он превосходит многих своих сверстников – Фердинанд недаром гордится им. Учителя тоже считают его способным мальчиком, уроки даются ему легко, он сообразителен от природы. И еще очень хорош собой – по крайней мере, в материнских глазах. Глядя на него, она всегда умиляется и мысленно называет его не иначе, как «ангелочек». Впрочем, она не будет возражать, если это имя станет звучать вслух – и не только в материнском исполнении.

Хуана. Ей Изабелла тоже дала прозвище – «свекровушка», подчеркивавшее некоторое ее сходство с бабушкой, матерью Фердинанда. Изабелла не желала замечать, что маленькая Хуана гораздо больше напоминает ее собственную мать, несчастную узницу замка Аревало.

И все же такое сравнение напрашивалось само собой. Если в детской происходили какие-либо неприятности, в них непременно оказывалась замешана Хуана. Нет спора, она была обаятельна – даже в те минуты, когда ею овладевало какое-то буйство, желание поступать наперекор окружающим. Остальные дети вели себя более сдержанно. Вероятно, они пошли в мать. В отличие от Хуаны.

И наконец, малютка Мария – простодушная, открытая, доверчивая, как все девочки ее возраста. Впрочем, она и в будущем не должна доставлять хлопот родителям. И при этом, как ни странно, радует свою мать гораздо меньше, чем остальные дети.

Глядя на Марию, Изабелла представляла себя ребенком – такой же спокойной, ласковой… и не слишком привлекательной девочкой.

Она заметила, что Хуана почти не работает. Ее часть холста была вышита не так аккуратно, как у сестер.

Изабелла подошла к дочери и легонько похлопала ее по плечу.

– Не отлынивай, свекровушка, – сказала она. – Твоя работа еще не закончена.

– Не люблю рукоделие, – насупилась Хуана. Услышав эти кощунственные слова, инфанта Изабелла в ужасе отпрянула от сестры.

Покосившись на нее, Хуана добавила:

– И ты мне не указ, сестренка. Не люблю рукоделие, не люблю!

– Чадо мое, – назидательным тоном произнесла Изабелла-старшая, – это покрывало предназначено для алтаря в одном из наших соборов. Неужели ты не желаешь потрудиться во славу Бога?

– Не желаю, Ваше Величество, – с готовностью кивнула Хуана.

– Плохо, очень плохо, – строго сказала Изабелла.

– Но, Ваше Величество, вы же спросили меня о моих желаниях, – заметила Хуана. – Я должна была сказать правду – если бы я солгала, то сегодня вечером мне пришлось бы признаться в этом нашему исповеднику, и он назначил бы мне эпитимью. Плохо – это когда обманывают, вводят людей в заблуждение.

– А ну-ка, встань, – велела Изабелла.

Хуана подчинилась, и Изабелла, взяв ее за плечи, приблизила к себе.

– Это верно, лгать нехорошо, – продолжала она. – Но верно и то, что тебе нельзя вырасти распущенной, капризной девочкой. Поэтому тебе следует воспитать в себе привычку к дисциплине и желание трудиться на благо твоей страны.

Хуана вспыхнула.

– Ваше Величество, если благополучие моей родины настолько зависит от этого покрывала…

– Ладно, хватит разговоров, – перебила ее Изабелла. – Приступай к работе. Если к завтрашнему дню твоя часть покрывала окажется незаконченной или стежки будут не такими аккуратными, как у твоих сестер, ты будешь продолжать это занятие до тех пор, пока не добьешься нужного результата.

У Хуаны задрожала нижняя губа. Справившись с собой, она быстро произнесла:

– Хорошо, но в таком случае я не смогу пойти на вечернюю мессу.

Остальные дети тревожно переглянулись. Почувствовав их смущение, Изабелла спросила:

– В чем дело, чада мои?

Хуан и инфанта Изабелла потупились.

– Да что с вами стряслось? – повысила голос Изабелла. – Выкладывай, Хуан! Я желаю знать, в чем дело.

– Ваше Величество, мне бы не хотелось…

– Ага! Судя по всему, тут замешана твоя сестра. Опять Хуана что-то натворила?

– Я… не знаю, как об этом сказать, Ваше Величество, – пролепетал Хуан.

По его побледневшему лицу можно было догадаться: он боится, что его заставят сказать нечто такое, о чем сам он предпочел бы умолчать.

Изабелле не хотелось тянуть его за язык. Врожденное благородство не позволяло ему выдавать сестру, это было ясно. И в то же время он не смел ослушаться матери.

Она повернулась к инфанте. Та тоже не желала доносить на сестру.