Игра ненависти и лжи - Л. Дж. Эндрюс

стояли старые лачуги и хибарки, оплетенные лозами и сухими ветвями. Высокие ивы развесили свои лиственные пальцы над старым, рассохшимся мостом. В двадцати шагах через лес к облакам, точно острые зубы, тянулись руины.

Это было унылое место.

Здесь было мирно. Как дома.

Когда мы ступили в забытый городок, из каждого угла начали материализовываться люди. Большинство лиц было мне незнакомо, но в мозгу закипело горячее раздражение, когда оказалось, что слишком многих я уже видел.

Я мрачно взглянул на рыжего и мужчину, что стоял с ним рядом. Фиске и Исак, крепостные из Черного Дворца. Теперь они были грозными, вооруженными и смотрели на меня так, будто я в любую секунду мог на них наброситься.

Торговец, продавший мне розу и осуществлявший обмен сообщениями между воровкой и лордом Штромом, посмотрел мне в глаза. Рядом с ним, промокая его покрытое синяками лицо пропитанной травами тряпкой, стояла женщина с длинными волосами, черными, как вороново крыло.

Когда я проходил мимо, она резко вдохнула и побледнела. Торговец фыркнул и подмигнул, даже несмотря на то, что все его лицо было опухшим. Но замереть меня заставили двое детей, что стояли рядом с торговцем. Мальчик, я его узнал. Он… он бросился на скидгардов. Храбрец или глупец, но в любом случае он сделал это ради меня. Чтобы отдать мне тот нож.

Я прищурился, глядя на маленькую девочку, что держала его за руку; она чем-то напоминала бледного мальчика.

Ребенок-воришка.

Те же самые влажные глаза смотрели прямо в мои. Она оперлась головой о тощее плечо мальчика и, казалось, была готова разразиться слезами.

– Черт тебя подери, Лука, – пробормотал я сквозь сжатые зубы. – Ты что, всем в моей жизни манипулировал?

– Манипуляция может быть и во благо, Кейз. Вот увидишь.

На последнем слове мое внимание привлекло какое-то движение на границе деревьев. Моя реакция была молниеносной и беспощадной. При одном лишь взгляде на ее огненные волосы мной овладела мысль о том, чтобы сомкнуть пальцы на ее шее.

Ее яркие глаза смотрели на меня с болью. Острой, отчаянной болью. В них была тоска, которая разом и подогревала мое желание убивать, и ярилась из-за какой-то более глубокой части меня, которая хотела, чтобы этой женщине никогда не было больно.

Я все потерял из-за нее. Из-за того, что поддался страсти к ней, я ее спас и был помечен как предатель.

Мои шаги были тяжелыми, напористыми. Я был намерен добраться до нее, но двое мужчин, двое сыновей Дома Штромов, были намерены меня остановить.

Хаген и Бард Штромы выступили перед воровкой, обнажив клинки. Но этого хватило, чтобы приковать меня к месту.

Пекло, да что же я делал?

Настойчивое желание убить ее – оно не могло быть реальным. Ведь слишком сильна была эта яростная потребность сделать так, чтобы она жила, чтобы дышала и была невредима.

– Лука, – сказал я, скрипя зубами. Я протянул ему свои руки. – Не подпускай меня к ней.

Раум заулюлюкал.

– Это первый проблеск контроля, но мне, черт побери, и он сгодится.

Он помог Луке ухватить меня за руки.

– Линкс, Исак, – окликнул мужчина с взлохмаченными темными волосами и унизанными золотыми кольцами пальцами. Клянусь богами, это был тот карманник из игорного дома. – Вы нам можете понадобиться. Малин, мы готовы.

Я злобно зыркнул на него. В ответ он мне улыбнулся и раскрыл ладонь, предлагая воровке присоединиться к нему. Лука и Раум давили мне на плечи, пока я не опустился на колени. Глаза мои не отрывались от воровки, не моргали. Я изучал ее, пытался понять. Она смыла с лица грязь, и слезы, и кровь. Она оделась в простое шерстяное платье, волосы собрала в свободную косу. Чем ближе она подходила, тем четче звучал ее голос у меня в голове.

Я люблю тебя, Кейз Эрикссон.

Она сказала это так, словно эти слова были истиной, высеченной в камне. Видя, как она сейчас на меня смотрела, будто мои страдания были ее страданиями, я почти поверил, что в другой жизни мог бы тоже любить такую женщину, как она.

Какое бы безумное желание ни жило во мне, оно заставило меня отстраниться в тот момент, когда Малин остановилась в шаге от меня. Она протянула руку, а я отшатнулся. Предприняла еще одну попытку, ее подбородок дрогнул.

Мое дыхание стало резким, когда теплая ладонь легла мне на щеку. Ее прикосновение пламенем взорвалось в моей груди. Она встала на колени и поднесла вторую ладонь к моему лицу, заключив его в ловушку.

Линкс изучал меня поверх ее плеча. Он, очевидно, кузнецом не был, но что-то сделал со мной на берегу той реки.

– Я хочу причинить тебе боль и в то же время не хочу, – сказал я.

Воровка кивнула.

– Я знаю.

– Что бы они ни собирались делать, если… если так ты будешь в безопасности, то пусть делают.

– Я о-о-ослеплю тебя на время, Кейз, – сказал Исак.

– Я могу помочь быть спокойным, – сказал Линкс.

Я на них не смотрел, удерживая взгляд Малин Штром.

– А ты? Что ты будешь делать?

– Я заберу у тебя эту боль, – прошептала она. – Я верну тебя к нам. Ко мне.

По меньшей мере десять вздохов я смотрел на нее.

– Так давай, – я стрельнул глазами в Исака и Линкса. – Я хочу быть в сознании; я хочу видеть это. Знать, что реально. Но если я подниму клинок, делайте, что должны.

Губы Малин изогнулись в слабой улыбке.

– Все скоро закончится.

– Сейчас все пройдет немного не так, как раньше, – сказал карманник. В руке он держал нож. – Ей придется копать глубоко, и, как и с большей частью магии, кровь – это ключ к связи между двумя душами. Руку вперед.

Я колебался, а этот человек лишь рассмеялся.

– Что? – спросил он. – Боишься маленькой царапинки?

– Ублюдок, – пробормотал я вполголоса.

Карманник рассмеялся пуще.

– Пекло, я скучал по тебе.

Он сделал разрез на моей ладони. Я поморщился, но не отводил взгляда от крови, пузырем надувшейся на мясистом основании моего большого пальца.

– Малин, – сказал карманник, – как мы и обсуждали. Не кость, а…

– Кровь, – прошептала она.

Тяжело сглотнув, она окунула дрожащие пальцы в порез. Я ужасался и отчасти зачарованно глядел, как она слизывает каплю моей крови с кончика пальца.

– И как это связано с…

Я не успел закончить мысль или возмутиться, потому что ее губы врезались в мои. Я отдернулся, чувствуя отвращение к самому себе, но это ощущение сменилось желанием. Потребностью. Спокойствием, объяснить которое я не мог.

Это был не обычный